Регина Эзера - Невидимый огонь
Подрулив к зданию участка, Войцеховский попрощался с ней жестче, чем было бы логично после собственной откровенности и Джемминых слез, ведь ни того, ни другого — нравится это им или нет — сбросить со счетов уже нельзя. Тут не поможет никакое брюзжанье. Тем не менее по дороге домой он продолжал досадовать, невольно возвращаясь и чуть не в сладком самоистязании задерживаясь мыслями на том, что именно ему за долгий день не удалось и какие были осечки, ведь в Раудаве он зондировал почву насчет временной замены фельдшеру Велте, однако получил отказ — сколь ни любезный и по-своему даже лестный, а все же отказ. Ему пришлось выслушать жалобы на нехватку ветеринарных кадров вообще, что он и без того не только прекрасно знал, но и постоянно чувствовал на своей шкуре, и намеки, что участку, в отличие от колхозных ветеринаров, и делать-то нечего, и отвечать не за что, и похвалы своим трудам. Все это слабо одно с другим вязалось, было шито белыми нитками и практически означало только одно, а именно — что Феликс Войцеховский по меньшей мере еще два месяца должен работать как вол. Зато у района будет свой пай-мальчик, свой маяк, которого в любое время дня и ночи можно поставить другим в пример: «А как же Войцеховский может? Как Войцеховский все успевает и справляется один?» Вот если бы он умер, тогда да, человек нашелся бы сразу, самое позднее на третий день он был бы на месте как штык…
И, настроившись на брюзгливую волну, Войцеховский припомнил уж заодно и сегодняшнее свое посещение Цилды, завернуть к которой он не собирался и тем не менее завернул, хотя, как он твердо знал, делать этого не следовало. «Уметь вовремя поставить точку — это великое искусство, — уже запирая дверь, рассуждал он. — Одно из величайших искусств в мире, — подумал он. — Но кто же не грешит против него? Разве не грешит даже физика — хотя бы учением об инерции?»
Чего он ждал от этой встречи? Решительно ничего, и это было самое худшее. Повторение пройденного на энной ступени. Подогретое чувственностью, уже кислящее варево позавчерашних страстей, от которого не подцепишь даже триппера, разве что понос. Какого же рожна он лез, отлично зная по опыту, что не может он питаться одной физиологией — без грана поэзии и хоть крупицы иллюзий; по предположениям, которые стали общепринятыми взглядами, все это считается привилегией молодости, а для него, старого козла, наверно, будет его счастьем и несчастьем до конца дней. К тому же Цилда как типичный представитель дамского пола в точности угадала его чувства и настроение, так что он успел скрыться буквально, он полагал, за пять минут до вселенского плача… и по пути подобрал другую плачущую женщину.
«Do diabla!» — переступая порог, чертыхнулся Войцеховский, и навстречу ему бросился Нерон — стал на задние лапы и, соскучившись, лизал ему подбородок и щеки.
— Ну будет тебе! — отворачивая лицо, сказал он, однако сразу внутренне оттаивая, отмякая, и почему-то, без особой связи со всем предыдущим, подумал: зачем это люди воздвигли такой барьер высокомерия между собой и животными? Не будь Нерона, как знать, не завыл бы он сам когда-нибудь по-волчьи?
После рыданий и настойки Мелания почувствовала, что надо малость полечиться, и в этот поздний час пила заваренный сухой малиной чай, приняв до этого, чтобы пропотеть, кружок аспирина, ведь он помогал — она это знала по личному опыту — не только от простуды, но и от всякой хвори.
Она проснулась вскоре после полуночи, обнаружив, что лежит одетая, поднялась и хотела раздеться, но сна тем временем и след простыл. Побаливала голова, и жутко хотелось пить, так что не оставалось ничего иного, как отправиться на кухню, что она и сделала. Вскипятила чай и, прихлебывая из кружки с сахаром вприкуску, понемногу опять вспомнила свою встречу с Хуго, однако уже без прежней горечи, как будто с тех пор миновало не несколько часов, а гораздо больше времени и успело сгладить остроту переживаний.
Да и какие молочные реки ждали ее там, в Лаувах? Такой запущенный дом, заросший дальше некуда сад, больной муж. Разве могла бы она вот так поваляться? Где уж! Разве ей не пришлось бы отчитываться за каждую минуту безделья, за каждые сто грамм шоколадных конфет: человек Хуго хороший, слов нет, но терпеть не может праздношатанья и с деньгами ой как прижимист, этого тоже не отнять. И примирился бы он с тем, что жена потягивает настойку и кропает стишки? Не покажется ли ему, что первое — смертный грех и мотовство, а второе — пустая трата времени и блажь? И если бы она еще в хорошую минуту или сдуру, не дай бог, выболтала Хуго то, что давеча едва не растрепала Джемме, разве Хуго верил бы ей хоть на грош, даже пойди она за него в огонь и в воду? Будешь тогда биться головой об стену, а заводить скандал — от этого проку мало. Про пенсию надо ей помаленьку думать, а не про замужество. Да и где еще у нее будет такая волюшка, как здесь, в ветеринарном участке? Разве начальник хоть раз на нее крикнул, как бы они ни схватились? «Пожалуйста, Мелания, не можете ли вы сделать то-то и то-то?» Разве таких слов ей дождаться от своей половины? Можно, конечно, иногда посидеть помечтать, можно и поднять паруса, а все же, если по чистой совести: разве не будет она в Лаувах только прислугой? Ну ладно, пусть сейчас не для двух человек, а для одного, если Хуго опять не взбредет на ум держать корову: тогда ты будешь привязана к коровьему хвосту и будешь ходить еще и за скотиной. У всякой медали есть оборотная сторона, и важно лишь то, с какой стороны мы подходим. Одиночество несет с собой свободу, а семья — кучу забот и мелочную зависимость от мужа. Но ей теперь нечего ломать голову. Она сделала выбор, и сейчас, попивая малиновый чай с сахаром в теплой кухоньке ветучастка, которая ничуть не хуже закопченной кухни в Лаувах с помойными ведрами в углу, а даже, наоборот, гораздо уютней, Мелания чувствовала себя почти довольной своей жизнью, в которой есть, конечно, теневые стороны, но у кого в жизни их нет?
Возможно, она пребывала бы не в столь безмятежном состоянии духа, знай Мелания, что Джеммы нет дома, что ее нет в соседней каморке и не спит она крепким сном, как положено в этот час, а болтается среди ночи бог знает где. Она бы, пожалуй, тогда не сидела, не благодушествовала за кружкой горячего душистого чая, а нет-нет и вышла бы в нетерпении на крыльцо — посмотреть да прислушаться, не идет ли Джемма, ждала бы и тревожилась, ведь по природе своей Мелания, как справедливо сказал Войцеховский, была наседкой. По призванию она была матерью, а осталась бездетной. И кого винить в этом? Войну ли, которая выбила мужскую половину Меланьиного поколения? Природу ли, что, раздавая направо и налево свои дары, наделила Меланию сердцем, открытым всем человеческим страстям, но забыла приложить свою искусную руку к Меланьиной внешности? Из нее вышел бы бравый и дюжий парень, веселый гуляка, не шибко умный, зато верный как пес. Беда в том, что она принадлежала к слабому полу и жаждала того, чего жаждет всякая нормальная женщина: она желала быть любимой, хотела быть женой и матерью, но годилась в лучшем случае на то, чтобы переспать с ней ночь и чуть свет смотать удочки, а в худшем случае годилась в даровые прислуги.
Мелания налила уже третью кружку, когда у крыльца затормозил газик ветеринарного участка. Неужели доктор только сейчас вернулся? Машина постояла минутку и фырча покатила дальше. Не иначе как гостил у своей сударушки в Раудаве, что же, он допоздна торчал у «главного» или бегал по комитетам? Если только не появилась новая краля. Взял бы и женился, вместо того чтобы шляться. Не те уж годы, еще инфаркт заработает. Но мужик, он мужик и есть — пока ноги носят, все новенького ему подавай и новенького, как будто все бабы не одним миром мазаны. Да не ее это, как говорится, собачье дело, и не в ее силах божий свет переделать и Войцеховского, упрямого как осел, если собственная жена когда еще ничего не могла с ним сделать. Какая жизнь была у этой Марты! Одни бессонные ночи да слезы, и под конец ужасная смерть в ванне… Опять же, с другой стороны, чем лучше подозрительный ревнивец, когда жена без него и шагу ступить не смеет? Разве легче жить с вечным брюзгою, который только и знает киснет, хулит и поносит все? И разве приятнее жмот, который за копейку удавится, не говоря уж про отпетых синюшников, у тех на уме одна сивуха — ни побриться путем некогда, ни брюки выгладить, а ходят вахлаками — рубаха на заду выбилась? Какой мужик без заскоков и дури. И Войцеховский — всегда подтянутый, наутюженный, выбритый, вежливый и умный, недоступный — в конце концов был вовсе не худшим среди ветреной и погрязшей в грехах мужской братии… За окном раздались легкие шаги, кто-то впотьмах подергал дверь, вошла Джемма и тут же зажмурилась от яркого света.
— Тебя не было дома? — удивилась Мелания.
— А вы что, не заметили?
— Ну, да!
— Вы действительно спали как убитая и даже — не обижайтесь, тетя, — храпели.
