Юрий Рытхэу - Белые снега
Профессор Богораз получил первую корректуру букваря «Челгыкалекал» и позвал Пэнкока посмотреть. Листы с напечатанными словами, с картинками он разложил на своем письменном столе.
— Ну, вот… полюбуйтесь… Неплохо, а?
Пэнкок, волнуясь, подошел к букварю и стал внимательно всматриваться в напечатанный текст. Сердце его ликовало! Еще бы! Теперь у его народа есть письменность, есть настоящая печатная книга! Чувство благодарности к стоящему перед ним старичку с аккуратной бородкой, ко всем ученым людям, которые заботятся о маленьком северном народе, охватывало его. Он хотел сказать профессору о многом, но почему-то не мог вымолвить ни слова. Богораз понял его, подошел ближе и дружески похлопал по плечу.
— Обычно письменность того или иного народа создается веками, — сказал он, — а мы разработали ее буквально за пять лет. Это большое историческое достижение нашей новой общественной системы — советского строя. Не только у чукчей, но и у всех других народностей Севера будет своя письменность.
Пэнкок осторожно взял в руки одну из страниц.
— Ноткэн мургин нутэнут![30]— громко прочитал он под изображением карты Страны Советов. — Мургин нутэ нут нымэйынкин[31].— Пэнкок заметно волновался, голос его дрожал. — Какомэй! — сказал он, бережно кладя листок на стол. — Впервые произношу вслух напечатанные слова. Не написанные чернилами или карандашом, не начертанные мелом на доске, а напечатанные!
Женщина принесла бутылку и разноцветные бокалы на тонких ножках. Профессор разлил вино и поднял бокал.
— Пусть это будет наш маленький праздник, — сказал Богораз. Он тоже был взволнован.
— Вы представляете — что это такое? Ведь с букваря культура чукотского народа поведет свое новое летосчисление. Отсюда начнутся чукотские газеты и журналы, а быть может, и художественная литература — рассказы, повести, романы, стихотворения, поэмы! Как ты думаешь, Пэнкок?
— Я думаю — так и будет, — серьезно ответил Пэнкок.
За чаем Богораз пустился в воспоминания.
— Я, бывало, говорил своему учителю Айнанвату: будет такое время, когда чукотский язык запечатлеют на бумаге. А старик смеялся, не верил. Отвечал: наш язык вольный, он не захочет, чтобы его закрепляли на бумаге, а мы все-таки закрепили. И думаю — навсегда. Ну, а как вы думаете, товарищ Пэнкок? Ведь вам начинать обучение по этому букварю. Смею надеяться, это произойдет в наступающем учебном году.
— Конечно! — И Пэнкок представил, как он входит в класс, как показывает детям первую книгу на их родном языке. Жаль только, что в основе письменности лежит не русская, как хотелось бы, а латинская графика.
38Прошла еще одна зима, трудная, полная вьюг, снегопадов и ураганных ветров. Было голодно: море сковало плотным льдом, и в поисках разводьев охотникам приходилось уходить далеко от селения. Они отправлялись на самой заре, чтобы в недолгие светлые часы увидеть зверя.
Кмоль вышел из яранги. На востоке медленно разгоралась утренняя заря. Под ногами громко скрипел снег. На завтрак Кмоль съел небольшой кусок копальхена и горсть квашеных листьев. Горячий чай согревал охотника, но он с тревогой думал о том, что пройдет немного времени и голод даст о себе знать.
У яранги Наргинау его поджидал Драбкин. Поздоровавшись, они двинулись вперед, держа направление под отвесные скалы мыса Дежнева. Шли молча. От Одинокой скалы повернули прямо в море и вступили в торосы, окрашенные красным светом медленно разгорающейся зари. Кругом, насколько можно было видеть в алых сумерках — снега, снега и торчащие из-под него торосы, ропаки, голубые обломки нерастаявших айсбергов.
Драбкин представил себе бесконечность этого белого пространства, и его передернуло, будто от озноба.
— Как на Луне, — сказал он спутнику.
— На Луне совсем другое, — усмехнулся Кмоль.
— Почему другое?
— Там люди хорошо живут. Сытно. Ты сам внимательно посмотри в полнолуние — и увидишь человека, который тащит большую жирную нерпу. Охота там хорошая. Когда ни взглянешь, всегда человек с добычей.
Драбкин ответил:
— А вот ученые утверждают, что на Луне ничего нет. Это пустыня. Днем страшная жара, а ночью холод. Воздуху нет.
— А что — кто-нибудь побывал там?
— Да вроде еще нет.
— Откуда же им знать, что там холодно?
— Но и те, кто утверждают, что там охота хорошая, откуда об этом знают? — возразил Драбкин.
— И так видно, если присмотреться, — простодушно ответил Кмоль. — Да и мудрые люди рассказывали.
— Шаманы? — ехидно спросил Драбкин.
— И шаманы, — подтвердил Кмоль. — Ты не думай, что все шаманы такие, как Млеткын. Он в свое время был неплохой, но полез не в свое дело. Взял сторону Омрылькота.
— А что сейчас делает Омрылькот? Что-то его не видно, — спросил Драбкин.
— Живет, — ответил Кмоль.
— А как живет?
— Как все, — ответил Кмоль. — Ходит на охоту. Но от случившегося так и не оправился. Сейчас ему трудно. Летом с нами не охотился. Копальхена у него нет. Пришлось часть собак продать. Разговаривал я с ним. Сказал, пусть охотится с нами, и, если хочет, на своем бывшем вельботе. Но он ничего не ответил. Только сердито посмотрел на меня. Долго так смотрел…
Охотники замолчали. Надо было преодолеть высокую гряду торосов. Еще месяца два назад здесь проходила граница дрейфующего льда, а теперь можно и через Берингов пролив перейти. Такое бывает редко.
Выйдя на относительно ровное поле, охотники огляделись. Заря пылала в полнеба, но разводьев нигде не было видно.
— Гнева белые снега, — пробормотал Драбкин. — А знаешь эту легенду?
— Пэнкок рассказывал.
— Много разных легенд у нас про землю, про море, про луну, про звезды, — сказал Кмоль. — Человек старается понять разные явления и все, что его окружает. II объяснения всему есть в старинных легендах.
— Однако ученые люди, те, которые занимаются наукой, часто не так объясняют мир, как в ваших легендах, — заметил Драбкин.
— Каждый имеет собственные глаза, — неопределенно ответил Кмоль.
Охотники прошли далеко в море.
Под призрачным светом зари показались острова в проливе, похожие на огромные ледяные айсберги. Лед подступал к ним вплотную, не оставляя ни одной трещинки для открытой воды.
— Похоже, что разводьев нет, — вздохнул Кмоль.
— Что делать будем?
— Искать надо.
Пошли на северо-запад, оставив по правую руку зарю и посветлевшее небо.
— В старое время, — сказал Кмоль, — многие в нашем селении уже голодали бы. Хорошо, сейчас и мука есть, и хлеб, и чай, и сахар. Да и общественный копальхен выручает.
На прошлогоднем забое моржей по решению товарищества устроили общественное хранилище моржового мяса. В основном оттуда снабжали интернат, но сейчас выдавали копальхен и тем семьям, у которых кончились свои запасы. Старались помогать тем, у кого было много детей.
Усталость давала о себе знать, но Кмоль крепился, не останавливался, шагая через торосы так, будто он только что вышел на лед. Драбкин чувствовал, как под малахаем взмокла голова, как вспотело тело, словно и не было трескучего мороза, высушившего снег так, что он звенел под ногами и тут же рассыпался мелкой пылью.
Стало совсем светло. Кмоль остановился:
— Давай покурим.
— Покурим, — обрадовался Драбкин.
Кмоль достал самодельную трубку — длинный деревянный чубук с насаженным на конец винчестерным патроном. Табаку в этой трубке помещалось всего лишь на две-три затяжки. Это была экономная трубка.
Драбкин свернул из газеты «козью ножку».
Медленно выпуская дым, Кмоль оглядывал окрестные льды. Не спуская глаз с какой-то точки, он осторожно выбил о подошву торбаза пепел, сунул трубку в матерчатый кисет и тихо сказал Драбкину:
— Умка.
Драбкин вскочил на ноги и стал смотреть в том направлении, куда указал Кмоль. Пришлось долго вглядываться в белизну снега, прежде чем удалось разглядеть желтоватое пятно, мелькающее среди торосов.
Охотники пустились за белым медведем, держась подветренной стороны. Медведь, не замечая преследователей, шел не спеша, часто останавливался, что-то вынюхивал. Кмоль с Драбкиным бежали изо всех сил, стараясь при этом оставаться незамеченными.
Зверь уже был хорошо виден. Иногда он раскрывал пасть, и морда окутывалась горячим паром дыхания.
— Надо подойти поближе, — сказал Кмоль, — чтобы уже стрелять наверняка.
Медведь наконец заметил их. Он вдруг остановился и как бы в удивлении поднял морду, стараясь одновременно и обонянием и зрением распознать, кто следует за ним.
Лучшего момента нельзя было ожидать. Раздалось сразу два выстрела, и медведь рухнул сначала на передние лапы, а затем повалился на бок.
Выждав некоторое время, охотники осторожно приблизились к убитому зверю. Кмоль, держа наготове винчестер, потрогал его носком торбаза.
