Музафер Дзасохов - Белая малина: Повести
И сегодня — тоже.
— Думаешь, это легко? Некоторым все легко! Шлепнут здесь, шлепнут там и считают — готово! А ни вкуса, ни вида… И ни жиринки из такого сыра не выжмешь. Разломишь — известка известкой! Во рту вяжет и запах такой, что воротит!
— А хороший как сделать? — спрашивает Дунетхан.
Нана давно ждет этого вопроса.
— Чтобы хороший, много чего надо, — говорит она и садится в постели.
Сняла платок, встряхнула и снова накинула на голову. Концы переплела на затылке, затянула потуже и на лбу завязала. Потом устало опустила руки на колени, остро торчавшие под одеялом.
— Много чего надо, — повторила она. — Научу. А пока корову подои.
Подойник у Дунетхан всегда чистый-пречистый, но она еще раз не поленилась сполоснуть и выбежала за дверь.
И вернулась быстро, поставила перед Нана ведро парного, с шапкой шипящей пены молока. Каждое утро и вечер Дунетхан показывает Нана надоенное молоко. Молока много, и Нана довольна и коровой и Дунетхан.
— Жалко, что добра у нас столько пропадает, — сказала она. — Научу тебя делать сыр, слушай да запоминай, ушами не хлопай!
Тут и мне стало любопытно, хотя Нана запрещает слушать женские разговоры, она терпеть не может мужчин, которые суются не в свои дела. «Это вроде Пециты Кыжылбека!» — пренебрежительно говорит она о таких. Кыжылбек, мол, и коров доил, и сам стряпал… Стоит мне за метлу взяться, чем-нибудь помочь Дунетхан, и она тут как тут со своим упреком: «Не твое дело! Или ты Кыжылбек?»
Нана объясняет Дунетхан, как приготовить сыр, а я сижу за столом с книгой и делаю вид, что читаю. Но ничего не идет в голову. Четыре раза прочел одну страницу — и хоть бы слово запомнил! Говорила бы Нана о чем-нибудь другом, я бы не слушал. А как сейчас удержаться! Мне тоже хочется узнать, как делают сыр. По-моему, мужчина должен все уметь.
Сколько раз за десять лет я переступал школьный порог! Если не считать каникул, воскресений и праздников, все равно получается много. А ведь были такие дни, когда по два, по три раза заходил в школу… Сначала я носил тетради и книги в матерчатой сумке, которую мне сшила Дзыцца. Такие сумки были у многих. А потом почему-то стали их стыдиться. Сунем книги под мышку и бегом в школу. Главное, тетради захватить, а учебники можно в классе, у девочек попросить.
Когда стали ходить в Джермецыкк, появилась новая мода. Одному из нашего класса дядя подарил полевую сумку на ремешке, и мы все от зависти посгорали. Вскоре Алмахшит привез мне точно такую. Следом и другие ребята обзавелись. У полевой сумки много достоинств. Первое — не надо в руках нести, накинул ремешок на плечо и идешь, руки свободны. В сумке несколько отделений — для книг, для тетрадей, есть куда ручку положить, даже чернильницу. Возвращаясь из школы, затевали потасовки по дороге — утром, когда спешишь на уроки, не до того. Сбрасывали с плеча набитые книгами полевые сумки и лупили друг друга. Если такой хлопнуть с размаху по голове, то чувствительно.
Первое время плечо сильно натирало: сумка тяжелая. А поносил и привык, даже замечать перестал. Немало я в ней тяжестей перетаскал за эти три года. От нас до Джермецыкка неблизко, и безо всего идешь — устанешь, а мы набивали сумки до отказа.
Теперь все позади. Ничего уж не вернуть… Сегодня не оттягивает плечо тяжелая сумка, но сегодня у меня ноша самая дорогая — вот она, в руке, хрустящий листочек бумаги. Сегодня мы получили то, что зарабатывали десять лет. За каждой оценкой в аттестате зрелости — дни, месяцы, годы труда. У кого какие оценки, но всем радостно: окончена школа. Пока дошли до Уршдона, каждый не раз и не два разворачивал свой аттестат, чтобы взглянуть. Словно оценки могли измениться по дороге…
Аттестат зрелости… Невидимый, он шагал рядом с нами из года в год, из класса в класс. Он ничего не упустил, он взвесил все наши знания и теперь, спустя десять лет, в нем записаны наши оценки.
Он звал нас за собой, вселял в нас надежду. Были среди нас такие, кто спотыкался, терял в себя веру. Но большая часть оказалась людьми волевыми, мы терпеливо наматывали клубок знаний. У одного больше намотано, у другого меньше. Который клубок дальше укатится по жизненному пути, чей выше поднимется? Кого что ждет, кто знает? Пусть катится клубок, ведет по неизведанным дорогам!
Не торопясь, идем берегом Уршдона. С последнего экзамена прошло чуть больше недели, а кажется, было давно-давно. Будто взбирались на высокую гору и вот — на вершине. Можно оглядеться и отдохнуть. Кто уже на новую вершину посматривает, кто по сторонам просто так глазеет, а кто и назад оборачивается: как это он осилил такую кручу?
У самой воды мы сняли ботинки. Недавно разлившийся Уршдон снес мост, оттащил его на окраину Джермецыкка и выбросил в прибрежные заросли — будто теперь мост не так уж и нужен. Нам-то конечно, а людям с утра на базар, придется делать большой крюк.
Нам что, мы холодной воды не боимся. И был бы мост — не пошли бы, что нам идти по мосту! Словно сговорившись, посбрасывали с себя рубашки, брюки и — купаться. Берег песчаный, тень от акаций и место глубокое.
Поплескались и растянулись на песке. Только что липкий, соленый пот заливал лицо, теперь горячий песок приятно жжет тело…
«Как быть дальше?» — эта мысль не дает мне покоя. А мои товарищи, кажется, вовсе не задумываются о будущем. Кто говорит, что ему и школы достаточно, кто — подождет сдавать документы, кто еще ничего не решил. У всех, кроме меня, есть условия дальше учиться, но только один я собираюсь в город. И даже заикнуться боюсь об этом.
Лишь Темиркан знает и одобряет мое намерение. Прежде говорил ему, что хотелось бы в педагогический, но это так долго учиться, целых четыре года!
— А может, мне в техникум поступить? — спросил я, когда мы остались одни на берегу.
— В какой такой техникум?
— В педагогический.
— А институт?
Институт, институт… Как я мечтал о нем! Но ведь четыре года. Каково будет без меня Бади и Дунетхан? И Нана нуждается в уходе. На кого их оставить?
— Не бросай на половине! — твердо сказал Темиркан.
— Советуешь… А сам-то что?
— Я другое дело. Мне и десяти классов довольно.
По правде говоря, я не надеялся, что Темиркан десятилетку окончит. Сколько раз он хотел все бросить! Кое-как до десятого добрался. Учителя тянули его из класса в класс, занимались с ним отдельно. И школу Темиркан окончил не хуже других.
Мог бы он поступить и в институт, если бы захотел. Но во всем мешают ему застенчивость и упрямство, во всем! Не привык он, чтоб его считали слабым, никогда ни у кого не списывал и по подсказкам не отвечал у доски. Гордость не позволяла. Если не знает, так не знает. Да если и знает, то стоит спутаться — и конец, махнет рукой, ставьте двойку. Вот он какой. А измениться не может.
— Слушай, что случится с Бади и Дунетхан? — принялся он горячо убеждать меня. — По воскресеньям станешь навещать. Да и каникулы два раза в году у студентов.
— На заморенной лошади далеко не ускачешь! — усмехнулся я. — Еще и поступить надо.
Дома встретили меня как именинника. Нана долго разглядывала аттестат, удовлетворенно кивала головой:
— Замечательная бумага! И хрустит, как новенький рубль… Да принесет она тебе счастье, мое солнышко. Поезжай, учись. Дай тебе Бог удачи!
И еще прошла неделя, и я стал собираться. Ох как я вырос в глазах Нана! То одно даст поручение Бади и Дунетхан, то другое: как же, мужчина в доме, надо его снаряжать в дальнюю дорогу. Сестренки не нарадуются на меня, готовы все сделать, что ни попросишь. А что мне собирать? Книги я уложил, документы, бумаги в кармане.
Всего один-единственный раз я был в городе. И хоть бы что-нибудь там увидел интересного — сразу же повернули домой. Ездили вишню продавать. Даже проспект не посмотрели… Не успели выйти из вагона, как густой бас оповестил: «Граждане пассажиры! Камера хранения ручного багажа находится напротив вокзальной площади на улице Маркова». Через минуту опять: «Камера хранения…» Будто люди за тем только и приезжают в город, чтобы узнать, где находится эта камера хранения. А уезжали — опять знакомый бас гудел насчет камеры, которая на улице Маркова.
— Не забудь хлеба взять, — говорит Нана. — Осетин беспечный, о еде на дорогу не позаботится.
— Зачем? Я ж не на край света! Сама говорила, что утром съел, того до вечера хватит.
— Из села в город дорога дальняя, да и там тебя за накрытый стол не посадят. А у тебя еще и ночь впереди.
— Ну, будь что будет. Попаду — хорошо, а нет — мой дом ждет меня.
— Кто так говорил, на полдороге остался. А кто придерживается принципа: «где наша не пропадала!» — своей цели достиг, — отвечает мне Нана. — Или ты думаешь, другие ребята какие-то особенные? И они родились от отца и матери. И их родители ничем не лучше твоих. Почему же они должны обогнать тебя?
