Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя
— Мы сейчас с вас спрашиваем, почему вы не сдержали слово? Слово коммуниста — материально. Вы его нарушили, и пошла цепная реакция — простои бригад, а в конечном счете срыв государственного плана. Наша вина, — повысила голос Сазонова, — в том, что мы нетребовательны к себе, обесценили слово. Но мы это исправим…
— Вы сами напишете заявление, Иван Иванович? — вдруг спросил Юрьев.
Иван Иванович поднял глаза.
— Так, сразу, — он тихонько опустился на стул. Но тут же встал. — Татьяна Сергеевна, товарищи члены парткома. Поверьте?! Последний, может быть, раз…
Наступило гнетущее молчание. Муха обожглась о лампочку, упала на полированный стол и едва шевелила крыльями.
— Разрешите два слова, — приподнялся Старшинов.
Татьяна Сергеевна кивнула. Георгий Петрович ослабил узел галстука, шумно вздохнул и сказал:
— Поверим Ивану Ивановичу. Я прошу и хочу надеяться…
Из управления расходились поздно. Все понимали, что это был необычный партком. Что с этого момента не только словесной шелухе был поставлен заслон, но и в корне менялись взаимоотношения между механизаторами и строителями.
Теперь на строительстве шла по-настоящему борьба за право вбить первый кол на основных сооружениях будущей гидростанции. Партком совместно с постройкомом разработал ступенчатую систему социалистического соревнования. Условия были жесткими: если срывалась бригада — вылетал из соревнования участок; прогорал участок — сходило со стартовой дорожки подразделение. Тут было так: один отвечает за всех, все — за одного. Случайности при такой системе соревнования были полностью исключены, и к финишу подходили самые организованные, способные и выносливые. Одной из лучших бригад стала Димкина бригада. Ей-то и было дано почетное право перебросить воздушный мост через Колыму.
К ним я и спешил по дороге к реке, когда меня нагнал «газик» Старшинова.
— Садись, подбросим, — предложил он, высовываясь в дверку.
— Ты что светишься весь — сто тысяч выиграл?
— Колыму дрессировать будем.
— Я тоже к Ланцову. Ну и работенка. Ведь еще недавно ломал голову над юрьевским приказом, а сейчас радуешься. Ты трассу-то хоть видел?
— Догадываюсь, — шутит Старшинов.
Я забрался в машину, и мы съехали до самой воды. Здесь «газик» развернулся и притулился у валуна. Вода в реке играла бурунами, вила жгуты, исходила прохладой. Подождали, пока с той стороны приплавили лодку и забрали нас.
На правом берегу одиноко стоял вагончик, молотил тягач, рядом бригада готовила такелаж. Увидели нас — подошли.
— Задача до предела ясна, — Старшинов уже давал задание. — Пока механизаторы монтируют экскаватор, надо перебросить воздушный мост через Колыму, закрепиться на правом берегу, установить опоры от Синегорья до створа, натянуть провод, подключить трансформатор и запитать линию.
Ребята, запрокинув головы, угадывали, где же должны стать опоры? Пейзаж, прямо скажем, волновал, а не радовал парней, повидавших разные лэповские трассы.
— «Лучше гор могут быть только горы…» — пропел Димка. — Вот они, перед вами.
Стеной вставали кручи. Сине-голубые дальние вершины, их заснеженные сверкающие купола были величественны.
— Хорошо бы, конечно, вертолет, — вздохнул Димка.
— Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, — в тон ему ответил Старшинов.
— Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет, — пропел Талип.
Но ни обхода, ни вертолета на горизонте не предвиделось. Георгий Петрович некоторое время лазал по кручам, потом советовался с Ланцовым.
— Берем, парни, кувалды, ломы, такелаж на плечи, лебедки на буксир, вспомним кино, как Суворов Альпы переходил, брал Чертов мост и — вперед! — скомандовал Димка.
Лэповцы взобрались на крутяк и нашли пикет под анкерную опору. Но тут же наткнулись на оплошный валунник-негабарит. Шанцевый инструмент сразу запросил отставку. Распахнув куртку и отдышавшись, Старшинов предложил бить камни малыми взрывами. Опять же для этого компрессор понадобится. Конечно, никакая сила ни станки, ни компрессор сюда не подаст.
Сидели лэповцы под самыми облаками на обдутых ветром булыгах и ломали головы, каким же образом пробить котлован под опоры. Димка в который раз осмотрел кручи, прикинул.
— Кто-нибудь из вас в деревенской бане с каменкой парился? — спросил он парней.
Все немало удивились.
— Хорошо бы в баньку да с веничком, — размечтался кто-то.
Димка тем временем обстучал булыги, даже ухом к ним прикладывался.
— Что, доктор, кашляет? — Талип улыбается. Ребята дружно ржут.
Старшинов в сторонке что-то подсчитывает в блокноте. Димка подошел к нему. Они поговорили. Слов слышно не было. Я видел только, как Старшинов заулыбался и согласно закивал головой.
Димка возвратился к ребятам.
— Разжигайте костры, будем калить камни и поливать их водичкой. Как в бане на каменку.
— Вот дает бугор, париться будем?
— Будем.
Так парни сделали. Собрали валежник, отмерший стланик и подожгли. Запахло жареными орехами. Когда камни раскалились, на них плеснули из ведра — камни глухо отозвались, выбросив облако пара.
— Вот это да!
Валун лопнул и раскололся на несколько кусков.
Парни извлекли их лебедкой, затем лебедкой же подтянули свечи, сваи, пасынки. Внизу, в глубоком распадке, виднелся бульдозер.
— Вот если бы ввинтиться спирально бульдозером вокруг горы, на макушку, можно бы «полку»-площадку нарезать под следующую опору, — рассуждает Талип.
Димка грызет стланиковую хвоину.
— Заманчиво, конечно. Ступай, Талип, вниз, скажи бульдозеристу, пусть попробует.
Талипу и так все ясно. Где мелким ступом, где юзом, где пулей мчит он с горы. Димка тоже спускается, только ему со своими ходулями потруднее приходится: набрал скорость — остановиться не может, лишь у подножия задержался, перевел дух. Из-под камней влага выпирает, дрожит ртутью.
Бульдозер, накренившись, уже выходит на вираж.
— Эх, опоздал, — досадует Димка.
А бульдозер уже гонит перед собою вал щебенки, надсадно, с остервенением ревет мотор. Когда вал прессуется в стенку, бульдозер откусывает его ножом и сваливает под откос. Камень, высекая искры, падает с грохотом. Бульдозер, вихляя задом, снова зарезается и продвигается вперед, оставляя за собой узкую спираль дороги. Машина барахтается высоко над головой. «Только бы на оползень не напоролся», — подумал Димка, и в ту же минуту бульдозер лязгнул гусеницами, цепляясь за камни. Сыпун, напирая, подхватил и увлек его за собой… Перед Димкиными глазами взметнулся столб пыли, и даже показалось, что обдало взрывной волной. В несколько прыжков он уже стоял у машины.
— С-с мягкой посадкой вас, — заикаясь, сказал высунувшийся из кабины Талип.
— Где бульдозерист?! — рявкнул Димка.
— Бульдозерыст нету, я бульдозерыст…
— Ну, вот теперь-то ты схлопочешь, друг!
— Сыпун, шайтан…
А сыпун-то и спас Талипа — бульдозер вошел в щебень, словно в перину.
— Ну, теперь поработаем лопатами — откапывать бульдозер надо, как ты, дорогой товарищ, на это смотришь? — передразнивает Димка Талипа.
— Бери больше — кидай дальше, товарищ брыгадыр, — отвечает Талип.
Парни присели на оплывшие мхом серые колени валунов, закурили.
Лето на Севере, короткое и яркое, как вспышка. Сверкнуло и потухло. И вот уже тащатся по самой земле набрякшие черные тучи, давят мохнатой серостью реку. А утром глянешь — белым-бело: и вершины, и склоны до половины горы, до того места, где отчеркнули свое присутствие стланики, — все в первом снеге. А стланики еще смелее зеленеют и топорщатся. И будет так, пока не ударят настоящие холода, и потом стланики уже не сдюжат, распластают ветки по земле, и под снегом не увидишь их — будто и не было.
И только загадочными иероглифами будут стоять под самым небом две опоры высоковольтной линии. И если не знаешь, то ни за что не догадаешься, как они туда попали. А гольцы за ними еще круче, еще выше взметнулись.
Вот и опять думай, как дальше ставить опоры, жить как…
Испытание на зрелость
В ночь на шестое января ртутный столбик упал ниже нуля на пятьдесят пять градусов. Ураганной силы ветер высушил, выморозил до два речки. Такое произошло и с речкой Анманвычан, водой которой питался поселок гидростроителей. Лишь в русле Колымы под толстым слоем льда была живая вода. Требовалось немедленно переключиться на забор воды отсюда. Несколько часов — и врезка готова.
Струя поднялась по подготовленному заранее трубопроводу, но резкое понижение температуры в первую же ночь разморозило трубы единственной магистрали полностью. Один за другим потухли два котла. Оставшиеся «в живых» на голодном пайке поддерживала водовозка. Радиаторы в домах трещали и лопались. Дом за домом отключались общежития.
