Федор Панфёров - Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

— Ну, этак нам вести себя, Алексей Маркович, не годится.

— А как годится? Ведь я не подчинюсь даже вам, если вы дадите мне указание ввести во всей области денежную сдельщину. Или передать МТС в колхозы! Это вопросы государственного значения, и если мы их решим самостийно, нас назовут самодурами.

— Как же быть? Ведь жизнь приостановить мы не можем, Алексей Маркович?

— Так и давайте поддерживать течение жизни в хорошую сторону, Аким Петрович.

Аким Морев вопрошающе посмотрел на Опарина. Какой, оказывается, верткий. Это его постоянная установка: «Пускай, как оно идет — так и идет». Без руля и без ветрил, что ли? И что за люди? Александр Пухов наконец-то стал по-серьезному относиться к колхозным делам, поняв, что без подъема сельского хозяйства пострадает и промышленность. И все с улыбочкой, с усмешкой. А этот? И не поймешь его.

— Ну, а как поддерживать течение жизни в хорошую сторону? — не без доли раздражения спросил секретарь обкома.

— Думать надо. Способы выбирать. Новой марки машину, и то сразу не пускают в серийное производство. Ее сначала испытывают. И мы давайте сначала испытаем… А потом серийное.

— Что-то не понимаю я вас, Алексей Маркович, — устало добавил Аким Морев.

— Давайте поступим так. Директору Разломовской МТС Перцеву на лечение предоставим трехмесячный отпуск, на это время обязанности директора, за неимением другой кандидатуры, передадим нашему Иннокентию Савельевичу Жуку. И дело доброе сделаем, и Сухожилин не придерется к нам.

Аким Морев вскинул голову и подумал:

«А ведь он молодец, Алексей Маркович». И спросил:

— А с трудоднями?

— Не мешать. Авансирование уже подламывает систему трудодня. Нам положено присмотреться, изучить, взвесить. Вы посылали комиссию во главе с Мордвиновым в колхоз «Дружба»… к Усову? Что привезла комиссия?

Аким Морев даже крякнул и рассказал: он полагал, что «нашего пустоглаза» расшевелят дела колхоза «Дружба», а Мордвинов, вернувшись из колхоза, положил на стол докладную записку, напичканную сплошными обвинениями Усова, того Усова, деловыми качествами которого так восхищался Аким Морев. А по Мордвинову, Усов — сплошной нарушитель. Записка высокомерно-резкая, грубая, оскорбительная: «Усов — это один из тех, кто порет отсебятину, попирая решения последнего Пленума ЦК, путает колхозную и государственную собственность, человек политически неграмотный, случайный в партии, стремящийся только к личной наживе». И предлагалось ни больше ни меньше, как «снять Усова с работы и отдать под суд».

— Мудрое решение. Раз — и долой голова! — зло усмехаясь, произнес Опарин.

— Пень, а не человек! И сколько вреда приносят нашему государству вот такие, как Мордвинов. И за какие только качества его избрали секретарем обкома?

— Это уже политическая лирика, Аким Петрович. А прямое действие — освободите от работы Мордвинова и на его место пригласите Астафьева.

— Такая думка и у меня, но согласится ли Астафьев?

Одним словом, решения весеннего Пленума Центрального Комитета проникали в каждый уголок деревни, как при ясном небе проникают на землю лучи солнца: жизнь шла, бурлила, разрушая старые инструкции, формы, правила, и выдвигала все новые и новые вопросы.

И Аким Морев решил, что ему следует побывать в южных районах области, дабы и там «прощупать жизнь собственными руками» да, кстати, поискать резервы, тем более что в городе еще ощущался недостаток молока и мяса.

Жизнь тронулась в хорошую сторону. Но она оставалась сложной и для секретаря обкома не менее тревожной.

За последнее время Аким Морев понял, что квартира стала для него вроде постоялого двора: войдет в нее и уже думает, куда ему нужно бы поехать.

И сейчас, глубоко вздохнув, он произнес:

— Да, да, надо побывать и на Черных землях. Но что делать сейчас, в воскресный день? — Он лег на диван и сразу же погрузился в дрему.

Встряхнул его пронзительный телефонный звонок.

В трубке послышался женский голос:

— Это я, Татьяна Яковлевна. Не узнаете, Аким Петрович?

— А-а! Здравствуйте, здравствуйте, Татьяна Яковлевна.

— Сегодня, как известно, выходной. Езжайте к Елене Петровне. Прошу вас. Хотите, и мы с Николаем Степановичем отправимся с вами?

Аким Морев подумал: «Хорошо: будто по пути завернули». И вдруг другая резкая мысль: «А если она меня при них оборвет?» И он заспешил:

— Спасибо. Спасибо за заботу, Татьяна Яковлевна. Но поехать не могу. Ничего у нас не получится. — Так он сказал потому, что ему хотелось, чтобы Татьяна убеждала его в обратном, но та с грустью сказала:

— Убьете вы свои лучшие годы в таком психокопании.

— Вот и все, — произнес он, медленно опуская на рычажки телефонную трубку, и снова прилег на диван, стараясь забыться, но мозг работал напряженно, и приостановить его работу Аким Морев был уже бессилен.

Он встал, прошелся по столовой, затем посмотрел на книги, стопочками лежавшие на столе, на подоконниках. Это были книги, которые он еще не успел прочитать. Прочитанные стояли в книжном шкафу.

«Отвлечься, почитать хотя бы мемуары», — решил он и, перебирая книги, натолкнулся на брошюру под названием «Скоростной метод кладки кирпича». А не поехать ли ему на строительство городков? Строительство городков на правом берегу Волги развернулось широко: комсомольцы взялись за это дело с небывалым энтузиазмом. Вот туда и поехать. Ну-ну! Ведь есть распоряжение: в выходной — отдых для всех. И вдруг он первый нарушит его. Тогда что же ему делать? Поняв, что читать сегодня не сможет, Морев позвонил на квартиру Александра Пухова. «Пойду к нему. Посидим. На гармошке сыграем».

Но Груша, жена Пухова, сообщила:

— Александр Павлович вместе с Петиным еще вчера отправились на рыбалку.

И тут ничего не получается. Даже не с кем чашку чаю выпить. К Опарину? Вероятно, он тоже уехал с Пуховым, и Аким Морев снова заходил по комнатам, и в его памяти, опять-таки неожиданно, воскресло стихотворение:

На севере диком стоит одинокоНа голой вершине сосна,И дремлет, качаясь, и снегом сыпучимОдета, как ризой, она.

И снится ей все, что в пустыне далекой —В том крае, где солнца восход,Одна и грустна, на утесе горючемПрекрасная пальма растет.

— Одна… и грустна… в пустыне… прекрасная пальма… В пустыне далекой. Нет, не в далекой и не в пустыне, а в полупустыне… Ах, Елена, Елена. Как ты мне нужна! Особенно сейчас… Водой холодной окатись! — громко прикрикнул он на себя и направился в ванную комнату.

Здесь он разделся и открыл душ. Сначала хлынула вода горячеватая — так накалило ее дневное солнце. Потом все холоднее и холоднее, а удары струй все усиливались и усиливались: они стегали, будто березовые прутья.

— Вот тебе… Вот тебе, — приговаривал он, подставляя под свистящие струи то спину, то бока, то грудь.

Затем он выключил душ и, вытираясь мохнатым полотенцем, стал смотреть в огромное, висящее на стене зеркало. Да. Лицо уже тронулось морщинками, а тело еще молодое, без жировых наплывов и старческих впадин.

— Ну, вот и живи один до старческих впадин, — зло проговорил он и, одевшись, вышел из ванной комнаты, физически чувствуя себя облегченно и свежо.

Часов в одиннадцать вечера, когда Петин вернулся с рыбалки, он позвонил ему и пригласил к себе.

— Что обеспокоило вас? — войдя в квартиру, спросил Петин и уже готов был рассказать об успехах на рыбалке (глаза у него сияли), как секретарь обкома ответил:

— Еду на Черные земли, — а сам подумал: «Заеду к Елене. И неожиданно. Специально, как предлагала Татьяна Яковлевна, ехать неудобно, а тут вроде по пути». И новая мысль: «Надо нам зарегистрироваться и всем объявить: муж и жена, — вот тогда заглохнут сплетни. Поженимся, и все пойдет по-другому…»

— Когда едете? — спросил Петин.

— Утром.

— Какие оставите распоряжения?

— Поезжайте на Черные земли и ждите меня там. Ну, хотя бы в районе… — Аким Морев посмотрел на карту и ткнул пальцем: — В местечке Утта.

— Цель?

— Я уже как-то говорил вам: там, в степи, гуляют десятки тысяч голов рогатого скота… А мы от них и кружки молока государству не даем. Разберитесь, в чем дело. Встретимся на пастбище колхоза «Гигант».

— Хорошо, Аким Петрович. Верьте, разберусь, — с благодарностью за доверие взволнованно проговорил Петин.

Утром Аким Морев первым делом разыскал паспорт. И только теперь впервые прочитал — «бессрочный».

— А я — то беспокоился, — усмехнулся он и тут же услышал стук своего сердца. «Неужели я получу право, знакомя ее с кем-нибудь, говорить: «Моя жена Елена Петровна», — а она: «Мой муж Аким Петрович»? И вдруг он услышал ее слова: «Хочу вас видеть. Очень-очень-очень». И у него появилось страстное, необоримое желание быть ее мужем. — Хочу видеть, видеть, видеть, — повторял он ее слова, всматриваясь в утреннюю зарю, и вдруг рассмеялся: — Вот, если бы Сухожилин увидел меня в таком состоянии: «Влюбленный секретарь обкома».