Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
— Резидент двести семьдесят ожидает вас, господин маркиз, — доложил адъютант.
— Просите.
Вошел лейтенант Нооно. В нем трудно было признать владельца трактира. В европейском костюме он казался выше, стройнее. От него веяло здоровьем и физической силой. Не снимая шляпы, Нооно почтительно замер перед маркизом.
Мицубиси кое-что слышал о Нооно, но видел его впервые. «Лейтенант Нооно, — припомнилась ему аттестация начальника специальной школы, — может пройти по жалу меча, не обрезав ступни. Он молчалив, как Будда, коварен, как гейша, обладает настойчивостью сеогуна»[34].
— Садитесь, лейтенант! — пригласил маркиз. — Расскажите о себе.
Нооно коротко сообщил о своей деятельности после окончания кадетского корпуса и специальной школы разведчиков. Мицубиси маленькими глотками отпивал подогретую сакэ и пристально следил за лейтенантом.
— Почему вы застрелили Цукуи? — внезапно спросил маркиз.
— Цукуи стал ненадежен.
— Вы, лейтенант, честолюбивы?
Нооно четко, во-военному ответил:
— Так точно, господин генерал, как каждый офицер разведывательной службы специального назначения.
Лейтенант закурил. Чашка с сакэ стояла нетронутой. Чуть волнуясь, Нооно сообщил подробности убийства Мацмая. Он чувствовал себя угнетенным, застрелив знатного соотечественника. Мицубиси понял это, заметил с подчеркнутым участием:
— Дорога в тысячу ли всегда начинается с первого шага.
— Я тоже так думаю, господин маркиз.
Мицубиси засмеялся. Почтительно улыбнулся и Нооно.
— Где ваша русская любовница? — снова холодный и резкий внезапный вопрос.
Нооно смутить трудно. Отвечая, он не подал и виду, что удивлен осведомленностью маркиза:
— Отравил. Мои агенты устранили офицера, который возражал против одной нашей операции. Русская женщина устроила мне сцену. Осторожность принудила меня расстаться с ней.
— Как?
— Ночью, в ее квартире. Подал в вине стрихнин и ушел.
— Вы любили ее?
— Не больше, чем разрешено японскому офицеру, работающему во вражеском лагере.
Мицубиси отомкнул вделанный в стену сейф. Достал из него новенькие погоны капитана и орден Восходящего солнца.
— Божественный император, господин капитан, удовлетворен вашей деятельностью.
Нооно встал, почтительно склонил голову.
— Садитесь, капитан… Что вы думаете о большевиках?
— Это какая-то особая порода людей. Их не переделать, можно только уничтожать.
— Это так. Но они люди! Следует применять правило тайной разведки: «Если нельзя разбить врага, надо переманить на свою сторону его командиров, недовольных и обиженных». Помните?
— Так точно, помню. Искусство разведки мне небезызвестно…
— Это не столько искусство, сколько наука. — Мицубиси снова открыл сейф, подвинул к Нооно стопку в пергаментной бумаге. — Здесь десять тысяч золотых рублей. Надо разжечь бунт в Хабаровске. Руководство должно принадлежать верному человеку.
Нооно смолчал, ожидая разъяснений.
— Что вы об этом думаете, капитан? Есть ли такой человек?
— Господину генералу лучше знать. Я устал ждать войны. Мне опротивел вонючий трактир.
— Выпьем, капитан! За победу!
Мицубиси чокнулся с Нооно, тот пригубил сакэ, отставил чашку.
— Русские в борьбе с нашей армией избрали тактику кротов. Они зарываются в землю, или, как большевики это именуют, уходят в подполье. Ваша задача извлечь кротов из нор.
— Я готов исполнить приказ, господин генерал. Разведчик может стать невидимым, раствориться в предметах, стать тем, кем велит ему божественный император. Он может остановить бег крови в венах и, если надо, стать большевиком.
— Справедливо. Если нельзя сейчас ударить, удар подготовьте назавтра. А чтобы рука не потеряла силы, надо взять воск и мять его в пальцах. Умение маскироваться — сложное искусство, как искусство ювелира, точное, как мастерство хирурга. Если вы, капитан, выполните задание в Хабаровске, то чин майора и орден Золотого Коршуна вам обеспечены. Но это большой риск!
— Я жизнью не дорожу, если этого требует Аматерасу. Кто сватает, господин маркиз, любимую женщину, тот не торгуется о цене.
— Ознакомьтесь с приказом.
Нооно выучил приказ наизусть. Закрыв глаза, про себя повторил текст, расписался.
— Я готов к исполнению служебного долга и присяги!
— Люблю, когда меня понимают с полуслова. Главное — вовремя организовать мятеж и захватить основные кадры большевиков. Уничтожить нужно Лазо и Шадрина, Кострова и Дубровина.
— Будет исполнено!
— Какими профессиями, капитан, вы обладаете? У большевиков владельцы трактиров не в почете.
— Могу быть токарем, портным, личным секретарем, оружейным мастером.
— В Хабаровске постарайтесь устроиться в артиллерийский склад. Встанете на учет в большевистскую организацию. Надо одним ударом остановить сердце и парализовать жизнедеятельность большевистского организма. Партийную книжку и другие документы получите у капитана Атиноко.
— Когда прикажете выезжать? — Нооно встал и замер.
— Немедленно! Сдайте меч самурая, — пошутил маркиз, — оденьтесь в красные одежды большевика. Помните, что причиной большинства катастроф бывает трусость. Покой и благоденствие божественного императора да упрочит в вас хитрость лисы, коварство змея и дерзость тигра! — прощаясь, торжественно провозгласил Мицубиси.
Нооно глухими улицами пробрался в свой трактир, где шла обычная жизнь: посетители стучали костями, пили водку, метали карты, звенели золотом и серебром.
Трактир он передал другому агенту и навсегда покинул его стены.
ГЛАВА 15
Суханов возвращался с заседания подпольного комитета. Наметанным глазом оглядел улицу не торопясь пошел вперед, прижимаясь к стенам домов.
В жизни каждого человека бывают моменты, когда все, о чем мечтаешь, к чему стремишься, что кажется самым важным в жизни, вдруг в какой-то час становится так близко к осуществлению, что уже ясно видишь, осязаешь то, что вчера еще было мечтой. Такое состояние охватило Суханова вчера утром, когда ему вручили письмо Шадрина о положении на фронте. Письмо было обстоятельное и бодрое. Приближался день освобождения Владивостока. Красная гвардия переходила в наступление.
Ссутулившийся, еще более исхудавший от снедавшей его болезни и переутомления, Суханов брел на конспиративную квартиру. Оставалось уже совсем недалеко, когда раздался предостерегающий свист сопровождающего его Леньки Клеста.
Суханов задержался у витрины книжного магазина. Уйти от сыщика не удастся, он слишком устал. Однако район рабочий, здесь не так-то просто арестовать его. И он решился применить свой излюбленный прием: разоблачить шпика.
— Не узнаете? Я председатель Совета. Вы, кажется, что-то хотели спросить у меня? — громко обратился Суханов к шагавшей по тротуару кучке людей. Люди остановились, обступили его.
Сыщик смотрел на Суханова ошалелыми глазами. Суханов обежал взглядом прохожих и укоризненно покачал головой.
— Что же вы, господин сыщик, молчите? Стыдно, что зарабатываете нечестным путем?
Сыщик молча исподлобья оглядывал прохожих.
— Эх! — вздохнул Суханов. — Трус ты. В кармане кольт, а на лбу пот.
Прохожие засмеялись. Какой-то моряк, плотный, низкорослый парень, мгновенно оценил обстановку, плечом оттеснил Суханова.
— Уходи, Костя! Теперь их милости в наш район пути заказаны, обличье приметное.
Суханов выбрался из толпы. Сыщик рванулся за ним, но моряк сильным ударом сбил его с ног.
Через глухие проулки Суханов подошел к Крестовой сопке. Спустившись по грязной, ухабистой Кабановке, закашлялся и остановился. Поеживаясь от озноба, стоял неподвижно, прижавшись к мокрой стене, прислушиваясь к тишине и настороженно вглядываясь в ночь. Перед глазами плыли фиолетовые круги.
Через минуту он сказал терпеливо ожидавшему его Леньке:
— Иди вперед, отдыхай, теперь дойду.
— Не могу, дядя Костя, не велено.
— Эк меня забрало, все нутро выворачивает. — Суханов опустился на какое-то бревно.
Ленька Клест понял: худо председателю, не сможет он дойти до конспиративной квартиры. Пришлось бежать за лошадью.
Суханов жил теперь в лесной даче Верхне-Куперовского лесничества. Охранял ее Кузьмич. После ухода из семьи Власовых он устроился здесь сторожем.
Председателя Совета поместили в крохотной комнатке в сторожке. Обстановка была жалкая: табуретка, топчан, столик на крестовинах. Черный от копоти потолок провис. Из полусгнивших бревенчатых стен торчали стебельки высохшей полыни…
Суханову с каждым днем становилось все хуже. Как-то ночью, услышав неотчетливый стук, к нему торопливо вошел Кузьмич. В прокуренной каморке чадила керосиновая лампа. Суханов беспомощно опустил голову на стол и тихо стонал. Левая рука рвала ворот сатиновой гимнастерки.
