Ухожу, не прощаюсь... - Михаил Андреевич Чванов
Вот опять показалось, что идут. Даже слышу голоса. Сажусь на выжим лавы, вглядываюсь— нет, просто россыпь лавовых глыб. Облака плывут над ними и создают иллюзию движения. Внизу, в долинах — лето, а в сторону Ключевского страшно смотреть: на месте его зловещие черные тучи, в редких их прорывах студено сверкает снег.
С каким удовольствием полазил бы сейчас по этим лавовым вздыбам, по голубичным зарослям, а ниже могут попасться и грибы. Но большой радости от прогулки нет — все гложет тревога. Километра с два прослеживаю тропу в сторону Безымянного, к возможной переправе через реку Сухую Хапицу, и возвращаюсь к палатке: вдруг вернулись ребята.
Налетела гроза. Утихла. Уже шесть часов. Еще с полчаса безнадежно всматриваюсь в склоны вулкаца, забираюсь в палатку. Задремал. Вдруг — голоса! Наши?!.
Нет, двое идут снизу… Наши, не сориентировавшись в тумане, прошли мимо, вниз?.. Но почему только двое?.. Если только алмаатинские селевики, а больше в этом районе быть некому.
Увидев палатку, остановились, свернули.
Нет, не наши. Облегченно вздохнул.
— Здравствуйте! — еще издали улыбнулся русоволосый, чуть выше среднего роста, парень. Второй пониже, коренастый.
— Здравствуйте!.. Из Алма-Аты?
— Из Алма-Аты, — подтвердил русоволосый. — Юра Козлов, — крепко пожал он мне руку. — Николай Долгих, — представил своего спутника. — А вы не медики? В прошлом году не вы работали на Корякском нагорье?
— Мы.
— Ну вот, еще в прошлом году могли встретиться. На рысях мимо нас прошли. Мир тесен… Извини, торопимся на связь. Потом поговорим. Топали тридцать километров — и вдруг опоздать. Кто хоть там? Володя?
— Танюшкин. Володю уволили.
— Федорыч? Этот чудак? Ну, извини.
— Конечно, ребята.
— На обратном пути заглянем.
Беру бинокль, опять шарю по склонам Ключевского. Потом беру ведро и бреду на сейсмостанцию: я уже соскучился по свежему человеку, а на обратном пути наберу в родничке воды.
Осторожно вхожу. Оба пришельца рядом с Федорычем у рации. Русоволосый диктует радиограмму:
«Ивашкевичу. На исходе продукты. Завтра нужна машина. В долг пришлите: хлеб — двадцать буханок, спички, водку — шесть бутылок, вино — три бутылки…»
Федорыч недоволен:
— Диктуй скорее, кончается связь.
Потом мы пили чай. Когда я сказал, что был здесь восемь лет назад, Юра Козлов заволновался:
— Может, завтра поедешь к нам, а? Покажешь, где были границы грязевого потока Безымянного после его взрыва пятьдесят шестого года. Где был лес, где — нет. Мы не можем толком разобраться.
— Юра, да я многое забыл. К тому же тогда специально к этому не присматривался.
— Все равно. Что-нибудь да помнишь. Это очень интересно сопоставить. Не пешком. Завтра к нам машина пойдет, заберет. А потом обратно отвезем.
— Не могу, Юра.
— Ну, это же всего на день.
— Не может он, — подтвердил Федорыч. — У него ребята ушли к кратеру. Видишь, какая погода. Запаздывают.
— А когда они должны вернуться?
— Еще вчера.
— А контрольный срок?
— Сегодня.
— Ну так придут. Ну, а когда придут ребята?
— Мы уходим дальше. И так опаздываем. Ты уж извини. Тоже работа.
— Жалко, а как бы интересно сопоставить! И я карту не взял, — с досадой хлопнул он себя по колену, — хоть бы тут показал.
— А у меня нет карты того района. Наверно, дома должна быть приблизительная схема грязевых потоков. В старых бумагах вроде бы завалялась.
— Серьезно? Знаешь что, запиши мой адрес. А потом пришлешь, а?.. И будешь в Алма-Ате, заходи, всегда жду.
— Хорошо, Юра.
— Будь другом… Ты уже уходишь?
— Я воду только отнесу. А то мой начальник подойдет, даже чаю вскипятить… Вы же мимо пойдете.
— Конечно… Юра, — повернулся Юра Козлов к Юре Привалихину, — тут была гитара. — Энергично потер руки: — Давно не брал в руки гитару:
Я так и остался под окном с ведром воды в руках.
Все-таки хорошо слушать гитару вот так, в дороге. Встретились трое на перекрестке экспедиционных троп — и словно с детства знакомы, а минут через десять расстанемся, и мало вероятно, что когда-нибудь встретимся. Каждый знает это, но все равно счастливое чувство, что мы обязательно где-нибудь встретимся— через год, через два, через десять, но все равно встретимся, и такие же молодые, здоровые, и так же нам будет хорошо.
— Ну, мы побежали, — посмотрел Юра Козлов на часы.
В это время из радиорубки появился Федорыч:
— Подождите. Вам радиограмма. Хорошо, что задержались. «Антонову. Родилась дочь. Назвали Таисией». Кто из вас Антонов?
— Там он, в лагере… Как Таисия? Ведь он хотел Ольгой. Ах чертова баба, все-таки сделала по-своему! Ах, надо же как-то обмыть. У вас, Владимир Федорович, ничего нет?
— Нет, ребята. Последнюю позавчера после бани пропустили. Они вот мне такую баню организовали!
— Баню? Серьезно, что ли?
— Серьезно.
— Еще скажете, с паром?
— С прекрасным паром.
Опять налетел короткий ливень. Мимо под полихлорвиниловой пленкой прошел Семен Петрович. В руке у него что-то болталось, видимо, на этот раз охота была более-менее удачной.
— Ну, нам нужно идти, — снова посмотрел на часы, нахмурился Юра Козлов.
— Мне тоже, — поднял я свое ведро.
Ребята прощаются с Федорычем, и мы идем к нашей палатке — нам пока по пути.
— Только ты обязательно пришли схему!
— Пришлю.
— А может, все-таки съездишь к нам, когда ребята придут?
— К сожалению, не смогу. Если сегодня ребята придут, мы завтра же уходим.
— Ну, тогда до встречи, — по очереди крепко жмут мне руку.
Уходят. Я развожу костер. Урывками смотрю им вслед, как они с каждым взмахом руки разматывают шаг — до той благословенной скорости, когда уже кажется, что сапоги сами тебя несут и сердце гулко и радостно колотится им в такт: торопятся — вот-вот начнет темнеть, а впереди тридцать с лишним километров. Сразу видно, ходоки — что надо, за такими лосями мне теперь не утянуться.
Потом Юра вдруг сбивает шаг, рупором складывает руки:
— А водки у вас не найдется? Сам понимаешь новорожденного как-то надо обмыть.
— Нет, ребята.
— А несколько патронов? — уже нерешительно добавляет Николай.
— Патроны найдутся.
Выбравшийся после переодевания из палатки Семен Петрович дает им пачку патронов и два тюбика мази от комаров, которых
