Сергей Черепанов - Утро нового года
— Ладно, перестаньте аркаться, — примирительно развел их Семен Семенович. — Зубоскалит Мишка! А ты, Назар, не беспокой Корнея. Не буди. Мы лишь дождь переждем и уйдем. У костра-то, в затишье, побыть можно?
Назар сник.
— Ни за что корят!
— Закон нарушаешь, потому корят! Не у тебя ведь в огороде растет! Попадешься на инспектора, еще и статью припишут, похлебаешь баланды. Я-то доносить не собираюсь, а совестно мне за тебя. Назар! Бросил бы! Зачем из забоя ушел?
— Временно. Хворый стал. Истекла из меня сила. По капле так и истекла. А здесь добро. Тихо. Без смущениев!
Мишка Гнездин, между тем, залез в палатку, растолкал Корнея. Тот тоже вылез наружу, нехотя поздоровался и, не вступая в разговор, ушел в кусты. Мишка сбросил в костер заготовленное загодя смолье, пламя поднялось остроязыкое, жаркое, зашумело, заглушая прибой. Назар Семенович достал из палатки ведро с остатками остывшей ухи, сунул сбоку на раскаленные угли.
— Не побрезгаете?
— Не гоношись, — отказался Семен Семенович, — мы сытые и своего припасу достаточно. Извини нас, зря тебя взбулгачили, — он всегда в беседе с братом переходил на деревенский жаргон. — Сломали ночь-то! Ступай, брат, досыпай. Мы побудем покамест у костра, Мишка обсушится, не то заколеет, а к рассвету, коли ненастье не прогонит, порыбачим у омута.
— Могу лодку дать.
— Трое в нее не влезем, а одному невместно без компании.
Назар Семенович сгорбился, устало опустив плечи, побрел обратно в палатку.
Семен Семенович, расстегнув плащ, присел на чурбан к огню.
— Из Чиликиных один такой квелый. Эх ты, Назарка…
Уха закипела, Корней вынул ведро.
— Кому налить?
— А никому, — отказался снова Семен Семенович.
Яков палкой помешал в костре головешки, расшуровал огонь.
— Долго еще здесь на стану жить собираетесь?
— Не знаю, — лениво зевнул Корней.
— Ты тоже иди досыпай, — посоветовал Яков. — Наверно, рано встаешь. Нам-то сегодня пора свободная, а тебе надо работать. Хорошо еще рыба идет?
— Уже плохо. Отец применяет всякие способы, а все равно уловы слабые.
— Барыша мало, — подтрунил Мишка.
— Ты заткнись! — обиженно проворчал Корней.
— А ты, Корней, зря не злись на нас, — доброжелательно сказал Яков. — Не ершись! Ни один из нас тебе худа не желает. Сам сторонишься. То у тебя обиды, то недоверие…
— Что у нас с тобой общего? Тонька?
— Кстати, напомнил. Я ведь все еще ругаю себя, надо было тогда по шее тебе надавать. За напраслину.
— Подраться хотели? — живо спросил Мишка.
— Хотели — не хотели, вроде того. Не состоялось. У меня потом на тебя кулаки чесались, Корней, надо бы! Да вот, хорошие мысли всегда позднее приходят! На заводе нам, конечно, петушиться неудобно, ты это правильно делал, не показывал виду, но однако же, в другой раз — держись.
Яков рассмеялся, поворачивая на шутку.
— И в другой раз шила в мешке тоже не таи. Вылезет. Стыдно — не стыдно, а на миру-то, говорят, и смерть красна. Ты докладную записку директору подавал и у районного прокурора «кое-чего» рассказывал. А прокурор нас предупредил. Дело общее.
— Тебе, что ли, было докладывать?
— Ну-ка, ребята, споры долой! — распорядился Семен Семенович. — Все молодцы. Вам жить, вам и жизнь строить, еще всякое будет. А теперь пока что займемся костром. Тащите из лесу смолья! Ишь, падера-то гуляет…
На рассвете Яков и Семен Семенович ушли. Ветер ослаб, дождь не пролился, небо прояснило от туч, а измученные за ночь вершины деревьев примолкли, лишь изредка падали на поляну сбитые листья.
Корней добыл из палатки старый овчинный кожушок отца и дал его Мишке накрыться от нахлынувшего с озера холода. Пока Мишка под кожушком лежал у кострища, поеживаясь, Корней вычерпал из скрытого в камыше плетеного садка карпов и окуней, тугих и увесистых, и нагрузил ими коляску мотоцикла. Серебристого, брюхатого язя, добытого Мишкой, упаковал в осоку и бросил сверху. Спросил отца:
— Маме что-нибудь передать?
— Тоскливо мне, — уныло сказал Назар Семенович. — Как волк тут, стерегусь. Лес, озеро и я один! Иной раз боязно! Словом перемолвиться не с кем. Пустила бы она меня! Бог с ней, с рыбой-то! И ведь опасно. Спроси: так, мол, и так, мать, опасно! Не доводи до греха…
— Спрошу!
— Убеди ты ее за ради Христа!
— Эк, старика замордовали! — сбрасывая кожушок и подымаясь, ругнулся Мишка. — Кто вы? Батраки или кто?
— Ты себя постигай, больше толку получишь! — огрызнулся Корней, включая зажигание и толкая машину. — Садись на заднее седло! Поехали!
Мотоцикл бешено затарахтел и, кособочась по вешним промоинам, по мелким валунам и песчаным наносам, выполз на заброшенный прибрежный большак. Выбитые телегами в давние годы колеи заглохли, обсыпались. Туман выползал из леса, скатывался с увалов, морошливый и едучий. За мшистой горой вспыхнули первые алые полосы зари, а на открывшейся под ней ложбине, по колени в тумане остался Назар Семенович, сгорбленный, поникший, как на молитве.
— Неужели не жалко старика? — тронул Мишка Корнея за плечо. — Угробите его!
Корней добавил скорость, нагнулся ниже к рулю.
— Желудок можно насытить, алчность никогда не насытится, — продолжал Мишка. — Я бы в положении твоего отца сбежал от вас.
— Слезай прочь и убирайся к чертям! — резко затормозив, заорал Корней. — Трепло!..
— Ну и слезу, — согласился Мишка. — Эх, напугал!
Он взял из коляски сверток с язем, сунул его под мышку и зашагал прямо через поле к видневшемуся вдали тракту. Серой лентой тракт пересекал долину, по нему двигались два автобуса, один в город, другой из города. Отсюда они казались медлительными, как жужелицы.
Корней взлетел на угор, разгоняя машину, словно свирепую лошадь, нахлестанную кнутом.
Мишка скрылся за рощицей. Свет от восхода становился прозрачнее. Уползающий туман оставлял на траве обильную росу, прохладную, ароматную, как созревшую клубнику.
Перед трактом Корней бросил машину в сторону, заглушил и жадно напился росы с мохнатых шапок дикого клевера.
Груз, упакованный в прицепе, растрясло, повязанная крест-накрест веревка ослабла, один угол брезента отвязался.
Карпы с облезлой чешуей, — их нужно было везти осторожно, — жадно ловили раскрытыми круглыми ртами туманный воздух, шевелились, умирая в общей могиле.
Корней захлестнул брезент и оказал карпам:
— Родились рыбами, так и терпите!..
Гнев у него всегда проходил быстро.
Он закурил и стал ждать. Мишка вразвалку вышагивал по обочине тракта, изредка оглядываясь: не нагонит ли автобус?
Низко пролетела стайка уток.
Неподалеку, на пригорке, поднялся на задние лапы сурок, внимательно оглядел Корнея, мотоцикл и беспечного Мишку Гнездина, затем свистнул и скрылся.
— Так и знал, без меня не уедешь, — сказал Мишка. — Совесть-то…
— Паразит ты! Дождешься от меня!
— А ты человек без середины. Концы есть, середины нет. Ты хоть спросил себя: что у меня дальше? О чем мы с тобой в старости вспомним? Вот приблизится время и, как сказал один счетовод, подобьем мы с тобой «бабки» и окажется голимый убыток. Почему? Всю жизнь арифмометр врал — делил не так и множил не так! А мы верили!
Почти половину пути Мишка беспокоил, как чирей на спине.
С пригорка уже виднелась деревня, оставалось до города километров тридцать.
Посреди тракта стоял грузовик. Шофер вышел из кустов, попинал каблуком баллоны, проверяя.
Корней притормозил.
— Сломался?
— Да не-ет, — поскреб волосатую грудь шофер. — Перегрузился. Ишь давит…
Мишка приподнялся с седла, вытянул шею, заглянул в кузов.
— С Косогорья везешь?
— Тебе-то не все равно? — насторожился шофер.
— Да уж не все… Кирпичики знакомые. Куда следуешь?
— Куда еду, там и буду.
— Может, не будешь!
— Эх ты, зар-раза! — залезая в кабину, сказал шофер. — Сопли утри!
Машина сдвинулась и пошла, набирая скорость. Мишка побежал было за ней, но сразу отстал.
— Ты обратил внимание, Корней: кирпичи-то косогорские, серия у машины городская, а куда едет — неизвестно!
— В подшефный колхоз, вероятно? — тоже недоумевая, поглядел в сторону удаляющегося грузовика Корней. — Для коровников.
— Я в подшефном районе бывал, меня туда посылали однажды, он там, а не там, — Мишка показал рукой за город. — Да и не время теперь, уборочная идет.
— Крадут, что ли?
— Почему бы и не красть. Кто сегодня дежурит в диспетчерской?
— Очевидно, Валов.
— И на стройке выходной.
Корней повернул машину вслед, кинул Мишке:
— Ну-ка, садись быстро!
Грузовик еще не успел скрыться из вида, они нагнали его, поравнялись с открытым окошком кабины. Мишка крикнул:
— Эй, ты! Остановись.
Шофер высунулся из окошка, притормаживая:
