Час возвращения - Андрей Дмитриевич Блинов
— Ну, приступил? — спросил директор, хотя и без того обоим было ясно, что приступил. — И как?
— Средне, — признался Иван. — Все как-то не по мне. Будто новые сапоги, не обносил еще.
— Зайдем к Кравчукову. Разговор есть.
В кабинете главного инженера на столе, на подоконниках, на полу разложены детали. Грузный Кравчуков в черном халате поверх мехового жилета поднялся навстречу. Он строго взглянул на Ивана, как бы спрашивая: «Что опять натворил?», но Бахтин упредил его:
— Помнишь, Кравчуков, что Иван выкинул в прошлом году? Трактор перебрал и комбайн — новый. Не сделать ли нам его главным соглядателем, а? Ну, контролером, что ли. Чтобы по ходу следил, а не на выходе. Начнем с этого. Должны мы помочь ему преодолеть себя.
— Завтра совет бригадиров. Поговорим. А Ивану, по-моему, лучше самому крутиться. Чтобы скорее за рычаги. Ходит как журавль… Ты хоть гимнастикой занимаешься? — вдруг озлился спокойный и выдержанный Кравчуков. — Конечно, можешь остаться в слесарях у меня. На техуходах и авариях. Постник технику заберет к себе.
— Вот как! Нет, я хочу к нему, чувствую, к весне смогу.
— Ладно.
— А ты как думаешь, Иван, нужен контроль за качеством? Вот сейчас, на ремонте?
— Нет, — сказал Иван. — Пусть бригада… Как хочет, так и делает. Ей работать. Много контролеров — мало глаз, а должен быть один.
— Кто же?
— Как кто? Совесть!
«Заговорил о совести!» — то ли в осуждение, то ли в одобрение подумал Бахтин. Когда вышли от Кравчукова, спросил Ивана:
— А хмурый чего? Вроде радоваться бы — работаешь снова.
— Радоваться! День такой сегодня… Сороковик по Федору. Думаю о нем, думаю… Осуждал его, не нравился он мне часто. А святой был человек. Отметить кто согласился б… — неуверенно проговорил Иван, как будто спрашивая и приглашая Бахтина. Бахтин понял это, смутился.
— Я бы на твоем месте… — начал он.
Иван прервал его:
— Сам знаю. Но как он один? Представляете? И мертвому прощения нет… Я сердцем сегодня думаю. Давно не думал.
Бахтин хотел сказать, что ерунда все: Федору что сейчас нужно? Ничего! Но не сказал: что-то тронуло его в поведении Ивана, и он подал ему руку на прощание.
Но Иван остановил его:
— Постойте, Спиридоныч, слово к вам есть. Говорят, завтра стройки начин?
— Да, да, Ваня. Начинаем новый Талый Ключ. Струиться ему еще тысячу лет. А теперь там костры горят, землю отогревают.
Но Иван не принял этот высокий стиль, просто, с горечью в голосе сказал:
— Наши пойдут. На своих машинах. Что я, хуже других?
— Тебя? На какую-такую машину ты сможешь сесть, а? — Бахтин подумал, хотел что-то еще сказать Венцову, но не сказав, повернулся и вышел.
Еще горели костры в селе Талый Ключ. Еще стлался дым по косогорью, а к строительной площадке уже пошли землеройные машины. Привел свой совхозный отряд и Кравчуков. На Ивановом «алтайце» приехал комсомолец Лощенков, летом работавший помощником на комбайне Венцова. Лощенков уводил трактор с машинного двора под тоскующим взглядом Ивана. Ушел верный «алтаец», а он, Иван, остался в мастерской слесарить. На душе скверно. К тому же Родька никак сердечком не отойдет. Вчера не захотел с ним возвращаться домой, поехал с матерью. Опять клин…
29
Из мастерских Бахтин помчался в управление. Он был в приподнятом настроении и потому то и дело нажимал на клаксон, приветствуя встречных знакомых. Перед некоторыми притормаживал машину, чтобы обменяться парой слов. Радовался Бахтин. Как не радоваться? До весны будет застроена первая улица с названием Народная. Это утверждено и всем нравится. Он хотел на минуту забежать в управление, чтобы позвонить Вавилкину и доложить о начавшейся стройке, а потом снова в разъезд по обширной совхозной территории. Открыл дверь в приемную и будто споткнулся: у стола секретарши сидела Вера Венцова. В глаза бросился белый норковый воротник, будто снег охватил ее шею. Она повернулась, и он увидел ее похудевшее красивое личико. В памяти мелькнул тот день, когда он впервые встретил ее тут вот, в приемной. Недавно вроде это было, совсем недавно, а сколько воды утекло…
— А, Вера Никитична! — оживленно вскричал он, чтобы скрыть этим свое некоторое смущение. — Вот кого не ждал! — И сообщил, как нечто важное: — А я только от Ивана. Просился на стройку — с трактором! Да что я мог поделать?
— Здравствуйте, Василий Спиридонович! — выждав, когда он выговорится, сказала она. — А я к вам.
— Ах, здравствуйте, здравствуйте! Прошу! — И подумал, что она будет просить, чтобы Ивану вернули трактор. Но кто ему выдаст медицинскую справку? Конечно, если бы он, Бахтин, очень попросил, то у Ивана была бы справка, такая нехватка водителей — врачи посочувствовали бы. Но Ивана нелишне еще попридержать, чтобы почувствовал всю глубину тоски по любимому делу. Бахтин уже был готов говорить с Верой об этом.
Но он обманулся в своих догадках: ее заботило совсем другое.
Вера не сразу села на стул, хотя он и просил ее. Дело закончилось тем, что он вскочил, и, весело улыбаясь и приговаривая: «Я вот, я вот сейчас», чуть не силой усадил ее. Смущенная, она не могла начать разговора, тормошила в руках белые вязаные перчатки, а он все сильнее чувствовал доходивший до него тонкий запах духов. И чтобы наконец укрепить в ней смелость, он стал спрашивать о ее делах, о ферме, о том, что она думает о начавшейся стройке, что ждет от нее, и о сыне спросил. Только при вопросе об Иване пальцы ее перестали тормошить перчатки и она выпрямилась и подняла на него влажные от волнения, тоскующие глаза. Но заговорила спокойным, чуть осипшим голосом о том, что скоро сессия сельсовета, ее просили выступить…
— Так за чем дело стало? — Бахтин прямо-таки подпрыгнул от возбуждения. — Надо выступать. О ферме. О подружках своих. О корове-рекордистке, а что? Ну, и о подряде. Как он разбудил души людей своим хозяйским содержанием.
Вера слушала, молчала, Бахтин поостыл, удивился:
— Не то говорю?
— Не об этом велят, Василий Спиридонович. Я ведь председатель комиссии по дошкольным учреждениям. А что я об этом скажу? Побывать везде и то не удается. — Она
