Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
7 января.
Три дня тому назад приехал Алексей. Был у меня. Валерик смотрел на него волчонком — не привык видеть мужчин в нашем доме. И хотя мы с Алешей держались в рамках чисто дружеских отношений, неотступно наблюдал за нами и явно ревновал меня. Если бы Алексей задумал подлаживаться к нему, заигрывать, разговаривать покровительственно или панибратски, что так неуклюже делают взрослые с мужчинами детского возраста, лед неизвестно когда бы растаял. Но Алексей нашел к нему подход тем, что не искал подхода. Заговорил, когда в том появилась необходимость, не задавал приевшихся детям стереотипных вопросов — какие отметки, как ведет себя в школе, слушается ли маму — и, совершенно откинув в сторону педагогические соображения, рассказывал, что вытворял в его годы. И когда я видела, как мой Валерик что-то доверительно шепчет Алексею на ухо, я поняла, что у них установился полный контакт.
На другой день мой сын принес двойку по поведению. Оказывается, он передал на уроке девочке завернутую в бумагу трещотку — резинку, которая трещит и ворочается в руках, как живое существо. Вспомнила: так это же пугалка наших школьных лет! Но, как я ни допытывалась, Валерик держался стойко и не выдал своего Песталоцци.
Алексей сообщил неприятную для нас новость: наши дела откладываются, его назначают главным инженером завода. Он отбивается, и я верю, что отбивается всеми силами. Он не тщеславен, и в этом очень схож с Сергеем. Летчик-испытатель, Сергей сказал мне, когда мы познакомились, что он механик. Много позже он объяснил, почему соврал: „Есть профессии, которые действуют на девушек завораживающе, — летчик, подводник, актер, журналист. А мне хотелось, чтобы прежде всего ты увидела во мне личность, импонирующую тебе“.
Алексей чувствует себя виноватым — впереди снова неопределенность. Но я его успокоила, сказав, что все оцениваю трезво, ни на чем не настаиваю, хочу только, чтобы он любил меня…
11 марта.
Наконец закончили работу, которую вели семнадцать месяцев. Почти полтора года изучала наша группа усталостные характеристики резин. Мы были уверены, что копаемся мучительно медленно, но нас похвалили за форсированную и очень результативную работу. Наши исследования будут положены в основу технологии изготовления резин, и их сразу использует промышленность.
У меня на душе, как у бабки в престольный праздник. Люблю делать работу, необходимость которой очевидна. Из меня, конечно, не получился бы чистопробный ученый, который способен заниматься отвлеченной теорией, не зная, пригодится ли она когда-нибудь.
А все же хорошо, что нас с Алешей роднит еще и общее дело — он делится со мной своими мыслями и планами не только как с другом, но и как со специалистом.
23 сентября.
Стоит жить на свете, ох как стоит! Алексей подарил мне месяц. Целый месяц! И выбрал, хитрец, место! Станица Федосеевская, наверняка ни на кого из знакомых не напорешься. А для станичников — приехал с женой, с ребенком — и все тут. Я так привыкла к новой роли, так вошла в нее, что порой становилось страшно. А милейший Даниил Степанович не мог налюбоваться на нас и все удивлялся, как это Алексей „подобрал себе жену, которая для него одного слеплена“, и, главное, безошибочно подобрал, с первого захода. Эх, знал бы он!..
Какое это поэтическое место! Станичка — одна улица, зажатая между серебристым Хопром и меловой горой. Сады с одной стороны спускаются к самому берегу, с другой — взбираются на взгорье. Взбираешься за ними ты — и горизонт раздвигается необъятно. За рекой, куда только хватает глаз, тянется могучий лес с врезанными в него озерами. На этих озерах мы с Алешей рыбачили и охотились.
Нет, пожалуй, в мире большей красоты, чем лесное озеро на рассвете, когда отражает оно в себе прибрежные дубы, могучие облака и далекое небо, когда потревоженная невзначайным порывом ветра его поверхность ломает очертания деревьев и разметывает в стороны облака. Оно великолепно еще и оттого, что непрестанно меняет свой цвет — от темно-зеленого до нежно-голубого, словно кто-то незримый то и дело растворяет в воде всевозможные краски. И я, типичная представительница сердобольной интеллигенции, вдруг заразилась охотничьим азартом и полюбила тот миг, когда застоявшуюся утреннюю тишину разрывает звук выстрела и в воду валится сраженная птица.
Воображаю, как удивилась бы маман, увидев свою дочь в широкополой задыренной рыбачьей шляпе, с удочкой в руке. Червей насаживал Валерик, рыбу с крючка снимал Алеша, я только закидывала удочку. Да, рыбак заправский, что там говорить! А вот несомненное мое достижение — научилась стрелять влет. До сих пор отметины на плече — синяки, напоминающие о наших вылазках.
Маленький мой Валерик не только привязался к Алексею, но и стремится во всем походить на него. Стал причесывать пятерней волосы, теребит кончик носа, когда собирается изречь что-либо „глубокомысленное“, и так же, как Алексей, то и дело говорит мне: „Мама, здравствуй“.
Я уже не жалуюсь на свою судьбу. Такого месяца можно и год ждать. Даже засыпать было жалко. Во сне я не чувствовала, что Алеша рядом, что мы вместе, что он мой. Но зато какую радость испытывала я, просыпаясь утром! Меня охватывало ощущение счастья, неомраченного, неизбывного. Отголоски его все еще живут во мне.
С нетерпением буду ждать отпуска в будущем году. Но это же одиннадцать месяцев! 335 дней! Триста, да еще тридцать, да еще пять! Ох, как долго!..»
Алексей Алексеевич перелистал еще несколько страниц. Леля не раз возвращалась воспоминаниями в сказочный месяц, ее не оставляла надежда на скорую встречу, а затем и на отпуск, который предполагали провести вместе. Но как назло, в Москву ему выезжать не доводилось. Не пришлось и отпуск использовать. Леля писала ему часто, письма были беззаботные, бодрые, но он чувствовал себя виноватым перед ней и проклинал свою участь.
Дальше разрыв между записями становился все больше, и тон их изменился: появились нотки грусти и даже отчаяния.
«16 марта.
Прилетел Алексей. На один день. Позвонил на работу, что-то объяснял, что — я так и не поняла, торопился и говорил сбивчиво, завуалированно. Не выдержала, помчалась на аэродром — хотелось перекинуться хоть несколькими словами. Увидела в окружении людей, очевидно сослуживцев. Он тоже заметил меня, изменился в лице, но быстро овладел собой и великолепно разыграл спокойную приветливость. Так разыграл, что даже в глазах
