Гунар Цирулис - Якорь в сердце
Все как будто шло хорошо, задуманное было близко. И вдруг случай со старшим матросом Крутилиным перечеркнул все эти надежды.
Узнав, что в конце месяца он будет демобилизован, Виктор Крутилин, любимец всей команды, принялся энергично собираться в дорогу. Он попросил разрешения купить в городе чемодан, но вернулся с пустыми руками, пьяный. И надо же, чтоб это случилось именно в тот момент, когда на катер прибыла для проверки комиссия из штаба округа.
Сегодня они несли вахту в одной смене. Перов взглянул на Крутилина, который, казалось, клевал носом у радиолокатора. На экран нужно было смотреть через муфту, края которой были обиты мягкой резиной, как очки мотоциклиста. Почему-то Перов никак не мог избавиться от подозрения, что, прислонив голову к муфте, матрос просто-напросто спит. Перов упрекнул себя в несправедливости — один проступок еще не дает права не доверять человеку. И все же он решил проверить свои внезапные подозрения — стоит ли рисковать?
Он сделал шаг в сторону Крутилина. В тот же миг Крутилин выпрямился и взглянул на Перова.
— Товарищ старший лейтенант, может, вы сами посмотрите? Гляжу-гляжу — никак не пойму. То ли есть, то ли нет…
— Что вы тут мямлите? — недовольно поморщился Перов. — Докладывайте ясно и четко, как подобает военному моряку!
Крутилин доложил:
— На севере, в секторе ноль пять градусов, на расстоянии около четырех миль наблюдается объект. Видимость плохая.
Старший лейтенант склонился над локатором. В первый момент он ничего не увидел. Луч медленно скользил по чистому полю, не встречая на своем пути ни малейшего препятствия. Он отрегулировал яркость и еще раз посмотрел на указанный матросом сектор. Действительно, там что-то вспыхнуло, словно крохотная опрокинутая запятая. На следующем круге стрела ничего не показала. А потом снова обозначилась запятая. Ясно, что это было не судно. Но что? Может, лодка, которая вздымалась и проваливалась на волне? А может, радиолокационные помехи?
Первое предположение казалось наименее вероятным — кто мог на лодке выйти в море в такую погоду. Объявить тревогу и выловить курам на смех пустую бочку из-под селедки — нет, это безумие. Но если под прикрытием волн к берегу или в сторону моря действительно крадутся нарушители? Ведь это исключительная возможность показать, на что способна команда. Перов не мог забыть происшествия с Крутилиным.
Сойдя вниз, старший лейтенант на мгновение задержался у дверей своей каюты. Оттуда доносились голоса. Все ясно: у механика сидит начальник поста технического наблюдения, возвращающийся на остров из служебной командировки. Может, их тоже позвать к локатору? Варшавский хорошо знает аппаратуру.
Перов махнул рукой — для механика это ведь первый рейс, а у начальника поста Игоря Варшавского довольно своих забот.
IVУ старшего лейтенанта Игоря Варшавского стряслось большое горе. Ему было просто необходимо разделить его с товарищем. Обычно Варшавский курил мало, затягивался сладким дымком сигареты после сытной еды или отгонял никотином сон на длинном ночном дежурстве. Но сейчас он курил одну папиросу за другой, точно надеялся унять табаком душевную боль. На катере Варшавский был пассажиром. Давно вошедшее в кровь правило не курить там, где спят, тяготило его. И поэтому Варшавский то и дело предлагал хозяину каюты:
— Ну давай закури, друг! — И подвигал свой портсигар Антону Лудзану. — Поговорим о жизни.
У механика слипались глаза.
— Сам знаешь, не курю!
По-русски Лудзан говорил почти без акцента.
— Значит, осуждаешь! — Варшавский грустно покачал головой. — Да, теперь все перестанут меня уважать.
— Отчего же? — пытался утешить его механик. Лейтенантские погоны на нем были еще совсем новенькие. — Кури на здоровье! Ты тут гость, так сказать, пассажир. Кто тебе может отказать в удовольствии?
— Удовольствие, — недобро усмехнулся Варшавский. Он щелкнул зажигалкой, но так и не прикурил и грустно поглядел на собеседника. — Человек в отчаянии, готов прыгнуть через борт, а ты рассуждаешь об удовольствии… Понимаешь, она меня все лето упрекала: «Я-де тут задыхаюсь, не могу больше этого вынести. Я должна, мол, видеть людей». Наконец получаю командировку в город. Так что ты думаешь? Наташа отказывается ехать вместе. Чувствует себя нездоровой…
— Да, — глубокомысленно проговорил механик. — И теперь ты волнуешься, может быть, серьезно заболела? Когда моя Анфиса не пишет целую неделю, я тоже…
— Смеешься ты надо мной, что ли? — Варшавский с таким гневом стукнул кулаком по столу, что окурки вылетели из переполненной до краев пепельницы. Но он тут же овладел собой. — Хотя ты ведь действительно в наших краях человек новый и ничего не знаешь. Так слушай, как все было на самом деле, и не верь никаким сплетням… Пицунду ты, вероятно, знаешь, да? Можешь мне поверить, это рай на земле. Самое теплое местечко на всем Кавказе. Море бархатное, в дюнах сосновый бор. И столовая птицефермы, где можно заказать запеченных в тесте цыплят и запивать их сухим винцом. Я был на седьмом небе, когда прошлой осенью мне предоставили туда путевку. «Пусть съездит туда этот дикарь, — улыбнулся начальник политотдела, — иначе совсем зарастет мхом на своем острове». Вот это был отпуск так отпуск, я тебе скажу!.. Там я и познакомился с Наташей! Ну что тебе о ней сказать? Я не знаю твоей жены, не обижайся, но ты наверняка тоже в нее влюбился бы! Когда впервые увидел ее — она выходила из моря — у меня дыхание перехватило. Проходя мимо, она глянула на меня — сердце замерло. Глаза голубые, теплые и улыбающиеся. Погоди, погоди, я сейчас тебе покажу ее фотографию!..
Старший лейтенант Варшавский вытащил бумажник, бережно вынул небольшой выгоревший снимок, завернутый в целлофан. Девушка действительно была хороша. Совсем молоденькая, она с детской улыбкой смотрела в объектив.
Спрятав фотографию, Варшавский продолжал:
— Она загорала совсем рядом. Эх, как мне хотелось заговорить с ней, познакомиться! Есть же пошляки, которые в таких случаях не теряются… Но я просто не знал, что сказать. Казалось, к такой девушке нельзя обратиться с обычными глупостями, спросить о прогнозе погоды или о меню в санатории, а затем, выяснив, откуда она приехала, тут же договориться о свидании и сходить вечером на танцы в турбазу. И в то же время я сознавал, что век себе не прощу, если упущу такую возможность. Чтобы выжать из высохших мозгов хоть какую-нибудь примитивную идейку, я открыл портсигар, засунул в рот папиросу. И тут же подвернулась под руку заветная ниточка.
«Вы не возражаете, что я курю?» — спросил я, готовый надавать себе пощечин за эту неумелую попытку корчить из себя франта. Как будто на пляже не хватало свежего воздуха!
Она весело рассмеялась, лениво повернулась в мою сторону и протянула руку.
«Вы могли бы угостить и меня, — голос был низкий, грудной… — Разумеется, если вы не считаете это признаком развращенности, — добавила она. — Между прочим, меня зовут Наташа, а курить я научилась, когда готовилась к выпускным экзаменам. Помогало бороться со сном — я кончала работу только в десять вечера, а потом готовилась». — «Знаю, знаю, — поспешил я согласиться. — Для меня курево тоже единственное спасение, когда ночью приходится одному стоять на командирском мостике».
Наташа оглядела меня с головы до ног. А у меня мурашки пробежали по спине: показалось, что она тут же поймает меня на этой мелкой лжи. Я плавал только в курсантские годы и тогда еще не курил.
«Моряк, а ни одной татуировки, — наконец промолвила она. — Поздравляю! В книгах морские волки всегда носят на груди якоря и голых русалок. — Наташа устроилась поудобней и, дружелюбно поглядев на меня, сказала: — Расскажите что-нибудь интересное. Мне очень нравится слушать о чужих городах и народах. Может быть, это нечестно, но в библиотеке, где я работаю, новые книги о путешествиях я прежде прочитываю сама».
Что мне было делать? Сказать правду, разочаровать ее? Я был уверен, что тогда нить разговора оборвется и я никогда с ней больше не сумею заговорить. Я начал вспоминать рассказы друзей о визитах дружбы в Англию и в Швецию, о сложных маневрах на незнакомых фарватерах, о штормах и веселых приключениях в чужих портах. Понемногу я вошел в роль, изображая попеременно то штурмана с крейсера «Свердлов», то командира поста на атомной подводной лодке, то командира торпедного катера. Я бросал якоря у берегов Англии, проводил недели в полярных льдах Арктики, со скоростью пятидесяти миль гнался за нарушителями границы. Незаметно наступил вечер, я надел морскую форму, которая как бы подтверждала правдивость моих рассказов. Я чувствовал, что лечу, как корабль на подводных крыльях, и, осмелев от доброжелательного внимания Наташи, предложил поужинать в самом роскошном ресторане Гагры.
