Владимир Попов - Закипела сталь
«Свеженький, — обрадовался Павел. — Этот деранет так, что держись! — Он закрыл глаза, с удовольствием представив себе, как тысячи чугунных осколков впиваются в тела гестаповцев. — А какая отбивная получится из Штаммера! Его кресло у самой батареи…»
Наложив в котел карбида, тщательно завинтил люк, присоединил к котлу металлической трубкой кислородный баллон. Снова достал бумажку и посмотрел расчет смеси, составленный Крайневым, хотя и знал его наизусть.
Потом накачал в котел воду, выждал, когда стрелка манометра показала нужное давление, пустил кислород. Давление в котле возросло. Он открыл вентиль и стал выпускать смесь в отопительную систему.
Выждав время, Павел полез по пожарной лестнице на крышу, куда выходила аварийная труба для сброса излишков воды. Резкий запах чеснока ударил ему в нос. Он наглухо забил трубу дубовой пробкой. Теперь все батареи были наполнены взрывчатой смесью. Спустившись в котельную, стал ждать девяти часов утра.
Мозг работал лихорадочно, назойливо сверлила одна и та же беспокойная мысль: удастся или не удастся?
С болью вспомнил о матери. Вчера, когда он пришел к ней, она, словно что-то почувствовав, стала плакать. «Бедная старушка, как переживет мою смерть?» — подумал Павел, и слезы навернулись на глаза.
Стрелки старых заржавленных ходиков показывали без пяти девять, когда в дверь котельной постучали.
— Кто там? — с самой спокойной интонацией спросил Павел.
— Открой! Труба в мой кабинет шипит и некарашо пахнет. — Павел узнал голос заместителя начальника гестапо.
— Некогда. Вот котел исправлю — приду, — ответил он.
Через минуту гестаповец заколотил кулаком.
— Выходи скорей, шорт тебя брал! Исправляй эта душегубка!
— Подождешь! — крикнул Павел и взглянул на часы. До девяти оставалось еще целых три минуты.
Гестаповец в нерешительности потоптался, но тут же снова стал стучать. Вскоре за дверью послышалось уже несколько голосов и громкая брань. Удары усилились, дверь затрещала. Поняв, что бьют бревном, как тараном, и что долго дверь не выдержит, Павел зажег приготовленный факел, вырвал пробку из отверстия в трубке я поднес к нему пламя. Вспышки не было. Тогда дрожащими от волнения руками он снова закрыл отверстие в трубе и открыл вентиль, чтобы поднять давление в системе.
Прогромыхала автоматная очередь, в кочегарке со стены посыпалась штукатурка. Павел снова отключил котел, выхватил пробку из трубы и поднес к отверстию факел. С резким звоном лопнула труба, сильный удар в грудь сбил Павла с ног. Здание дрогнуло, как при подземном толчке.
Павел бросился к двери — согнутый засов не открывался. Тогда он кувалдой сбил его, вырвав болты, и с трудом открыл дверь. Перед нею, к его удивлению, никого не оказалось — разбежались. Двор тоже был пуст.
Из окна выскочил офицер и на четвереньках пополз по битому стеклу на улицу. Павел что было силы кинулся в глубь двора, вскарабкался на забор и, бросив взгляд на здание с вывалившимися рамами, сорванными дверьми, спрыгнул на землю. Только тут он ощутил теплую влагу на груди и, взглянув на рубашку, увидел красное пятно. Прижав рану рукой, он помчался напролом садами и задворками, оставляя на кустах клочки одежды.
Когда в городе раздался взрыв, Саша проскользнул за контрольные ворота завода и побежал туда, куда спешили горожане. Квартал, где находилось гестапо, был оцеплен, беспрерывно сновали санитарные машины, развозя гестаповцев по госпиталям. Горожане взбирались на крыши домов и оттуда досыта любовались разгромом фашистского гнезда.
Сашка с группой ребят влез на чердак трехэтажного дома и долго считал санитарные машины.
— Вот так погром! — с нескрываемым восхищением сказал парень, голос которого показался Сашке знакомым.
Он посмотрел в сторону бросившего эту неосторожную реплику и узнал его: Николай. Взаправдашний Николай, соратник по набегам на чужие сады.
Из оцепления выехал грузовик, накрытый брезентом.
— Ого-го! — с удивлением произнес Николай и переглянулся с Сашкой. — Наворочено порядком.
«Интересно знать, чья это работа? — с завистью подумал Сашка. — Есть, значит, группа посильнее нашей. Мы только листовочки расклеиваем да плакатики надписываем — детская игра, а вот это дело настоящее. Этим ребятам есть с чем наших встретить. А мы чем обрадуем?»
К двум часам дня жандармский офицер сиял оцепление квартала, оставив у здания гестапо часовых.
Много людей прошло сегодня по «гестаповскому» проспекту. Они не рисковали останавливаться, проходили мимо и возвращались снова, чтобы посмотреть на опустевшее здание, одно упоминание о котором еще утром вселяло страх.
Постепенно чердак обезлюдел, остались только Сашка и Николай.
Давно уже Сердюк говорил Тепловой, что надо бы разыскать этого парня, сбежавшего из-под расстрела, — отказался везти арестованных. Но Николай на поселке не жил, и никто не знал его адреса.
— Любуешься? — спросил его Сашка, убедившись, что их никто не может услышать.
— Любуюсь, — твердо сказал Николай и повторил: — Любуюсь. Работают же люди!
— Ты что-то слишком смело высказываешься, — тоном наставника произнес Сашка. — При мне — понятно, меня ты хорошо знаешь. А при остальном народе?
Николай пытливо посмотрел на Сашку.
— Мне ничего не страшно. Я смерти в глаза заглянул и то не скажу, чтобы здорово испугался. А что может быть страшнее смерти?
— Есть штуки пострашнее.
— Не знаю…
— А пытки в гестапо?
— Это ты, пожалуй, нрав. — Николай поежился. — Видел я, какие из-под пыток выходят.
— Видел, а не поумнел. Языком ляскаешь…
— Что ж делать, Саша. Люди вон какие диверсии устраивают, листовки печатают, плакаты клеят, а мне только и остается, что языком ляскать. Один в поле не воин.
— Никуда не прибьешься? — в упор спросил Сашка.
— А куда прибьешься?
— Да, тебе очень трудно. Как ни говори, шофером в гестапо работал.
Николай со скрипом стиснул зубы.
— Для того чтобы приняли, надо тебя хорошо знать, — авторитетно продолжал Сашка. — Надо знать, что возил ты только кирпичи и песок на постройку гаража, что везти арестованных на расстрел отказался и тебя самого за это на расстрел повезли.
— Саша! Саша! Откуда?..
— Знаю, — важно ответил Сашка.
Николай стоял пораженный, соображая, от кого мог слышать Сашка обо всем этом, но спрашивать не стал.
— Спасибо, Саша! Спасибо! Первое теплое слово за все время слышу. Мать родная — и та отказалась, выгнала. Говорит: «С предателем под одной крышей жить не хочу». У тетки живу и то потому, что она глухая и ничего обо мне не знает, а то бы и она выгнала. Верчусь, как щепка в проруби. На работу идти боюсь — фамилия на бирже зарегистрирована. Приду — как сбежавшего сразу сцапают. Из города податься? Куда? Кому я нужен? Шофер гестапо. А может, поможешь к кому-нибудь прибиться? — осторожно спросил Николай.
— Твой адрес?
Николай с готовностью назвал улицу, номер дома, фамилию тетки.
— Повтори, — приказал Сашка.
Тот повторил.
— Ладно, что-нибудь сделаем, — покровительственно ободрил Сашка Николая.
4
Состояние Крайнева ухудшалось с каждым днем. Вокруг раны появились красные пятна, нога распухла, и Сердюк уже не сомневался, что это гангрена.
Услав Теплову и Павла из водосборника к выходу у пруда подышать воздухом, он подсел к Сергею Петровичу.
— Я решил, Сергей, затащить сюда хирурга. Будем говорить как мужчины: состояние у тебя тяжелое, как бы не пришлось ампутировать ногу.
Крайнев покачал головой.
— На ампутацию, по советским законам, кажется, требуется согласие больного. Я согласия не дам.
— А что же делать?
— Странные ты вопросы задаешь, Андрей Васильевич. Я цеховик, производственник. Где ты видел начальника цеха на одной ноге?
— Ты инженер, голова в тебе ценна — ишь какую штуку придумал со взрывом гестапо, — сказал Сердюк, сразу смекнув, что Крайнев хитрит. Говоря о ненужности своей жизни, он как бы снимает с него, Сердюка, моральную ответственность за себя.
— И подумал ли ты, что сюда нельзя пускать человека, нам недостаточно известного? — высказал Сергей Петрович свой основной довод. — Провалимся мы — и сотни людей, которых можно будет тут укрыть, угонят в Германию. И из-за чего? Операция меня не спасет. Госпитальный уход нужен. Ты мне лучше достань бумаги поплотнее. У меня есть настоящее изобретение — головка мартеновской печи. Чертежи я отдал Елене Макаровой, но довезли их или нет — не знаю. Сына отдал Макаровой и чертежи… Эскизы хочу сделать, пока жив, описание изобретения составлю. Поверь мне, стоящая мысль. Уцелеешь — передашь нашим, когда вернутся.
— К дьяволу мартеновскую головку! Твою голову спасать нужно, — вскипел Сердюк.
