Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана
Один из этих мальчиков играл со своим противником за крайним столиком, другой — за средним. Игравший за средним столиком сидел ко мне затылком, а игравший за крайним сидел ко мне лицом. За спинкой его стула стоял третий мальчик, тоже обращенный ко мне лицом. Он взглядывал на меня каждый раз, когда на шахматной доске делался очередной ход, словно проверяя по моему лицу, как я его расцениваю. Как я расценивал? Никак не расценивал. Я слабо играл в шахматы. Иван Петрович научил меня когда-то, чтобы иметь иногда в свободные вечера под рукой хоть какого ни на есть партнера. Но в тонкостях игры я не разбирался. Однако я не показывал этого мальчику, следившему за моим лицом, и, глядя на шахматную доску, старался напустить на себя понимающий вид. И только в те минуты, когда его внимание тоже отвлекалось доской, я косился на другие белые рубашки и на белую блузку девочки, стоявшей у другого крайнего столика.
Да, вот чем они занимались, эти обездоленные, у которых не было отца и матери, которых некому было пригреть и которым ничего другого не оставалось, как идти работать к богатому Арви Сайтури, чтобы иметь кусок хлеба на пропитание. Вот чем они занимались. Не работали они у Арви Сайтури и не заботились о куске хлеба. Нет, они просто-напросто поселились в его доме, попросив его предварительно удалиться оттуда. Не в сарайчике возле его дома они поселились, откуда им надлежало ходить работать на его поля. А поселились они в его доме, откуда ходили в школу. Ходили они также и на поля, но не столько работать, сколько резвиться, собирая цветы и землянику. Знали они также разные другие детские игры и забавы, читали книги с картинками, играли в шахматы. А забота о необходимости прокормиться не коснулась еще их детских сердец, не отняла у них детских радостей, не вытравила из них беззаботности, живости и задора, без чего дитя уже не дитя. Вот какие удивительные вещи могли, оказывается, совершаться на нашей планете. Богатая усадьба Арви Сайтури могла перестать быть усадьбой Арви Сайтури.
Я смотрел на этих четверых и видел, что вниманием они не были обделены. Один из них проигрывал, и зрители огорчались этим. Другой выигрывал, и зрители этому радовались. Радовался и я, конечно, стоя возле его столика. Вот он опять сделал ход, и ребята, окружавшие столик, одобрительно переглянулись. А стоявший позади него третий белорубашечный мальчик даже улыбнулся мне, гордый за своего товарища, и сделал такое движение головой, словно говорил: «Вот как у нас!». Я покивал ему в ответ с улыбкой, давая этим понять, что вполне с ним согласен. Еще бы я не был согласен, когда на меня с такой доверчивостью смотрели умные мальчишеские глазенки. У меня тоже мог быть в жизни такой же славный светловолосый мальчик, умеющий радоваться успеху товарища.
Вот он скорчил насмешливую гримасу, забавно выпятив нижнюю губу, и снова кинул взгляд в мою сторону. Это надо было понимать как его оценку неудачного хода.
А неудачный ход сделал мальчик в темной рубашке, сидевший ко мне спиной. И с этой оценкой я тоже согласился, хотя опять-таки не успел разобраться в сути сделанного хода. Но ход был плохой — чего там! Это мой мальчик правильно подметил. И я с готовностью подтвердил его оценку, скроив ему в ответ примерно такую же гримасу.
Так мы с ним переглядывались и перемигивались, пока не раздались вокруг хлопки. Это люди отметили победу мальчика в белой рубашке, за игрой которого и я с таким знанием дела следил. Я тоже ему похлопал. А потом раздался голос молодой женщины, отпускавшей книги. Она сказала, что закрывает библиотеку. Мальчики за двумя другими столиками записали свои очередные ходы, запечатали их в конверты и передали судьям, таким же мальчикам, как они сами. Вышли они из читальни последними. Я вышел вслед за ними. На улице один из них сказал другому:
— Тебе после его коня ладьей нужно было ходить, а ты ферзя давай спасать.
Другой ответил:
— А ты меня не учи. Сам-то как смазал. Можно подумать, что в первый раз за доску сел.
Третий сказал:
— Рокироваться надо было, а не пешку двигать.
Но ему ответили:
— Это как сказать! Анализ покажет, кто прав.
На улице они все постепенно разбрелись в разные стороны, и, когда белые рубашки отделились от остальных, кто-то крикнул в их сторону:
— Вась, а Вась! Мы с утра как? Опять в сад или еще куда?
И от белых рубашек долетел ответ:
— Нет, завтра я на сенокос! Верхом поездить охота.
— Правильно! И я на сенокос. Оттуда и купаться ближе.
Они разбрелись, а я остался, все еще продолжая шагать по инерции вдоль улицы. Но куда идти — я не знал. Часы показывали десять минут одиннадцатого, и теплоход, конечно, успел отойти от пристани, не дождавшись меня.
Две маленькие девочки прошли стороной. Где-то я их уже видел, кажется, этих девочек. Поглядывая на меня, они зашептались о чем-то. Я спросил:
— Что скажете, доченьки?
Они ответили:
— А ничего не скажем. Вы к нам идете.
Я спросил:
— Почему к вам?
— А вы у нас ночуете.
И тут я вспомнил, где видел их утром. Все сразу определилось, и я дошел с ними вместе до ночлега. Войдя в свой дом, они прошли в заднюю комнату, оставив меня одного в первой. Погасив свет, я разделся и лег под одеяло. Сон сразу хлынул на меня приятной, сладкой волной. Неудивительно. День у них в колхозе оказался довольно-таки длинным.
Но перед сном я должен был успеть еще подумать о чем-то. О чем бы таком я должен был подумать? Ах, да! Что-то там насчет пригодности русских к дружбе с финнами должен я был сообразить. Но стоило ли давать себе труд соображать? И без того факт оставался фактом. А фактом было то, что я целый день рвался к пристани, но так и не мог туда пробраться. В этом ли признак их пригодности к дружбе с нами? Я стремился выбраться вон из глубины России, но не мог выбраться. Россия держала меня в своем железном плену и не собиралась отпускать. Это ли ставить ей в заслугу?
И в добавление ко всему, где-то тут же, неподалеку, подкарауливал меня тот страшный Иван. Он озирал своим грозным взором широкие и длинные дороги России, выискивая на них мою невзрачную особу. И кто знает, какую казнь он мне приготовил на своей таинственной земле. Но милости от него я не ждал, ибо какая могла быть милость мне, который метнул ему когда-то в спину нож? Не приходилось даже думать о милости.
Правда, где-то там, на далеком севере, все еще маячил огромный Юсси Мурто, готовый в любую минуту ринуться мне на помощь. Но не так просто было ему вырвать меня из того коварного капкана, в котором я слишком уж крепко застрял. Однако он все же стоял там, где стоял, не собираясь никуда отступать, и смотрел исподлобья в сторону Ивана. Только вопросов с его стороны не было на этот раз, и упреков тоже не было. Он стоял и молчал, угрюмо думая о чем-то своем, давнем и сокровенном. О чем он думал — бог ведает. Сон унес меня в свое волшебное царство, не дав мне заняться догадками на этот счет.
27
Проснулся я в десятом часу и сразу вскочил, вспомнив о пристани. Плечи, руки и поясница у меня изрядно побаливали после вчерашних шуток с вилами. Старшая хозяйка приготовила мне на завтрак три вареных яйца и оладьи в сметане. Молодой хозяйки уже не было. Она ушла на работу в семь утра. Я слыхал сквозь сон, как она уходила, слыхал также щелканье пастушьих кнутов, когда из деревни выгоняли стадо, но оторваться от сна не смог. Девочки тоже успели убежать. А хозяин, кажется, совсем не ночевал дома. Запив оладьи двумя стаканами топленого молока и стаканом чая из самовара, я подошел к хозяйке, чтобы сказать ей насчет своего отъезда и попрощаться. Но в это время она мне напомнила:
— К обеду не опоздайте. Он у нас от часу до двух. Запоздаете — перестоит, остынет. А у разогретого обеда и вкус не тот.
Я не стал с ней прощаться. Язык у меня не повернулся. Так уж я устроен, что не могу сказать «прощай», когда меня приглашают на обед. Сказав ей одно лишь только «спасибо», я вышел, чтобы отправиться все же прямиком на пристань.
Но, идя деревней, я, конечно, не упустил случая сделать опять маленький крюк в сторону дома Арви Сайтури. Да, все было на месте в его бывшем доме: стоял дом, стоял сад, и в саду играли дети. Это были самые младшие мальчики и девочки. Мальчики бегали по дорожкам сада, перебрасываясь мячом, а девочки сгрудились вокруг молодой женщины, должно быть, их воспитательницы, и слушали сказку. Увидя меня возле забора, женщина прервала сказку и обратилась ко мне:
— Вы к нам, товарищ? Пожалуйста, заходите. Вот калитка.
Я замялся, посматривая кругом. Шел я не к ним, конечно, а к пристани. Но она по-своему поняла мое колебание и пояснила точнее:
— Да не там, а вот здесь, видите? Приподнимите щеколду и толкните.
Пришлось войти. Но время у меня еще было в запасе, и две-три потерянные минуты ничего не изменяли.
Женщина предложила мне сесть на садовую скамейку возле себя и спросила:
