Сергей Мартьянов - Дозоры слушают тишину
Они еще несколько раз наведывались к Паневским, отпирали комнату и хозяйничали там, пока уже нечего было взять.
…Утром вся наша экспедиция отправилась на границу. В молодом сосновом лесу было удивительно тихо. Толстый слой хвои устилал тропу. Бесшумно перепархивали синицы, раскачивались на ветках серые белочки. Было так покойно вокруг, что просто не верилось, что когда-то вот с этого тихого берега начиналась самая чудовищная из войн.
Раздвинув кусты, Павел Калистратович показывал, откуда он поплыл, чтобы предупредить нас. Пологий, заросший кустарником берег. Медленные, темные воды реки… Все обычно, буднично. А между тем здесь был совершен подвиг — увы, так и не раскрытый еще до конца.
Кстати, в Бресте нас постигла неудача. Встреча с офицером Александром Сергеевичем Турчиным, сообщившим мне о Дудко, не состоялась: перед нашим приездом его перевели по службе не то на Дальний Восток, не то в Туркмению — сейчас уже не помню. Мне лишь удалось выяснить, что сведения ему дал офицер Исаак Григорьевич Мадфис, которого мы можем встретить в Новоселках. Вчера мы встретились с ним, но оказалось, что эти сведения он составил, слушая устные легенды и предания, которые ходят среди местных жителей.
Сейчас мы шли по тем легендарным местам. Тропа вывела на высокий обрывистый берег. Старый, заросший травой окопчик. Воронка от авиационной бомбы. Здесь сражались ефрейторы Иван Сергеев, Владимир Чугреев и еще два пограничника, фамилии которых остались неизвестными. Стоя в окопчике, они полтора часа ждали войну и встретили ее самыми первыми.
Утренняя заря всходила у них за спиной, а впереди, на чужом берегу, замерли перед броском вражеские роты и батальоны. Было так тихо, что улавливалось шуршание воды о прибрежный песок. В голубоватой дымке виднелись польские села. Справа — Гнойно с его высокой церковью; слева — Старый Бубель и Бубель Луковиско с ветряными мельницами, еще левее — Бучице-Старе и небольшой городок Янув-Подляска с длинным зданием государственного конезавода, кафедральным собором и духовной семинарией. А прямо перед ними чернели леса — знаменитая Гноенщина, в которых больше всего была замечена концентрация войск…
В Москве, в музее пограничных войск, мне удалось отыскать подлинный документ (папка 170, дело 5, лист 25), который языком военных сводок донес до наших дней подвиг этих героев.
«В 4-00 немцы повели по заставе сильный орудийный и минометный огонь; одновременно под прикрытием дымовой завесы пехота противника форсировала реку Буг. Находящийся в районе, где совершалась переправа, служебный наряд в составе ефрейтора Сергеева и ефрейтора Чугреева открыл по переправляющейся пехоте огонь из винтовок и ручного пулемета. Ими было убито более 30 немцев. Оба пограничника пали смертью храбрых».
Сейчас жители соседних деревень вспоминают, что тут, на высоком берегу, был самый жаркий бой. Взрывались гранаты, непрерывно строчил пулемет. Фашисты смогли наладить переправу лишь тогда, когда умолк последний защитник нашего берега. Одного из них, раненого и перевязанного товарищами, видели неподалеку от деревни Крынки. Известно также, что и Сергеев и Чугреев родились в 1919 году, призывались в армию в 1939 и оба окончили девять классов средней школы. Больше о них, к сожалению, ничего неизвестно.
Многие жители Новоселок помнят подвиг пограничника Павла Капиноса, черноволосого, сухощавого парня.
Рассказывают, что он был любимцем деревенских мальчишек. Он часто приходил в школу и рассказывал о подвигах пограничников, учил фехтованию и показывал, как разбирать и чистить винтовку. Он любил ребят, и дети платили ему тем же.
22 июня начальник заставы приказал Капиносу взять станковый пулемет и занять оборону на северо-западной окраине Новоселок, на самом вероятном направлении немцев. Вторым номером у него был ефрейтор Иван Бузин. Они умело использовали старый окоп, оставшийся от первой мировой войны, замаскировались ветками ольшаника и встретили врага смертоносным огнем пулемета.
Противник, числом до роты, наступал со стороны деревни Крынки. Фашисты рвались в Новоселки, но пулемет Капиноса заставил их залечь. Они поднимались и снова шли в атаку, но бесстрашные воины отбрасывали их назад. Капинос бил короткими, меткими очередями, сберегая патроны. Недаром, вспоминая о Капиносе, Горбунов назвал его «знаменитым снайпером».
Однако к полудню патронов осталось мало, и Капинос послал за боеприпасами Ивана Бузина. Но по пути на заставу Бузин был ранен в ноги. Капинос остался один, в пулеметной ленте был израсходован последний патрон.
Бойцы заставы ожесточенно дрались в окружении. Немцы выбросили в тылу, у ветряных мельниц, парашютный десант. Наступали со стороны Дубовой рощи. Наступали от села Паниквы. Пылали дома в деревне. Но застава еще держалась.
Держался и ефрейтор Капинос. Теперь он отбивался от немцев гранатами. Главное — не пустить фашистов в деревню, дать возможность родной заставе продержаться еще час, полчаса… А враги наседали уже со всех сторон. Разъяренные стойкостью пограничника, они рвались к нему, чтобы растоптать, уничтожить… И когда нечем стало отбиваться, Капинос застрелил себя. Это произошло около часу дня.
Поздно вечером крестьянин Алексей Игнатьевич Паневский, ныне живущий в Новоселках, похоронил Капиноса в окопе, где бесстрашный воин вел бой.
А раненного в ноги Ивана Бузина подобрали местные жители, спрятали у себя, оказали первую помощь, и потом всю оккупацию он жил в Новоселках в семье у Александры Семеновны Бурцевой, бывшей активной комсомолки, а ныне уважаемой всеми колхозницы. Она-то и рассказала нам, что Бузин ходил по деревне в зеленой пограничной фуражке. Он непоколебимо верил в победу Советской Армии. И когда наши войска в 1944 году освободили здешние места, ушел вместе с ними, добивал отступающих гитлеровцев и геройски погиб под Варшавой.
Разумеется, во время нашей поездки я особо интересовался судьбой наших земляков-казахстанцев. Вот что мне удалось узнать.
На самой линии границы встретил врага и боец Амансет Мусурупов, казах по национальности (одна оговорка: мои товарищи, казахские писатели, предполагают, что в фамилию пограничника, по-видимому, вкралась опечатка, вероятно, он не Мусурупов, а Мусрепов).
Амансет стоял на дозорной вышке, когда враги двинулись через границу. Но он не покинул своего поста. Он стрелял по ним прямо с вышки, метал гранаты, оставаясь неуязвимым и приводя врагов в ярость своей отвагой. Только когда снаряд прямым попаданием разворотил и поджег вышку, Амансет пылающим факелом упал на землю. Сейчас на поляне, среди дубовой рощи, виднеется лишь обгорелое основание этой вышки. Тихими осенними днями колхозные ребятишки собирают здесь желуди и грибы.
Наш второй земляк — Иван Абдрахманов, младший сержант, командир отделения (возможно, Иваном его стали звать в армии). В Новоселках этого человека до сих пор вспоминают добрым словом. Есть и живые свидетели его подвига. В селе Корсики Смоленской области мне удалось разыскать Гавриила Ивановича Тупицына. Войну он встретил в Новоселках, на строительстве долговременных огневых точек пограничного укрепрайона. Гавриил Иванович хорошо помнит Абдрахманова: они вместе сражались. По моей просьбе он написал о своем друге. Письмо его интересно и передает такие любопытные детали о нашем земляке, что я позволю себе привести его почти целиком:
«И вот в бою с немцами наступил самый критический момент. В тылу заставы, у ветряных мельниц, они выбросили воздушный десант — человек двадцать парашютистов. Кольцо вокруг нас замкнулось. А были раненые, которых надо было эвакуировать в тыл. Мы ведь все думали, что не сегодня-завтра Красная Армия подойдет и вышвырнет захватчиков с нашей земли. Так вот, нужно было разорвать кольцо окружения. И тогда младший лейтенант Горбунов направил Абдрахманова и бойцов его отделения уничтожить гадов. Вместе с ними он послал и меня. Мы подползли к приземлившимся парашютистам и забросали их гранатами. Я видел, как Абдрахманов пристрелил двух немецких солдат, а третьего — офицера, который возглавлял десант, заколол штыком. Насколько мне не изменяет память, офицер этот был в звании майора. С его гибелью парашютисты были рассеяны, и кольцо, сжавшееся вокруг заставы, распалось.
Все было бы хорошо, да во время боя возле Абдрахманова разорвалась вражеская граната, и он упал в окопчик. А тут и меня ранило осколком снаряда, и я потерял сознание.
Очнулся в темном пустом доте, куда меня втащили товарищи. Дот строила наша команда, но так и не успела достроить. В нем я пролежал трое суток и не знал, кто вокруг — наши или немцы. Очень хотелось пить. Ночью я выбрался из дота и пополз к ручью. Меня подобрали здешние крестьяне и отнесли в деревню Новоселки. Тут я и узнал, что заставы уже нет, наши везде отступают и что немцы взяли Минск. Значит, я остался как бы в плену.
