Михаил Аношкин - Покоя не будет
— Министр без портфеля! Погляди, какая у него стать — представительная, солидная, прямо закачаешься. Еще бы умишка побольше да прыти.
Действительно, Беспалов роста высокого, плечист, под стать самому Медведеву, вальяжный такой. С первого раза производит впечатление.
У конторы совхоза встретился бухгалтер Малев. Как по заказу: с него начал рабочий день, им же приходится заканчивать. И даже сердце екнуло: вспомнил Тонину беду.
Малев стоял на крыльце и, подняв голову, глядел на небо. Небесный купол прочертила белая полоса, похожая на устремленную вперед пику. На самом острие пики серебрился маленький, быстро движущийся значок реактивного самолета, а основание ее уже расплылось, потеряло прямизну, гофрировалось. Ивин разыскал глазами самолет.
— Скорость, — значительно проговорил Малев. — Пока доковыляю до дома, он полпланеты облетит.
— Бухгалтерия у него другая, конечно, — усмехнулся Ивин.
— И не говори! — охотно согласился Малев и, прищурив один глаз, спросил: — Интересуюсь, что у Лихарева стряслось?
— Пустяки, — махнул рукой Олег Павлович. — Сорокин запил.
— Ай, ай, ай. Сорокин запил? Трезвенник. Чудеса в решете. Однако сказывают, будто Лихарев семена не те взял из амбара?
— Почему не те? — насторожился Ивин, опять этот Малев ошарашить чем-то хочет, сразу надо было догадаться. Коль Малев начал разговор, жди подвоха. Было когда Лихареву проверять те семена или не те.
— Главный агроном Ивану Михайловичу жаловался. Вы, кажется, тоже там были?
— Был, — нехотя ответил Ивин.
— Так, говорите, Сорокин здорово назюзился? Ай, ай, ай, кто бы мог подумать!
Малев приподнял шляпу, прощаясь:
— Счастливо отдохнуть! — и не спеша спустился с крыльца, подволакивая ногу. Сказать бы ему что-нибудь едкое, да подходящего слова не нашлось.
МЕДВЕДЕВ
В конторе совхоза никого не было, кроме Медведева. Его рокочущий бас Ивин услышал в коридоре. Директор разговаривал по телефону, слышимость, видимо, была никудышная, вот Иван Михайлович и напрягал голос, а он у него — дай боже такой оперному певцу. В приемной позвякивало плохо укрепленное стекло.
Кабинет Медведева маленький, но уютный, светло-желтые с коричневыми разводами гардины, что ли, создавали этот уют. Иван Михайлович протянул Олегу Павловичу левую руку и глазами пригласил сесть на стул.
Сложения Медведев могучего, от плеча до плеча чуть не метр. Брови густые, кустистые, и когда Иван Михайлович сердился, то прятал в них синеватые пристальные глаза. Сейчас он монотонно поддакивал невидимому собеседнику и от нечего делать принялся закуривать. Вытащил из стола папиросу, прижал грудью к кромке стола коробок спичек и, переложив трубку из правой руки в левую, чиркнул спичку и прикурил. Только после этого достал пачку «Беломора» и пододвинул ее по настольному стеклу к Олегу Павловичу — мол, закуривай и ты за компанию.
Ивин закурил с удовольствием. Свои кончились днем, пробавлялся у Лихарева вонючей и деручей махоркой, от нее во рту устоялась противная кислость.
Наконец Медведев сказал в трубку:
— Ладно, Антон Матвеевич. Понял вас.
Олег Павлович даже подскочил, когда услышал имя Ярина, и стал маячить Медведеву, чтоб дал ему переговорить с секретарем парткома. Директор, хотя и отлично видел отчаянные знаки Ивина, трубку однако же не передал, а, попрощавшись с Яриным, кинул ее на рычажок.
— Я ж просил! — с досадой воскликнул Ивин. — Мне с ним вот так нужно переговорить, — он провел ребром ладони по горлу.
— Завтра наговоришься вдоволь, — добродушно заметил Медведев. — Он и звонил, собственно, из-за тебя. Приказал ехать домой.
— Ах, ты черт! — обрадовался Ивин. — Определенно Ярин меняется.
— Почему?
— Мое желание прочитал на расстоянии.
— Не радуйся. Ярин для веселого разговора не вызовет.
— Пожалуй, — неохотно согласился Олег Павлович.
Человек, вообще, странное существо, и Ивин не был исключением. Пять минут назад горел нетерпением поговорить с Антоном Матвеевичем, чтоб отпроситься на праздник домой, сейчас же, когда это решилось, забеспокоился. А тут еще Медведев подогрел: для веселого разговора не вызовет. А что? Если сам Ярин его разыскивал, значит, возникла непредвиденная и срочная нужда в Ивине. Не на праздник же отзывает! Но какая нужда?
— Утром и поеду, — сказал Олег Павлович. — Послушай, какими семенами пугал меня сейчас Малев?
— Сунуло вас с этими семенами, — усмехнулся Медведев, положительно у него сегодня добродушное настроение, наверное, удачно съездил на пятое отделение. — Тебе-то можно было не вмешиваться.
— Иван Михайлович! — удивленно и вместе с тем с досадой воскликнул Ивин.
— Я у Пашки штаны спущу и голым в Арктику пущу, и благоверную заодно, — зарокотал гневом директорский бас. — На то поле требовалась «Харьковская-46», а вы посеяли черт-те что!
— Здорово! — рассердился и Ивин, папироску даже сломал. — За такие порядки, как у вас, не в Арктику пускать, а крапивой бить по одному месту! Техника простаивает. Кладовщик в стельку пьян. Управляющий с агрономом куда-то сгинули. Директора и главного с огнем не сыщешь. Это что же делается, Иван Михайлович?! Да в такую горячую пору в конторе хоть одного ответственного работника оставляйте. На всякий случай. Нельзя же всем на фронт, а в тылу никого.
— Видишь, не поехал со мной — проспал, теперь разошелся. Со вторым отделением разберусь, в долгу не умею жить! Ты прав — ответственный с завтрашнего дня будет.
— Не мог заехать, а? — Директорское добродушие действовало успокаивающе.
— Не выношу засонь и растяп. Ну, ладно, все вы одного поля ягоды — вмешиваетесь, где вас просят и где не просят.
— Кто же это «все»?
— Ты и Домашнев. Видал, какую статью в газете отгрохал, копья об меня ломал. Читал?
— У вас на втором и газет-то нет.
— Не туда смотрел, потому и не видел. Ну, ладно, в сторону разговорчики, в своих делах я как-нибудь разберусь. Есть к тебе вопрос. Задать?
— Давай.
Медведев открыл форточку, и свежий ветерок резко ворвался в накуренный кабинет, надул парусом желтую штору. Чуть приподняв мохнатые брови, Медведев поглядел на Ивина внимательно и со спрятанной глубоко в глазах усмешкой спросил:
— Ходят слухи, будто просишься ты в совхоз парторгом. Вместо Беспалова, а?
Ивин откинулся на спинку стула, улыбнулся и в свою очередь сам испытующе поглядел на Ивана Михайловича. Подумал: «Экий, однако, народец! Обязательно все становится известным. И откуда только?»
— Отвечай! — потребовал Медведев.
— До меня эти слухи еще не дошли. Но уж коль на то пошло — примешь?
— Мудрец! Хочешь к моим словам прицепиться, да?
— Об этом как-то не подумал, но спасибо за подсказку — воспользуюсь.
— Нечестно!
— Нечестно сплетни собирать, а прицепиться к чужим словам, отчего же? Если тем более эти слова в строку.
— Это я-то собираю сплетни! — обиженно забасил Медведев. — Брось, могу обидеться!
— А ты юморист, Иван Михайлович, — усмехнулся Ивин. — Задал каверзный вопрос, и я имел полное право обидеться. И на тебе — сам же грозишься обидеться! Твое телеграфное агентство работает с перебоями, не Лепестинья ли им заворачивает?
— К тебе обратился, не к Лепестинье. Обратился бы к ней, тогда пришивал бы сплетню.
— Нет, к тебе лично не просился. Но в совхоз просился, в любой. Даже с Грайским разговаривал. Предложат к тебе — пойду.
— Ладно. Давай до конца. Не ходи.
Ивин потер ладонью подбородок: утром не успел побриться, вот и лезла щетина. Нет, славный все-таки Иван Михайлович! Камень за пазухой держать не будет, тем более бить из-за угла. В глаза скажет, прямо и честно — тут хоть стой, хоть падай. Коли слабонервный, хватайся за сердце и глотай валидол.
— Почему же?
— Не сообразил?
Как не сообразил, сообразил, конечно, только хотел услышать, что сам Медведев скажет. Потому и пожал плечами.
Зазвонил телефон, Медведев взял трубку и сказал:
— Занят, звоните завтра. — Потом постучал по рычажку и, когда ответила телефонистка, попросил: — Меня нет — не соединяйте.
Не спеша размял над пепельницей толстыми сильными пальцами папироску, вытащил лишние ниточки табака, те, что выдавились, растер пальцами и, наконец, поднял на Олега Павловича умные глаза:
— Год присматриваюсь, да, да, исподволь присматриваюсь. Тихий ты, но себе на уме. С неба звезд не хватаешь, но как бы лучше выразить мысль? Строптивый не строптивый… Упрямый? Любишь лезть не в свое дело, подковырнуть любишь, иногда против течения прешь. У меня кто против течения — нож к горлу.
— Не против течения, — уточнил Олег Павлович, — а против шерсти когда гладят — тогда нож к горлу.
