Криницы - Шамякин Иван Петрович
Виктор Павлович кашлянул у себя в комнате, осторожно приоткрыл дверь.
— Я не помешаю тебе, Рая?
Она вскочила, зажав в руке клочки письма.
— Нет, что вы!
Виктор Павлович, в пижаме, с красивым мохнатым полотенцем и голубой мыльницей, прошел на кухню.
Рая быстренько бросила письмо в печку и взялась за историю, прислушиваясь, как завуч фыркает, плещется. Потом он тихонько, на цыпочках прошел обратно, и стало слышно, как за дверью зашипел пульверизатор.
Вскоре Виктор Павлович вышел из своей комнаты в полном параде. Посмотрел на часы.
— Займемся, Рая, а?
Рая обрадовалась предложению заняться музыкой, она не так любила играть сама, как слушать игру своего учителя. Помимо всего прочего, ей очень нравились мягкость и терпение Виктора Павловича и в особенности его похвалы.
Правда, начал он с того, что сам сыграл что-то незнакомое в бешеном темпе, даже подскакивая на табурете. Он это делал перед каждым уроком, как бы демонстрируя свое музыкальное мастерство.
— А теперь послушаем тебя. — Он уступил место девушке, а сам сел рядом.
Рая играла полонез Огинского, довольно посредственно по-ученически. Музыка никогда особенно её не захватывала, но, зная, что это нравится Виктору Павловичу, она делала вид, что во время игры ничто для неё не существует, что она вся в плену у музыки. Она тайком взглянула на учителя — как он реагирует? — и… увидела на глазах его слезы. Потрясенная, она бросила играть, повернулась. А он вдруг накло-нился и поцеловал ее руку, лежавшую на клавишах. Рая вскочила и шарахнулась от него, как от огня, испуганная, смущенная. Виктор Павлович, будто не замечая, как ошеломлена девушка этим поцелуем, рассеянно пробегал пальцами по клавишам и задумчиво говорил:
— У тебя золотые руки, Рая. Нельзя не позавидовать тебе. Ты понимаешь, какая тебя ждет будущность? А? Я всегда склоняю голову перед талантом. Нет ничего более святого… Талант — это…
Но Раю не порадовала на этот раз похвала, хотя и была она весьма щедрой, — впервые слова учителя показались ей неестественными и неумными. Поцелуй взбудоражил все ее существо. Она не понимала, как он может теперь с таким спокойствием говорить все эти ненужные слова. Она не стала выслушивать его рассуждений о таланте, так как ни минуты не в состоянии была оставаться с ним наедине — ей было стыдно и страшно. Под предлогом, что забыла напоить корову, она выбежала из дому.
Аксинья Федосовна пришла с работы поздно, поужинала, поругала Волотовича: «Широко размахнулся, как бы мимо не ударил. В районе на поводу у Бородки ходил, а здесь — новатор. Звено ему мое не нравится, весь колхоз, мол, на одно звено работает. А раньше сам поздравлял с рекордами… Костянки его в свои руки взяли, вот Снегириха и негожа стала. Я им сегодня на правлении все выскажу, будут знать!» И она отправилась высказывать свои обиды.
Рая опять осталась одна с Виктором Павловичем. Правда, он сидел у себя в комнате, но она все время чувствовала его присутствие, напряжённо прислушивалась, вздрагивала от его кашля, шагов, боялась, что он выйдет, и в то же время ждала этого. Это бессознательное ожидание как будто чарами какими-то удерживало девушку дома. Она не могла ни читать, ни писать, ни заняться чем-нибудь, но не в силах была и уйти.
Она сперва обрадовалась, когда пришла Ядвига Казимировна. Эта преподавательница младших классов, всего на год старше Раи, единственная из учителей часто заглядывала к ним. Рая считала, что Ядя приходит ради неё, дружила с ней и гордилась этой дружбой. Они весело проводили вечера: шутили, бренчали на пианино, по очереди танцевали с Виктором Павловичем, пели или шумно играли в «дурака». Викгор Павлович был остроумен, находчив, сыпал шутками. Часто к ним присоединялась и Аксинья Федосовна, радуясь за дочку, гордясь ее дружбой с «настоящими людьми, которые не позволят себе никаких глупостей». Если Ядя задерживалась допоздна и ночь была темной, Виктор Павлович провожал ее домой, — она жила на другом конце деревни.
Ядя бесцеремонно забарабанила кулаком в дверь боковушки, вбежала туда и с хохотом вытащила Орешкина «из берлоги», как она называла эту длинную, узкую комнату.
— Райка, сыграй что-нибудь веселое, а то у медведя Вити от сидения ноги затекли, ему надо размяться.
Рая играла, они танцевали. Ядя наступала завучу на ноги и громко смеялась. И тут впервые Рае показалось странным их обращение друг с другом, слишком фамильярным, бестактным, не таким, каким она видела его раньше. Она вдруг подумала, что не к ней ходит Ядя, что притягивает ее сюда не дружба со школьницей. Это оскорбило девушку, в сердце шевельнулась ревнивая неприязнь к Яде и злоба против Виктора Павловича: как он, завуч, разрешает так обращаться с собой! У нее испортилось настроение, пропало желание играть, развлекаться, вообще быть вместе с ними. Она придумала отговорку:
— Я тут бездельничаю, а работу по литературе не написала, и книжки нет. Задаст мне завтра Марина Остаповна! Придется к Кате бежать.
— Об уроках забывать нельзя. Уроки — в первую очередь, — поучительно сказал Виктор Павлович.
Ядя засмеялась.
— Счастливцы, кому не надо дрожать перед учителями. Я надрожалась — хватит, теперь хочу, чтоб передо мной дрожали… И не только ученики! — Она игриво погрозила завучу пальцем.
Рая выбежала на улицу и остановилась в нерешительности, не зная, куда направиться. К Кате она не могла пойти, она не заглядывала к ней уже несколько месяцев. А на улице холодно, морозный ветер пронизывает насквозь. Она подумала, что её выгнали из собственного дома, и готова была заплакать от жалости к себе, на ресницах ее застыли крупные, как горошины, слезы. Куда же идти, к кому? И тут, может быть впервые, она почувствовала, что у нее нет настоящих друзей, что ей даже не к кому зайти. От этой, мысли стало не только больно, и обидно, но даже страшно. Невольно взгляд ее упал на освещенные окна в доме Шаблюка, Она подкралась, испуганно озираясь, заглянула в окно — нет ли кого у старого учителя? Нет, Данила Платонович один сидел у стола и читал. Тогда она, не колеблясь, зашла. Попросила:
— Позвольте почитать у вас, Данила Платонович, а то у нас… гости.
Сказала и испугалась: а вдруг он начнет расспрашивать, какие гости, кто? Но Данила Платонович приветливо кивнул головой.
— Садись, мне веселей будет. Я тут скучаю один. Хотел пойти на правление — Наташа не пустила… Как маленького. Вот как! Мать там?
Рая охнула про себя: какие же могут быть гости, если мать на правлении? Но снова врать не могла; пряча глаза, ответила:
— На правлении, — и подбодрилась: она сказала правду — гости у Орешкина, Данила Платонович, наверно, так и понял. Но мысль, что Ядя — гостья Виктора Павловича, углубила ее обиду и ощущение обмана.
— Ты что хочешь почитать? Выбирай.
— Мне по «Поднятой целине» работу надо писать.
Она забралась с книгой в мягкое кресло, на котором любила сидеть Наталья Петровна, и вдруг почувствовала себя так хорошо, уютно; начали куда-то отдаляться, глохнуть неприятные переживания этого вечера. В юности настроение меняется очень быстро, и это спасает юные сердца от тяжких ран. Пришла бабка Наста со своим неизменным вопросом:
— Не хочешь ли медку? — и развеселила Раю.
Данила Платонович тайком наблюдал за девушкой, с интересом отмечая все изменчивые оттенки настроения. Его порадовало, что как будто намечается в ней какой-то перелом. Не зная, чем это вызвано, он, старый педагог, понимал одно — что в таких случаях взрослые должны быть особенно чутки, внимательны, тактичны. Главное — выяснить, что выгнало ее из дому. Он рассказал Рае содержание интересной книги об актёре, посоветовал непременно прочитать:
— Это тебе будет полезно!
Потом прочел вслух понравившееся ему стихотворение молодого поэта — о первой любви, обратил ее внимание на то, как тонко передано чувство юноши. Еще чем-то отвлек Раю и только потом, через час, не меньше, совсем просто, как бы между прочим, спросил:
— Кого там принимает Орешкин? Рая вспыхнула.
