Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая
Стрельба внезапно прекратилась, и даже людей не стало видно возле моста. Только две-три грузовые машины сгрудились в отдалении по ту сторону реки, и от них к разрушенному мосту бежали вооруженные люди в немецкой форме. Юхо сказал весело:
— Ай да Эйно — Рейно!
Мурто нахмурился, глядя на разорванный мост, и спросил:
— Так это Эйно — Рейно?
— Нет, это не Эйно — Рейно. Но они пришли сюда мстить за смерть твоего отца и пригодились нам.
Постояв еще несколько секунд неподвижно, Мурто медленно засунул нож обратно в ножны. Юхо сделал то же самое. И они помолчали немного, занятые каждый своими мыслями. Затем Юхо спросил:
— Отца не похоронил еще?
Мурто взглянул на него ничего не выражающим взглядом.
— Нет еще… — Он приподнял шапку и пригладил взмокшие светлые волосы, высматривая вдали своих солдат, потом снова обернулся к Юхо: — Постой… А ты откуда знаешь?..
— Я был с ним тогда.
— Вот как! Значит, и ты тоже…
— Да. Можешь быть спокоен. Тот, кто его убил, тоже мертв. Но я не успел раньше… А он у тебя герой.
— Это ты положил его на кровать?
— Я.
— Так…
Мурто снова погрузился в раздумье, все еще ничего не предпринимая. Огромный и сильный человек с тяжелым, решительным подбородком нерешительно топтался на месте. Потом он еще раз кинул взгляд в сторону реки и, наконец, медленно подошел к своим лыжам. Юхо спросил его:
— Куда теперь?
Мурто подумал и пожал плечами. Юхо сказал участливо:
— Судить будут?
— Наверно…
Юхо кивнул головой и вдруг предложил:
— Пойдем к нам.
— Куда?
— В Россию.
Юсси Мурто взглянул на него угрюмо.
— Я ненавижу русских.
— Ненавидишь, не зная их? Узнать сперва надо. Узнать! — Юхо свирепо рванул к себе лыжи и кончил тем, что заорал: — Ну и убирайся к черту! Дурак! Нет тебе спасенья на этом свете, если ты ненавидишь народ, желающий с тобой дружбы! Иди и лепись дальше к выкормышам Гитлера! Они тебе уже доказали свою дружбу!
Мурто отвернулся. Вялым движением засунул он свои пьексы в лыжные ремни и, взмахнув палками, медленно покатил в сторону леса. Много, должно быть, передумал за последние сутки молодой финский офицер Юсси Мурто, и едва ли он хотя бы на минуту сомкнул ночью глаза, но даже и теперь ничего другого не мог он придумать, как снова направиться к своим солдатам, к своей службе.
А рыжий карел из России, что ему сделалось? Ничего ему не могло сделаться, этому живучему, буйному комку, начиненному огнем и веснушками. Он тоже взмахнул палками и покатил через дорогу к себе на восток. И, разрезая широкой грудью морозный утренний воздух, он, конечно, не упустил случая приоткрыть еще раз отверстие своей глотки для новой песни. И черт его знает, что оттуда вырвалось наружу, когда он дал себе в этом полную волю. Все замерло в лесу на то время, пока он разгружался от избытка наполнявших его звуков, от которых раздиралось на части ухо. И можно было подумать, что не война шла кругом, при которой людям была необходимость таиться, молчать и подстерегать, а была самая мирная и безмятежная пора, и среди этой безмятежности шествовал неторопливо самый главный хозяин земли, изливая свою хозяйскую радость по поводу окружавшей его благодати.
25
Да, так вот будто бы это все происходило там, в далеких северных лесах, к востоку от глухой деревни Туммалахти. Но не я вам буду об этом рассказывать. Найдутся другие охотники до выдумок, умеющие на ходу стряпать всякие легенды. А меня не тянет на легенды. С меня вполне довольно истинных событий. С меня довольно знать, что умер старый Илмари. Рядом с этим горестным событием что могут значить все другие? Даже в промахи молодого Мурто не собираюсь я вникать. Не хватало еще, чтобы я стал вам рассказывать о делах и размышлениях Юсси Мурто, который вовсе не нуждается в том, чтобы кто-то принимал в нем участие. Хватит у этого человека силы, ума и решительности, чтобы самому направить свою жизнь по правильной дороге.
Конечно, его судили, но не за то, что его отец убил нескольких гитлеровских солдат, а за то, что он, Юсси, упустил русского разведчика, из-за которого страна потеряла очень важный мост. Приговор ему вынесли суровый. Но перемирие с русскими и сближение с ними все изменили.
Отпал приговор у Юсси Мурто, хотя офицерское звание он все же потерял. Отпали приговоры у братьев Эйно — Рейно. И опять загремели по глухим лесам Туммалахти их зычные голоса, не привыкшие к стеснению.
Все было пересмотрено в Суоми заново после того, как русских в ней опять признали достойными соседями. И этот поворот выглядел для некоторых так странно, что они не могли понять — победа это или поражение. Однако как бы ни было названо то, чем все это закончилось, но народ финский от этого выиграл. Никогда не дышалось ему так свободно, как после этого выигрыша, похожего на проигрыш. А свободное дыхание — это главное, что дает народу силу для движения к новой ступени своего благополучия. И поэтому была ли тут надобность гадать, кто победил и кто не победил?
С другой стороны, странно было бы говорить о победе русских. Чем было им побеждать нас, если гитлеровская ставка уже за два года до этого объявила всю их армию разгромленной? Пользуясь этим, гитлеровские войска уже давно могли бы продвинуться до самого Урала, прибирая к рукам богатый русский юг, а мы с такой же легкостью могли бы приложить к своей земле их север. Но как-то уж так получилось, что гитлеровцы не пожелали брать Россию до Урала. И даже от Волги они после некоторого раздумья отказались, отойдя на Украину. А потом и украинская земля показалась им, должно быть, не особенно черноземной. Одним словом, разонравилась им чем-то Россия, и, переполненные добротой и миролюбием, они решили в конце концов подарить ее русским, от горячей благодарности которых им пришлось потом очень быстро бежать до самого Берлина. И после этого какие могли быть разговоры о победе русских? Отпадали сами собой всякие разговоры.
Тут нужно было что-то очень обстоятельно сообразить, чтобы утвердиться в каком-то мнении, если оно было необходимо. Но даже моя светлая голова, несмотря на все свои таланты, мало что могла в этом прояснить, тем более что мне пришлось быть свидетелем таких событий, которые никак не подтверждали оправданий гитлеровских сил по поводу их ухода из России. Но, может быть, это все мне просто привиделось в каком-нибудь невеселом сне? Очень могло быть именно так, потому что разве можно допустить что-либо иное?
И в этом нелепом сне мне привиделось, что на участке нашей стрелковой роты бетонные пулеметные гнезда с броневыми колпаками еще не были готовы. На их месте виднелись пока еще две глубокие ямы, из которых торчали свежие доски и железная арматура, лишь наполовину залитые бетоном. Доставленные к ним по временной узкоколейной железной дороге броневые колпаки оставались еще на платформах вагонеток. На этот участок и проникли русские после того, как пролили на наши головы свои огненные дожди и громы. Мы переждали эту напасть, лежа на дне траншеи, вырытой вдоль средней части южного склона горы Питкяселькя. И сержант, переступая через наши тела, кричал каждому на ухо:
— Держись, ребята! Сейчас это пройдет! Готовься к огню!
Он был неустрашимым и опытным в боевых делах, наш славный сержант, и до прихода в нашу роту успел выдержать не одну схватку с русскими. Однажды, например, его отделению привелось встретиться с большим отрядом русских на льду прифронтовой реки. Сперва в обе стороны полетели гранаты, а потом русские ударили в штыки. Финны поливали их из автоматов, пока не сошлись вплотную. Тогда в ход пошли приклады и ножи.
Наш сержант в ту морозную темную ночь дрался как лев. Он застрелил в упор по крайней мере троих русских. Четвертого он рванул к себе за ствол автомата и опрокинул в снег. Русская ракета его тогда выручила, погаснув раньше времени. Пользуясь тем, что после ее вспышки глаза людей на время ослепли, он ускользнул в темноте от русских на лыжах с пятью своими солдатами.
В другой раз ему случилось быть на участке фронта, где русские провели разведку боем. Они действовали силами примерно полуроты и вторглись в окопы финнов без предварительной огневой подготовки. Схватка получилась короткая и жаркая. В этой схватке нашему сержанту пришлось в самом начале сцепиться вплотную с молодым русским солдатом, который проявил весьма явное намерение скрутить его и утащить к себе в плен.
Русский оказался рослым и плотным парнем. Но и наш сержант был весь как из железа, несмотря на худощавость. Они сшиблись на бруствере, забыв про автоматы, и катались по его краю туда и сюда, пока не свалились в окоп. И там, в грязи и сырости, они долго взрывали ногами стенки окопа, силясь одолеть один другого. Когда русский понял, что финн ему не по силам, он потянулся к ножу. Но еще быстрее выхватил свой нож финн.
