Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин
— Так что же ты советуешь? — спросил вдруг Петр, упершись руками в борта лодки. — Извиниться, что ли, мне перед Сазоновым?
Роман Филиппович опустил весла, выпрямился.
«Значит, действительно хитрил, — подумал он, поглядывая в возбужденное лицо зятя. — Ну что же, тем лучше». И он без всяких предисловий сказал:
— Если ты считаешь, что Юрий действительно клеветник, тогда извиняться незачем. Но доказать нужно.
— А он докажет, что тяговые двигатели испортил я?
— О двигателях разговор особый.
— Тогда зачем он вмешивается?
— Но он же не оскорбил тебя.
— Зато поджег, разозлил.
— Это возможно, — согласился Роман Филиппович.
Петр не ожидал такого ответа. Он думал, что тесть начнет защищать Сазонова, и приготовился, как всегда, обвинить его в преднамеренной несправедливости. Но неожиданно пришлось поджать губы. Роман Филиппович заметил замешательство зятя и достал из кармана пачку «Казбека».
— Давай-ка закурим.
Неторопливо попыхивая папиросой, он продолжал:
— Не в том дело, Петр, кто перед кем извиниться должен. Извиниться не трудно. Важно другое: верит каждый из нас в коллектив или нет? В коллективе, я понимаю, должно быть все едино. Индивидуализм, он к добру еще никого не приводил.
— Индивидуализм? — поморщился Петр. — Словечко-то какое мудреное.
— И амбиция вдобавок, — сказал Роман Филиппович.
— При чем тут амбиция, — обиделся Петр. — Характер у меня такой.
— Характер, говоришь? — пытливо переспросил Роман Филиппович. — А у Юрия что же, извиняюсь, характера нет? Он вон как с отцом на собрании сразился! Но из дома не убежал. Спор, конечно, у них и сейчас идет, но в открытую, без всякой тайной злобы. А у нас что? — Роман Филиппович с натугой вздохнул. — У нас и спора вроде большого нет, а злость, хоть в вагоны грузи. Как хочешь, Петр, нельзя нам дальше так жить. Родня мы с тобой или нет, скажи на милость?
Чуть ощутимым движением воздуха лодку медленно относило к берегу. В отстоявшейся зеленоватой воде играли крупные голавли. Они все время увивались возле лодки, словно старались подслушать, о чем говорят люди. Петр не выдержал, выхватил изо рта недокуренную папиросу и со злостью бросил ее в нахальных рыб. Дубков прищурился и, взявшись за весла, опять вывел лодку на середину старицы.
— А еще, Петр, я вот что хочу тебе сказать, — начал он после длительной паузы. — Переходи-ка ты жить обратно на Семафорную. И тебе с Лидой удобнее, и нам с матерью повеселей будет.
Из чащи по-прежнему доносился голос кукушки. Только теперь птица не просто куковала, а словно поддакивала Роману Филипповичу: «У-гу, у-гу, у-гу».
— Значит, новую квартиру бросить? — настороженно спросил Петр.
Дубков ответил:
— Чего же тут страшного.
— Так она же мне вроде премии выделена.
— Не тебе она была выделена, — сказал Роман Филиппович, — а Тамаре Васильевне Белкиной.
Петр долго смотрел на тестя, соображая, правду говорит он или нет?
— Да, да, — продолжал Роман Филиппович, — я был тогда в рабочей комиссии. О тебе даже разговор не шел. Но потом в списке вдруг оказался ты…
— Не сам же я вписал себя, — обиделся Петр.
— Понятно, что не сам. Но и не комиссия…
— В чем же ты винишь меня?
— Я не виню, а советую…
Опять наступило молчание. Петр зачерпнул ладонями воду и полил себе на голову. Потом он перегнулся за борт и стал окатывать водой лицо, грудь, плечи. А когда выпрямился, сказал с усилием:
— Все, конец, завязываю. А что было, забудем. Хорошо?
— Вот и правильно, — сказал Роман Филиппович.
В этот момент на берегу в зарослях ивняка появилась Лида.
— Эй, вы, туристы! — позвала она, весело помахав рукой. — С голоду не умерли?
— Чуть дышим, — отозвался Роман Филиппович. Он потянул было руки к веслам, но Петр опередил его.
— Давай уж я тут по справедливости, — сказал он, многозначительно посмотрев на тестя.
— Ну-ну, — согласился Роман Филиппович и, устроившись на корме, скомандовал: — Правь за Лидой!
Лодка легко пошла к берегу. Зеленоватая вода тихо вздрагивала от прикосновения весел и покрывалась мелкой рябью. В глубине старицы появились белые пятна — отражения первых облаков, прорвавшихся на середину неба. Роман Филиппович вспомнил, с какой надеждой смотрел он все эти дни в далекие бугроватые тучки, что маячили над горизонтом, и подумал, что этак, может, и дождя натянет. Пора бы освежить и деревья, и воздух.
14
У Кирюхина этот выходной был тоже необычным. Состоялась, наконец, встреча с братом.
Произошло все совершенно неожиданно. В субботу утром он сговорился с женой, чтобы сразу после работы уехать на дачу к Гриню и пробыть там до понедельника. Но через какой-нибудь час план его разрушила дорожная газета, в которой появилась заметка о недостатках на Егорлыкском участке. Заметка так и называлась «О неиспользованных возможностях».
Прочитав ее, Сергей Сергеевич уже не мог успокоиться. А в конце дня, переговорив с Ниной Васильевной по телефону, он выехал скорым поездом в Широкино.
Поглядывая на мелькающие за окнами вагона телеграфные столбы с белыми гроздьями изоляторов, на желтые песчаные холмы с одинаковыми кустами татарника, Кирюхин думал о своем. Может, и не совсем удобно было ему заявляться к Андрею так вот сразу после критической заметки? Может, следовало подождать немного? Но уж очень эта заметка подогрела его. К тому же, он все время успокаивал себя тем, что мог вполне прикинуться не видавшим ни статьи, ни газеты. А главное… главное, по его мнению, газета стреляла в ту же точку, что и он сам в двух недавних письмах, адресованных министерству.
«Это очень даже здорово, — довольно поглаживал бороду Сергей Сергеевич. — Получат мои письма и тут, пожалуйста, газета. Не мешало бы еще вручить ее секретарю горкома Ракитину». Кирюхин вспомнил последнюю встречу с ним. Был Ракитин каким-то придирчивым, въедливым. Разговаривал без обычной деликатности: «…Извините, протоколом не ограничился». Ну и что же? А стоило ли вообще секретарю горкома по такому вопросу поднимать шум, если за лучший участок дороги побороться не захотел?
Все эти дни Кирюхин жил в каком-то неясном волнении. Куда бы ни шел, что бы ни делал, вопрос: «Как разубедить секретаря горкома в отношении Алтунина» преследовал
