Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том второй
О чем только мы не услыхали! И о советско-индийских торговых отношениях, и о порте Калькутты, и о данных корабля, куда мы направляемся, и о политическом положении в Бенгалии, и о погоде, и опять-таки еще об Одессе-маме. Чудесный вообще-то малый, что называется, душа нараспашку. Охотно прощаем ему некоторую излишнюю экзальтированность, от которой, как говорят казахи, голова становится с казан.
Советский корабль, куда мы пришли как гости, называется «Марнеули» по имени небольшого грузинского городка. Корабль привез сюда оборудование для нового металлургического комбината, строящегося с нашей помощью. В порту Калькутты он стоит уже несколько дней, и неизвестно, сколько еще придется простоять. Дело в том, что рабочие местного порта бастуют. С высоко поднятым Красным знаменем и с лозунгами-требованиями они прошли у причала мимо корабля.
Капитан корабля — это антипод темпераментного морского представителя, привезшего нас сюда. Что называется, стихи и проза, лед и пламень. Несловоохотлив, хотя и принимает нас приветливо. В каждом его движении виден опыт руководителя, вполне овладевшего нелегким коллективом моряков. Это один из тех людей, с которым сразу чувствуешь себя так, точно сто лет знаком.
...Тема о посещении где-нибудь за рубежом советского корабля имеет уже в нашей журналистике свои традиции. Выработался даже некий устоявшийся стандарт. Принято восторженно живописать радость свидания, атмосферу патриотического подъема и трудового энтузиазма, царящую на корабле, доказывать моральное превосходство советских моряков сравнительно с людьми капиталистических стран...
Что касается меня, то я предпочитаю подобным декларативным общим местам, основательно стершимся от частого употребления, передачу живых конкретных впечатлений. Думаю, что надо исходить из своеобразия и неповторимости каждого отдельного случая.
Конечно, и нас моряки встретили радушно. Но без тех гиперболических братских объятий и поцелуев, которые так любезны сердцам пишущей братии. Нам показали корабль. Удивительно, что громадный корабль водоизмещением в четырнадцать тысяч тонн обслуживается командой всего из сорока человек. Условия труда и быта моряков превосходны. Главное — они защищены от изнурительного калькуттского зноя. Кондиционирующая установка работает на корабле безотказно. Каждый человек обеспечен отдельной каютой. На корабле неплохая библиотека, в кают-компании — частые сеансы кино.
Приятно отметить, что на встречу с нами моряки пришли с огоньками живого любопытства в глазах. Чувствовалось, что это для них не просто очередное «культмероприятие», а встреча, от которой действительно можно чего-то ждать для души.
Окидываю взглядом аудиторию. Есть и женщины. Но основная масса — молодые крепкие ребята, глядящие на нас в упор с выражением требовательного ожидания.
Каждая новая встреча с читателями для меня всегда событие, всегда испытание. Никогда не знаешь, вспыхнет ли между тобой и слушателями та волшебная искорка подлинного контакта, без которой всякий разговор будет только вялым повторением общих мест. Кроме того мне почему-то всегда кажется, что говорить на обычную тему «над чем работаете?» как-то не совсем скромно, что этим ты как бы выносишь на всеобщее обозрение свое сокровенное, личное. Точно раздеваешься публично.
В этой поездке мое положение руководителя делегации дало моим спутникам возможность всюду выталкивать меня на трибуну первым.
Выхожу. Произношу все, что положено, вплоть до сакраментальной фразы «Когда мы пришли на ваш корабль, нас охватило радостное волнение. Мы будто вступили на клочок родной советской земли...» Рассказываю о целях нашей поездки, о встречах с деятелями культуры, резонерствую на тему о пользе личных контактов...
После моего выступления наступает тишина. Неловкая пауза. И вдруг просит слова один из моряков, воплощение здоровья, крепко сколоченный, смуглый, со вздернутым веселым носом. И сразу загорается та самая желанная искорка контакта с аудиторией. Пробегает тот самый шорох, который в газетных отчетах обозначается как «оживление в зале».
Нет, вовсе не потому, что оратор умиляется нашей встречей. Наоборот, именно потому, что оратор дает нам жару, или, как говорят казахи, заставляет нас лезть обеими ногами в один сапог... Он предъявляет претензии советским писателям. Легковесно, поверхностно изображаете вы жизнь моряков, говорит он.
— Вот вы сказали «клочок родной земли». А представляете ли вы себе жизнь на этом клочке? Знаете ли вы, что на таком прекрасном корабле, в сверкающих чистотой каютах мы иной раз обалдеваем от тоски, от ностальгии, от своей изоляции от мира. Ведь не год и не два мы так плаваем. Всю жизнь. Годами не видим своих жен и детей. Дальнее плавание... Вам кажется это очень романтичным. В своих книгах вы и не пытаетесь реалистически вскрыть оборотную сторону этой романтики.
Из дальнейшей речи выясняется, что оратор — радист корабля.
— Слушаю почти весь мир, — все с тем же задором заявляет он, — да и вижу мир собственными глазами. И часто хочется сказать писателям: не обращайтесь с нами, как с детьми младшего возраста. Вспомните, как говорил Маяковский: «Барскую спесь скорее донашивай! Массы разбираются не хуже вашего!»
Речь радиста всех всколыхнула, а нас задела за живое. Почивалов задает радисту вопрос, читал ли он роман Владимова «Три минуты молчания».
Вот когда нам представляется случай сопоставить мир, изображенный писателем, с подлинным миром моряков. Ведь после публикации в «Новом мире» романа Владимова было немало попыток оглушить автора критической дубинкой, обвинить его во всех смертных грехах вплоть до преднамеренного искажения действительности и даже клеветы на советских морских рыболовов. В некоторых статьях этого сорта явственно ощущалось, что критик знаком с морем главным образом по песчаному пляжу Черноморского побережья.
Выясняется, что в нашей сегодняшней аудитории есть люди, читавшие этот роман. Сначала выступают они неуверенно, но понемногу разговор становится общим. Говорят уже не с трибуны, а с мест, перебивая друг друга. И мне жалко, что Владимов не может слышать, как дружно одобряют его роман те, среди кого немало прототипов изображенных им характеров.
Конечно, я далек от мысли, что можно отождествлять читательское мнение, иногда поверхностное, с профессиональным критическим анализом произведения. Но к мнению народа нельзя не прислушиваться, особенно когда речь идет о правде жизни. Очень много дает писателю такое вот искреннее, бесхитростное мнение так называемого «простого человека». Куда больше, чем хорошо подготовленное и заранее организованное «общественное мнение», которое звучит порой на читательских конференциях.
Наш вечер заканчивается угощением в капитанской каюте, где мы действительно ощущаем дуновение родного ветра, атмосферу товарищества и единой советской семьи. Удивительным парнем оказывается при ближайшем знакомстве этот радист, что раскритиковал нас в пух и прах. Мыслящий, любознательный, горячий. После откровенного застольного разговора он снимает большую часть предъявленного нам «списка прегрешений» и в залог дружбы дает каждому из нас по телеграфному бланку:
— Пишите! Передадим сейчас же. Стосковались поди по семьям-то...
И то сказать. Пролетело уже десять дней. Привет вам, родные, из далекой Индии, страны чудес...
* * *Нынче воскресенье. И оно могло бы стать для нас днем отдыха, потому что намечено было всего одно, очень приятное мероприятие — послеобеденная прогулка на катере. Увы! Воскресенье получается утомительным. И все из-за того, что нас, вроде бы и не по нашей вине, втянуло в так называемую «светскую жизнь».
С адъютантом губернатора молодым капитаном Тальваром мы встретились накануне во время ужина у Ананда, владельца гостиницы «Спенсер», где мы остановились. Вечер у Ананда прошел довольно непринужденно. Жена его, только что вернувшаяся из Парижа, оказалась весьма любезной хозяйкой. Прощаясь, Тальвар пригласил нас на воскресенье к себе.
Мечтая об отдыхе, мы надеялись, что он, возможно, забыл об этом приглашении. Не тут-то было! Он уже поджидает нас в гостинице... Так что и передохнуть некогда.
И вот мы в губернаторском дворце. Каждый этаж этого двухэтажного здания высотой, пожалуй, с трехэтажный дом. Широченные проемы вместо дверей. Громадный коридор опять же неслыханной ширины.
Кроме нас на этом приеме присутствуют супруги Ананд и брат Тальвара. Вот уж, как говорят казахи, от одного отца родятся и пегие, и саврасые! Адъютант губернатора, наш хозяин, похож по типу на европейца. Он совсем не смугл, лицо его имеет розоватый оттенок. А брат его черен, как негр, да и чертами лица совсем не напоминает Тальвара.
Вскоре появляется еще одна личность, с виду довольно невзрачная, но нам представляют его как видного бизнесмена, миллионера. Вполне возможно. Ведь небрежно-свободная манера держаться и сыпать деньгами, которую мы подметили в Тальваре еще с первого знакомства, обличает в нем избалованного сынка богача. Так что и связи его с миллионерами вполне естественны.
