Александр Поповский - Человеку жить долго
— Это слишком элементарно, — остановил его отец, — я ведь много с ним беседовал об этом. Неужели ты, Арон, ничего не запомнил?
— Ничего, — с притворным раскаянием ответил Каминский, — слышу это словно впервые… Извини, позабыл.
— Удивительно, — пожал плечами ученый. — Что стало с твоей памятью? Ну, так вот, знай, — обрадованный случаю поговорить о предмете своих изысканий продолжал он. — О хлорелле можно долго рассказывать, тебе важно запомнить одно: главное ее достоинство — способность усваивать больше солнечной энергии, чем любое другое растение. Наши злаки — пшеница, рожь, овес — используют до полутора процента поглощаемой энергии, половину этого количества они тратят на построение стебля, листьев и корней. Хлорелла может усвоить более двадцати процентов, ничтожно мало расходуя на себя.
Он многозначительно поднял указательный палец, подражая регулировщику на перекрестке, сигнализирующему «внимание» высоко поднятым жезлом.
Объяснения отца не совсем понравились сыну. Со свойственной ему предупредительностью он извинился, что вынужден вмешаться в разговор. Отец не рассказал самого главного. Каминскому неизвестно, что хлорелла всю жизнь проводит в воде и увидеть ее можно лишь под микроскопом. Столь ничтожно мало это растение, что в одном кубическом сантиметре воды наберется до сорока миллионов его клеток. Хлорелла — космополит, ее можно встретить всюду: и в пресноводных бассейнах, и в почве, и на коре деревьев, и даже в организме инфузории, гидры, амебы, губки, червяка. Проглоченная ими, она может развиваться и в этой, не очень благоприятной среде. Хлорелла выживает и во льду, продолжая размножаться после того, как лед растаял… Она успешно размножается и в южных пустынях, и на Крайнем Севере, где полярным летом достаточно солнечного излучения.
Рассказ о «самом главном» грозил затянуться, и на этот раз мать остановила сына.
— К чему все эти подробности? Ты словно к экзамену его готовишь. Ему достаточно знать, что водоросль богата жирами, белками и углеводами. Весь набор витаминов, нужный человеку, содержится в хлорелле. Ста граммов ее достаточно, чтобы обеспечить нашу суточную потребность в витаминах. В свежей хлорелле столько же витамина C, сколько в лимоне.
И эти дополнения показались Каминскому недостаточными. Заинтересованный диковинным растением, он хотел узнать о нем возможно больше. Молодой Свиридов был уверен, что без знания природы организма трудно о нем судить. Профессор не соглашался ни с сыном, ни с женой: оба, по его мнению, выдавали второстепенное за главное.
— Мне кажется, Анна, что и ты упустила самое важное, — говорит Свиридов-старший. — Я бы на твоем месте кое-что добавил.
Она щурит глаза, морщит лоб, но не потому, что пытается что-то вспомнить. Это — выражение озабоченности, она предчувствует, что беседа к добру не приведет.
— Мы можем еще добавить, — неохотно уступает она мужу, — что, в зависимости от условий среды и питания, можно резко изменить химический состав хлореллы. Увеличить в семь раз количество белков и в двадцать раз содержание жиров…
— Не удивляйся, Арон, и не жди от нее большего, — нежно поглядывая на жену, говорит профессор. — Из орбиты белков, жиров и витаминов ей не выбраться. Она отдала изучению хлореллы пятнадцать лет жизни и ничего другого в ней не видит… — Он встал и хотел уже, но обыкновению, зашагать по комнате, но рука Каминского удержала его на месте.
— Величайшее достоинство хлореллы не в том, что она живуча, неприхотлива и богата белками и жирами, — продолжал Свиридов, — а в том, что она усваивает много солнечной энергии. Отсюда ее способность неслыханно быстро размножаться, делиться днем и ночью, были бы свет и минеральное питание. Кто ее в этом опередит? Считается возможным с одного гектара водной поверхности получать до ста тонн сухого вещества… Хлорелла своего рода клад. Все зеленые растения на нашей планете накапливают за год сто шестьдесят два триллиона калорий энергии. Богатство это в основном остается на земле. Насколько же мы станем богаче, если жадная до солнца хлорелла широко утвердится у нас!
Перехватив взгляд жены, который, примерно, означал: хлорелла — не красная девица, о ней можно говорить с меньшей страстью, Свиридов продолжал несколько спокойнее:
— Хлорелла — молодчина! Мы дождемся еще того, что о ней заговорят с почтением. Ты знаешь, конечно, Арон, что все организмы, кроме растений, чтобы жить и размножаться, используют органическое питание, рассеивая его в конечном счете в виде углекислого газа и тепла. Вещества эти безвозвратно уходят в мировое пространство. Только растения, которые получают энергию из-за пределов земли, обогащают нас… И еще я тебе скажу: есть основания полагать, что первоначальными накопителями органических веществ земли были водоросли типа хлореллы. Они могли возникнуть на бесплодных минеральных участках суши, когда почвы еще не было. Это тем более вероятно, что девять десятых общего веса органических веществ на земле содержится в ее водной оболочке и прямо или косвенно образуется водорослями…
Речь профессора становилась все более взволнованной и теплой, движения рук — мягче. Ничто уже не могло удержать его на месте, он энергично встал и зашагал по маленькому кабинету. Настроение его передалось окружающим, и глаза их заметно потеплели. Только исстрадавшиеся сердца способны так легко загораться и согревать своим теплом других.
— Я согласен с отцом, — сказал сын, — именно в этом основное преимущество хлореллы. Мы слишком долго рассматривали высшие растения как единственный источник питания. Растительный мир как бы исчерпывался нашим зеленым окружением — деревьями, кустарниками и травами. Пора вспомнить о низших растениях — одноклеточных водорослях, которые образуют органических веществ в восемь раз больше, чем все сады и леса, вместе взятые. Именно водоросли — основные созидатели нищи на нашей планете.
— Да вы тут помешались на этой хлорелле, — с напускной веселостью проговорил Каминский, — ты свел их с ума, Самсон.
Снова сын выступил в защиту отца. Сдержанно и трогательно просто отстаивал он реликвию дома:
— Не говорите так, Арон Вульфович, мы вовсе не в претензии к нему. Слово «хлорелла» было чуть ли не первым, которое мы услышали в детстве. Четверть века в нашем доме только о ней и говорят. Аквариумы с хлореллой были моей первой забавой. Ребенком я научился ухаживать за ней и не представлял себе ничего более прекрасного и важного на свете. Отец убедил меня заняться ботаникой, позже мы с мамой прослушали курс гидробиологии, таскались по рыбным хозяйствам, переносили всякие лишения, чтобы лучше узнать хлореллу.
За признанием сына последовало признание отца. Свиридову захотелось рассказать о своих спорах с учеными — противниками его идей. Арон — умница, он разберется, не такие задачи приходилось ему решать.
Профессор сделал несколько шагов по комнате, близко подсел к другу и, нежно привлекая его к себе, сказал:
— Ты не представляешь, Арон, как эта зеленая слизь меня вдохновляет. Я гляжу в аквариум, где живет и размножается моя хлорелла, и готов с ней заговорить. Что еще остается, если одни не понимают, а другие не желают понять. Я говорю им: не отказывайтесь от хлореллы, это чудесная фабрика, которая умеет делать то, чего не сделает человек с его прославленной техникой. Она накормит и насытит вас, ваш скот, ваших рыб… Нельзя допустить, чтобы солнце без пользы распыляло свое добро по земле.
Каминский слушает повесть о мечте, к осуществлению которой не приблизились еще современники, и вспоминает недавнее прошлое. С такой же страстностью этот человек много лет изучал плодовые деревья. Ему нужно было постигнуть закономерности плодоношения, и, безразличный к тому, что твердили другие, он эти законы открыл и создал теорию, поразившую научный мир. «Он и сейчас добьется своего, — думает Каминский, — обязательно настоит на своем».
И все-таки Арон Вульфович задает своему другу странный вопрос:
— Не слишком ли много надежд возлагаешь ты на крошку хлореллу? Она ведь не больше микроба, не так ли?
Какой он наивный, этот Арон! Микроб для него пустячок, нечто вроде гнилушки под ногами. Не микробы ли образовали залежи каменного угля, железных и марганцевых руд, селитры и нефти? Не бог, а микробы сотворили известковые, сернистые и прочие богатства земли. Микробам мы обязаны изменением облика нашей планеты, образованием почвы, разрушением и воссозданием горных пород.
Лукавый друг, он чему-то усмехается, вопрос задан неспроста. Свиридов знает эти повадки, Арону не удастся его провести.
— Я, кажется, припоминаю, — заговаривает Каминский с той наивной интонацией, которая с наивностью ничего общего не имеет. — Ты как будто в самом деле рассказывал мне… да, да, рассказывал и не раз… Куда девалась моя намять? Вот старость — ничего не бережет, только теряет. Ты уверял, что спасешь человечество от голода, всех накормишь этой хлореллой… Я даже тогда еще посмеялся и рассердил тебя…
