Иван Свистунов - Жить и помнить
— Так оно и было! — подтвердил Станислав. — Я эту историю знаю…
…После ожесточенного боя на перевале санитары Чехословацкого корпуса, подбирая раненых, нашли оторванную руку с частью окровавленной гимнастерки. В боковом кармане гимнастерки обнаружили документы. Они принадлежали воину Чехословацкого корпуса Петру Рошканину. Среди раненых Петра не оказалось, и его сочли погибшим. Когда после войны на Дукле сооружали памятник, то на одной могильной плите высекли имя погибшего Петра Рошканина.
Прошло несколько лет. Однажды на кладбище приехал подполковник чехословацкой армии. С сумрачным лицом ходил он среди могил, читая надписи на плитах, вспоминая старых боевых друзей, с кем пришлось сквозь огонь рваться к границам родной Чехословакии. Вдруг подполковник вздрогнул: с одной могильной плиты на него смотрело его собственное имя — Петр Рошканин. Подполковник машинально тронул пустой левый рукав тужурки.
Вскоре все выяснилось. Тяжело раненный в бою на перевале, Петр Рошканин был подобран советскими санитарами и эвакуирован в Советский Союз, в глубокий тыл. Документов при раненом не было. Только спустя несколько месяцев после выздоровления вернулся Рошканин в Чехословакию, продолжал служить в армии, стал политработником.
— И оказался на собственной могиле, — закончил рассказ Станислав. — Пришлось на гранитной плите сбивать одно имя. Вот как бывает! Обычно смерть вычеркивает свои жертвы из списка живых, а тут человека вычеркнули из списка мертвых.
Узнав, что домики, выстроившиеся вдоль шоссе, и есть деревня Ладомирово, Петр Очерет оживился:
— Там мий кореш живэ. Вместе в госпитале лежали. Дуже добрый чоловик. В прошлом году вин до мэнэ в гости приезжав.
На пороге маленького домика, стоявшего на краю деревни, их встретил худощавый невысокий мужчина в форме лейтенанта чехословацкой армии. Троекратно, по славянскому обычаю, расцеловался с Петром Очеретом, представился братьям Дембовским.
— Франтишек Кащак!
Франтишек знал на Дукле каждый камень, каждую тропинку. Весь день ходили они по крутым отрогам Карпат, пробирались через буковые заросли, перепрыгивали через стремительные горные ручейки. И не было конца его рассказам. Он показал, где были расположены штабы и НП, по каким тропам двигались войска, где были огневые позиции артиллерии и где прорывались танки, по каким склонам проходила оборона противника. Он знал биографии всех сохранившихся здесь землянок, блиндажей, дзотов.
Для других, может быть, Дукельский перевал своего рода музей, памятник боевой славы, героическая страница войны. Для него Дукла — жизнь. На этой земле пролилась и его кровь. Здесь, сраженный осколком, падая лицом на запад, он прошептал помертвевшими губами:
— Здравствуй, Родина!
Нелегкий — и он гордится, что не легкий! — военный путь выпал на долю Франтишека Кащака. Сыну Чехии пришлось сражаться за свободу своей родной земли под стенами Киева, освобождать от фашистской нечисти Белую Церковь. С русскими бойцами делил он тяготы солдатской жизни: атаки, марши, кусок хлеба, пачку махорки. Однажды разделил и госпитальную койку. После ожесточенного боя на житомирском направлении медсанбат завалили ранеными, и на одну койку пришлось укладывать, по два человека — валетом.
…Еще раз — и в последний! — его тяжело ранило при штурме Дукельского перевала. Русские врачи в русском госпитале влили в его немеющее тело живую русскую кровь. Русская кровь спасла ему жизнь.
…Негромким голосом, путая русские, польские и чешские слова, Франтишек рассказывал:
— Многие мои друзья здесь лежат. Вот могила ефрейтора Ивана Небалака. Первым прорвался он к той полосе, где начиналась словацкая земля, и водрузил на ней знамя полка. Вражеская пуля попала метко: прямо в сердце. Но знамя подхватили товарищи Ивана и пронесли по всей Чехословакии. Здесь могила сержанта Михаила Кордоша. Сам он родом из, соседней деревни Комарник. В годы войны молодым парнем попал в далекий русский город Бузулук. Там, формировался первый чехословацкий батальон для борьбы с немецкими захватчиками. В рядах Чехословацкого корпуса Михаил Кордош сражался у Соколова, под Киевом и Белой Церковью. Когда мы штурмом одолели Дукельский перевал, он пробился к родному дому в Комарнике.
— Не каждому, солдату выпадает такое счастье, — заметил Ян Дембовский.
— Да, счастье! — в раздумье согласился Франтишек. — Здесь, в Комарнике, на пороге родной хаты его и подстерегла пуля. Коротким было солдатское счастье!
Молча стояли гости и хозяин на горе, где когда-то располагались войска Чехословацкого корпуса. Здесь бережно сохранялись в их первоначальном виде все блиндажи, землянки, окопы, огневые артиллерийские позиции, стрелковые ячейки. Все как было в дни боев… Казалось даже, что могучие стволы буков, отлитые из потемневшего серебра, хранят память о боях. Только тишина. Мирная лесная тишина, с легким шумом вершин, с чириканьем пичуг в ближайшем кусте, со струнным гудением одинокого шмеля.
На гранитном пьедестале грузно замерла гаубица. В дни боев она вела с этого места огонь по врагу, прокладывала советским, чехословацким и польским воинам путь вперед. Выполнив солдатский долг, навечно осталась она в строю на своей огневой позиции.
— Русская! — с уважением сказал Франтишек и положил руку на холодный и черный металл. Так кладут руку на плечо старого друга.
И в этом жесте Ян увидел любовь и благодарность! Опять слышит: «русские», «русских», «русским». Словно сговорились они все.
Над шоссе Свидник — Дукла прочли веселый, в гостеприимной улыбке расплывшийся красочный транспарант:
«Свидница приветствует вас!»
Довольный Франтишек пояснил:
— Так у нас при въезде в каждый город. Мы любим гостей. Наш народ издавна говорит: гость в дом — бог в дом!
Проехали еще метров сорок, и лицо Франтишека стало значительным:
— Это вы должны увидеть. Обязательно! Очень важно.
У самого шоссе на гранитной площадке, столкнувшись в лобовом ударе, застыли два танка: советский с красной звездой и гитлеровский с белым крестом на броне. Советский танк всей мощью грозной брони навалился на фашистскую машину, подмял под себя, свернул набок ее орудие и башню, вдавил в гранит.
— Так сражались русские и за польскую землю и за нашу!
Много видел Ян картин и скульптур, показывающих боевые эпизоды минувшей войны. Были талантливые, правдивые, запомнившиеся. Но ни одно произведение искусства не произвело на него такого впечатления, как схватка двух танков. Скульптором была сама жизнь, и жизненная правда стала металлом.
Ян стоял у памятника и думал, что схватка двух тяжелых танков олицетворяет грозную борьбу двух гигантов: Советской Армии и армии Гитлера. Победил советский танк. Так было и в жизни!
Франтишек повел друзей на просторный луг, который с времен войны называется Долиной Смерти. Здесь советские танкисты грозным ударом разгромили и уничтожили танковое соединение гитлеровцев.
— В дождь, в осеннюю распутицу шли через перевал советские машины. Как они таранили фашистские танки! Скрежетал металл, взрывались снаряды, черно-багровые клубы дыма стелились по земле. До сих пор в моих ушах грохот боя. Отважно сражались русские люди за нашу свободу. Их подвиг мы не забудем никогда! Наша дружба — на вечные времена!
Ян стоял мрачный, насторожившийся. «Может быть, они нарочно завезли меня сюда, чтобы сагитировать?» — мелькнула привычная мысль. Но теперь ему стало стыдно за свою недоверчивость и предубежденность. Почему во всем он видит только обман, пропаганду?
Разве может лгать таранная схватка танков?
Разве может лгать земля, горько увенчанная вечной славой братских могил?
Разве могут лгать старые буки, меченные огнем и железом?
Разве могут лгать грустные глаза тихого и доброго чеха?
Ответил сам себе:
— Не могут!
4. Гордая земля
Когда Станислав заикнулся, что пора возвращаться восвояси, Франтишек в ужасе замахал руками:
— Только через мой труп! В Прагу или Остраву я вас не повезу — далеко, но Банскую Быстрицу вы должны посмотреть обязательно. Обязательно! Тут и разговоров не может быть. Да и шоссе туда отличное — вмиг доедем.
Противоречивые чувства одолевали Очерета. С одной стороны, прав Станислав, пора и честь знать, а с другой — охота посмотреть и Чехословакию. Проговорил в нерешительности:
— Если еще на день задержусь, мое начальство розыск начнет.
Франтишек обрушился на начальство:
— К черту начальство! Быть в Чехословакии и не увидеть Банскую Быстрицу — все равно, что гулять на свадьбе и не заметить невесту. Да знаете ли вы, что такое Банская Быстрица? — Франтишек перешел на декламацию: — Я покажу вам нашу славную партизанскую столицу. Нашу гордость. Там в годы войны сражались с гитлеровцами тысячи партизан. Сражались чехи, словаки, русские, поляки, французы, венгры, югославы… Всех не перечесть. Я покажу вам аэродром «Три дуба». Знаменитое место! Там приземлялись советские самолеты, привозившие нам оружие, продовольствие, медикаменты. Я покажу вам дом, где размещался штаб партизанской республики. Это же сама история! — Франтишек даже устал. Крупные капли пота оросили морщинистый лоб.
