Людмила Семигина - Есть о чем вспомнить
Он долго смеялся, покряхтывая и морща дряблый лоб. Андрей Антипович нехотя усмехнулся и, прищурившись, смотрел вдаль на багровый от заката край неба.
По темной улице полоснули фары. Испуганно залаяла задремавшая в теплых сумерках дворняжка. Мимо стариков прокатила легковая машина.
— Чугунок «Жигулишки» себе отхватил, — завистливо сказал Самсон Петрович. — Раскатывается, подлец.
— Твой сын тоже, поди, скоро купит? — спросил Андрей Антипович.
— Слупит, — проворчал Самсон Петрович. — Инженера, холера их возьми… Загордились, отца родного не признают. Поил-кормил по восемь классов — все им мало. Я в прошлом годе дурь-то им обоим сшиб, взял да на суд подал, — он довольно крякнул. — Плотят, как милые, по червонцу. Старшой письмо прислал: я, грит, вам с матерью и так помогал. Опозорил, мол, меня, дескать, я — партейный… Рассерчал, сукин сын, матери пишет, а мне и привета не пришлет. И младший туда же…
— Много нам сейчас надо?.. — заметил Андрей Антипович.
— Пускай тоже родителей почитают, — сердито огрызнулся Самсон Петрович. — А то туда же — корить, ты, дескать, такой-сякой…
— Слышь, наши чего удумали все семеро, — с тихой гордостью сказал Андрей Антипович, — в санаторий нас со старухой хотят отправить нынче. Отдыхайте, говорят, от внучат.
Самсон Петрович покосился, обидчиво, но важно произнес:
— Каждому человеку — своя планида, — и с тоской уставился на закат.
— Оно конечно, — согласился Андрей Антипович.
Гасла узкая полоска заката. Ночь осторожно накрыла село.
— Петрович, — вдруг задумчиво сказал Андрей Антипович, — а погано ты, однако, жистянку-то прожил?
— Чего?
— Оба, говорю, мы с тобой одной ногой в могилу смотрим.
— Оно, верно, помирать пора, — как бы не понял его Самсон Петрович.
— Кабы только помирать, — произнес Андрей Антипович.
Они посидели молча, покурили, недовольные друг другом, потом встали и пошли по домам, буркнув на прощанье: «Покедова».
СЕЛИ
До асфальтированного шоссе оставалось километра два, не больше. Рукой подать, а они сели. Машина сердито зафыркала, стала тужиться, недоумевать. Лужа-то с гулькин нос.
— Фу ты, черт! — прошептал Чекурдаев, досадуя.
— Ну что такое? — заволновалась жена. — Говорила ведь тебе, объедем.
— Подожди.
— Чего ждать-то?
«Жигули» дергались взад-вперед и медленно оседали носом во что-то топкое и глубокое.
— Вот и приехали, — Чекурдаева беспокойно смотрела на мужа. — Вся машина в грязи будет…
— Да что там грязь… Выбраться бы дал бог…
Но чем больше надсажалась машина, пытаясь выбраться из силков, тем глубже зарывалась в них. Наконец бессильно дернулась, ткнувшись передними колесами в дно ямы, и замолчала.
— Все, — сказал Чекурдаев и даже с досады пристукнул кулаком о руль.
Супруги открыли с обеих сторон дверцы и растерянно огляделись.
— Выбраться надо на сушу, — невесело пошутил Чекурдаев. — Не вырваться нам отсюда без помощи.
Он перекинул через лужу кусок доски, оказавшейся в машине, и они выбрались на сухое место. «Жигули» сиротливо стояли, омываемые лениво плескавшейся жидкостью.
Чекурдаев деловито закружился вокруг всего этого несчастья, заглядывал со всех сторон под колеса и озабоченно соображал, как вызволить «Жигули».
Между тем жена его измеряла хворостинкой лужи и тоже озабоченно качала головой.
— Сразу видно, что новичок за рулем, — скорее размышляла, чем сердилась она. — Вон объезжали люди, видать, а ты — в лужу! Что теперь делать? В деревню надо сходить, может, помогут.
— Сели, что ли?
Чекурдаевы разом бросили свое занятие и оглянулись на тетку в клетчатом платке, которая с нескрываемым любопытством спешила к месту происшествия.
— Да вот… — смущенно улыбаясь, развел руками Чекурдаев.
— Ты чем смотрел-то? В прошлый раз тут Васькин трактор сидел, еле тросом вытащили…
Тетка обошла машину, оглядела ее и с удовлетворением отметила:
— Крепко села! Ты не гляди, что лужа невзрачная, тут в ей яма, ай да ну! В сухую погоду-то видать, а как дождь пойдет — все, считай, пропало. Ненашенские здесь часто сидят, так все к нам бегут, Васька на тракторе за трешку вытягивает. А в прошлый раз сам сел, да еще и сломался прямо в ей, в луже-то. Самого мужики тащили… А особенно такие коробки, как эта вот — все сидят до единого!
— Взяли бы и засыпали, чем наблюдать да вытаскивать, — упрекнул Чекурдаев.
— Он ездит, а мы — засыпай, ловко придумал! — вскинулась тетка.
Чекурдаева тихонько толкнула мужа в бок — не связывайся, мол, сами виноваты, чего там уж. Но тетка уже взвилась:
— Прешь, куда попадя! Не видишь объезд, так нет, в лужу тащатся. Понакупят этих банок и лезут, лезут…
— Да ладно вам, — не выдержала Чекурдаева. — Без вас тошно…
— Засыпь ему, пожалуйста, — сбавила тон тетка, — было бы засыпано, так каждый бы дурак тут проехал…
Из деревни понабежали мальчишки. Кто в сапогах, полез в лужу, стали раскачивать «Жигули» из стороны в сторону, с восторгом виснуть на ее боках.
Чекурдаев явно растерялся, вздорная тетка вконец испортила ему настроение. Чекурдаева, сердито поджав губы, продолжала мерять лужу хворостинкой.
Тут к месту происшествия подошел еще один житель деревни Яков Перетыкин.
— В чем дело, граждане? — деловито осведомился он, оценивая обстановку.
— Да вот, занесло… — виновато пожал плечами Чекурдаев, обрадовавшись мужчине.
— Да вижу, что не природой наслаждаетесь, — сердито обрезал Яков.
Все с надеждой уставились на Перетыкина. Тетка в клетчатом платке довольно ухмылялась.
Яков долго думал, засунув руки в карманы старых галифе, выразительно щурил глаза и время от времени сплевывал в лужу. Все молчали.
— Плевое дело, — наконец промолвил Перетыкин и тяжело вздохнул.
— Я ж им говорю, в этой луже Васька сидел, не то што… Еле его тросом мужики вытянули, — принялась за свое тетка.
— Помолчи, не нагнетай обстановку, — сказал Яков.
Он вынул руки из карманов, поплевал на ладони и принялся за дело.
— Ну-ка, залазь в технику, — приказал он Че-курдаеву.
Тот с готовностью перебрался по доске в машину и занял место за рулем.
— И мне? — робко спросила жена.
— Лишний балласт, — не глядя на нее, махнул рукой Перетыкин. — Включай! — скомандовал он водителю.
Машина тоненько повизжала и завелась. Мальчишки облепили ее со всех сторон, нащупывая опору на дне лужи.
— Гришка, чего глазеешь? Иди толкай, — крикнула тетка мужчине лет пятидесяти, который подъехал на стареньком велосипеде к собравшейся толпе и с улыбкой наблюдал за происходящим.
— Внимание! — поднял руку Яков. — Раззом вззяли! Давай первую, первую, — махнул он водителю.
Мгновенно все пришло в движение. Машина затряслась, задергалась, мальчишки затоптались.
— Ищще вззяли! Левей, левей пошел! — входил в азарт Яков.
— Куда ты прешь, холера! — кричала тетка в клетчатом платке. — Правей забирай!
Гришка поколебался и, не удержавшись от искушения, бросил велосипед, забрался в лужу и налег всей тяжестью своего могучего тела на заляпанный бок машины.
— Наддай, наддай! Вместе, дружно, взззяли! — Яков напрягся, цепляясь руками за воздух.
«Жигули» заскрипели и еще сильнее покорежились на бок.
Чекурдаев засуетился, нажал на тормоз.
— Ты полегче, Григорий, — недовольно поморщился Перетыкин. — Давай по новой! Ищще раз, вззяли!
Толкающие поднажали. Содержимое лужи заболталось из края в край. Босоногие мальчишки, махнув рукой, забрались в коричневое месиво. Даже Чекурдаева, осторожничая, пыталась сдвинуть рукой машину.
Сам Чекурдаев подался вперед всем корпусом, выжимая из машины все силы, казалось, он вот-вот взмоет ввысь вместе со своими «Жигулями».
Машина рвала и метала.
— Левей, левей бер-ри! — ревел Яков, свирепо дирижируя руками. — Попер-рла, попер-рла, выруливай, черт-тя, назад! — он был прекрасен в своей ярости. Как дирижер управлял этой возбужденной толпой.
Гришка, ни на кого не глядя, упершись крутым лбом в машину, упрямо, миллиметр за миллиметром, шел на эту груду железа, выворачивая ее из топкой бездны.
— Над-дай, над-дай! — вопил Яков.
Все ревело и ухало, кричало и ругалось, пыхтело и сопело, тужилось и напрягалось. И только тетка в клетчатом платке весело хохотала, хлопая себя по толстым бокам.
Машина еще раз нырнула носом в грязь и нехотя поползла вверх.
— Еще р-раз! — гаркнул Яков, и Гришка, с красным от натуги лицом, казалось, на руках вынес ее на сухую площадку.
Яков сразу обмяк, вынул носовой платок и устало отерся. Взгляд его стал безучастным и даже недовольным.
Чекурдаев усмирил машину и, счастливый, вылез на волю. Жена его радостно разводила руками.
