Два очка победы - Николай Павлович Кузьмин
В комнате распахнуто окно, прохладно. Забрав аппарат на колени, он уселся так, чтобы задрать ноги на спинку кресла, — после тяжелых тренировок уставшее тело просилось в какие-то изломанные позы. Но главное, конечно, ноги, — натруженные ноги требовали покоя, и футболисты задирали их повыше, как бы выцеживая из них копившуюся усталость.
Набирая номер, он представил, как загремит сейчас звонок в тишине городской квартиры. Кто подойдет: Клавдия, Софья Казимировна? А может быть, Маришка подбежит? В клубе он в тот вечер не нашел ни Клавдии, ни Звонаревых. Неужели Звонарев так осрамился: не раздобыл билетов?
— Да нет, мы приезжали, — сказала Клавдия, лениво растягивая слова: чем-то недовольная.
— Не пробились? Поздновато, наверное, приехали.
— Да нет, не поздновато. Минут за двадцать.
«Что произошло?» Клавдия явно тяготилась разговором.
— Жаль, — сказал он. — А я искал.
— Уж будто! — заметила Клавдия. — И никакие знакомые тебе не помешали?
«Ах, вот оно что!» Скачков усмехнулся. Теперь ясно, откуда у нее эта затаенная, прикопленная к разговору обида.
— Брось, — сказал он. — Подумаешь: увиделись, сказали пару слов… Ты слышишь? Чего ты молчишь?
— Надеюсь, перед отъездом ты домой заглянешь?
«Сердится… Все еще сердится!»
— В общем-то, конечно, — уверенно пообещал он. — Нас должны отпустить.
— Ну, хорошо… — Клавдия ждала, когда он попрощается.
— Маришка здорова?
— Показательный отец! Лучше бы, папочка, по клубам меньше шлялся, а если уж пошел, так не позорься!
— Слушай! — возмутился Скачков.
— Ладно. Увидимся — поговорим, — и Клавдия положила трубку.
«Вот еще номера-то!» Скачков отставил аппарат и снял затекшие ноги. Ну что, собственно, случилось, в чем он виноват? А вот же… «Наболтали, видимо, с три короба!»
В тот вечер в клубе, едва начались танцы, Скачкова отозвала в сторону жена Федора Сухова, бледная, увядшая, работавшая в клубе не то кассиром, не то контролером на дверях. У нее всегда и со всеми наготове один слезливый разговор: жаловаться на мужа, просить, чтобы подействовали, пристыдили. Как будто не стыдили! Скачков покорно слушал, сочувствовал, с преувеличенной готовностью кивал: да, да, конечно… о чем разговор! В душе он понимал, что у нее, у бедной, столько накопилось, столько наболело, что она возненавидела и футбол, и все, что связано с футболом. Как будто футбол был виноват! Но что он мог сделать, чем помочь? Поэтому он извинился, когда из толчеи танцующих его окликнула Женька. Обмахивая счастливое, разгоряченное лицо, она выбралась и стала перед ним, улыбаясь, опустив вниз руки: обрадовалась. Сколько же они не виделись? Да много, очень много, несколько лет. Кажется, с тех пор, как родилась Маришка…
— Так и не танцуешь? — смеялась она. — Эх ты, голова два уха, полторы извилины.
Она его поддразнивала с самых первых дней, когда пыталась учить танцевать, но, в отличие от Клавдии, эти же слова звучали не обидно, скорее ласково, любя.
— Да вот… — он развел руками. — А теперь уж и незачем — правда?
— Ну да! — запротестовала она. — Старик нашелся! А в тираж выйдешь, чем станешь заниматься? В «козла» лупить?
Он рассмеялся: о тираже она напоминала еще в то время, когда он только начинал играть за мастеров.
— В карты научусь, — сказал Скачков. — В преферанс. Тихо и спокойно. От домино у меня голова болит.
— Маркин все картежничает? — спросила Женька.
— А чего ему?
— Недавно встретила его с близняшками. Почему-то не поздоровался.
— Не узнал, наверное, — вступился Скачков. — Он, когда с дочками, ни на кого не смотрит.
— Может быть…
Все-таки она любила его — он знал это прежде, видел и теперь. И, видимо, будет любить. Что-то по-прежнему связывало их, не обрывалось, несмотря на Клавдию, на Маришку, несмотря на то, что и у самой у нее, наверное, после него… Анна Степановна уже называла ее снохой и принимала, как будущего члена семьи. Да и сама Женька была уверена и считала дни… Кто же тогда познакомил его с Клавдией? (Произошло это на матче дублеров, на полупустой западной трибуне). Комов, кажется… или нет, Комова еще в команде не было. Сухов, что ли? Все позабыл.
С Женькой у них давно установилось что-то похожее на размеренное, спокойное существование прижившихся один к другому супругов. В поездках он о ней и не вспоминал. Она была, она есть и она его обязательно встретит. Совсем иначе стало с Клавдией! Ему хотелось видеть ее все чаще, постоянно, и он бледнел, когда представлял ее с кем-то другим. А она, конечно, бывала с кем-то, не сидела дома у окошечка, когда он уезжал с командой. Матерей обманывают, а уж тетку с ее пасьянсами… Впрочем, из-за тетки-то все и произошло.
Софья Казимировна не хотела слышать о футболисте, и Скачкову с Клавдией приходилось ловчить, обманывать ее — выручало, что для встреч выдавались редкие вечера после матчей. В том году «Локомотив» заканчивал сезон на выезде, во Львове. Накануне отлета увидеться не удалось — команду не отпустили с базы. Протестовать никто не думал — ребята привыкли, что силы и умение каждого принадлежат команде целиком, и тратить их на что-то кроме поля, значило обкрадывать общую копилку. Утром по дороге в аэропорт Скачков увидел Клавдию из окна автобуса, она ждала на обычном месте возле газетного киоска, под большими висячими часами. Завидев автобус, замахала, потянулась — явно хотела что-то сказать, о чем-то предупредить. Скачков ничего не понял, увидел только, что лицо ее заплакано, тревожно. В окне он успел показать ей скрещенные пальцы — условные знаки о встрече, — и автобус, ударив в лужу на асфальте, пронесся мимо.
Размышляя о том, что могло случиться, Скачков сжимал кулаки: «Сонька, зараза!»
Из Львова он дал Клавдии телеграмму, что ждет ее в Батуми: неопределенным отношениям надо было класть конец. Ехать за ней домой он остерегся — была опасность встречи с Женькой. Как было не встретиться? Она — свой человек в доме, а Скачков жил с матерью в старой отцовской квартире. «Потом, — думалось, — потом все устроится само собой». Устроилось. Клавдия вырвалась от тетки и прилетела, с радостью оставила ноябрьский выстуженный город. Когда они вернулись с юга, загорелые, притихшие от значительности того, что произошло, на улицах уже лежал бурый рассыпающийся снег, мороз вцеплялся в лицо и закупоривал дыхание. Он отвез Клавдию к тетке, а сам на той же машине поехал домой. «Но я возьму с собою Соню», — сразу же предупредила его Клавдия. «Разумеется», — рассеянно согласился он, всеми мыслями занятый предстоящим объяснением с матерью.
В доме все еще было полно Женькой (пока его не было, она приходила каждый день — без пяти минут жена!). Анна Степановна, уязвленная этой скоропостижною женитьбой, сказала только: «Смотри,
