Василий Шукшин - Том 2. Рассказы 60-х годов
– Сидите, сидите. Я тоже сяду. – Режиссер сел напротив. Весело смотрел на Проньку. – Тракторист?
– Ага.
– Любите кино?
– Ничего. Редко, правда, бывать приходится.
– Что так?
– Да ведь… летом, поче́сть, все время в бригаде, а зимой на кубы уезжаем…
– Что это такое?
– На лесозаготовки. Женатые-то дома, на ремонте, а холостежь – вроде меня – на кубы.
– Так, так… Вот какое дело, Прокопий. Есть у нас в фильме эпизод: в город из деревни приезжает парень. Приезжает в поисках лучшей судьбы. Находит знакомых. А знакомство такое… шапочное: городская семья выезжала летом отдохнуть в деревню, жила в его доме. Это понятно?
– Понятно.
– Отлично. Дальше: городская семья недовольна приездом парня – лишняя волокита, неудобства… и так далее. Парень неглупый, догадывается об этом и вообще начинает понимать, что городская судьба – дело нелегкое. Это его, так сказать, первые шаги. Ясно?
– А как же так: сами жили – ничего, а как к ним приехали – не ндравится.
– Ну… бывает. Кстати, они не так уж и показывают, что недовольны его приездом. Тут все сложнее. – Режиссер помолчал, глядя на Проньку. – Это непонятно?
– Понятно. Темнят.
– Темнят, да. Попробуем?.. Слова на ходу придумаем. А?
– А как?
– Входите в дверь – перед вами буду не я, а те ваши городские знакомые, хозяин. Дальше – посмотрим. Ведите себя как бог на душу положит. Помните только, что вы не Прокопий, Пронька, а тот самый деревенский парень. Назовем его – Иван. Давайте!
Пронька вышел из номера… и вошел снова.
– Здравствуте.
– Надо постучаться, – поправил режиссер. – Еще раз.
Пронька вышел и постучал в дверь.
– Да!
Пронька вошел. Остановился у порога. Долго молчали, глядя друг на друга.
– А где «здравствуйте»?
– Я же здоровался.
– Мы же снова начали.
– Снова, да?
Пронька вышел и постучался.
– Да!
– Здравствуте!
– О, Иван! Входите, входите, – «обрадовался» режиссер. – Проходите же! Каким ветром?
Пронька заулыбался.
– Привет! – Подошел, обнял режиссера, похлопал его по спине. – Как житуха?
– А чего ты радуешься? – спросил режиссер.
– Тебя увидел… Ты же тоже обрадовался.
– Да, но разве ты не чувствуешь, что я притворно обрадовался? Дошло?
– А чего тебе притворяться-то? Я еще не сказал, что буду жить у вас. Может, я только на часок.
Режиссер наморщил лоб, внимательно посмотрел в глаза Проньке.
– Пожалуй, – сказал он. – Давай еще раз. Я поторопился, верно.
Пронька опять вышел и постучался.
Все повторилось.
– Ну, как житуха? – спросил Пронька, улыбаясь.
– Да так себе… А ты что, по делам в город?
– Нет, совсем.
– Как совсем?
– Хочу артистом стать.
Режиссер захохотал.
Пронька выбился из игры.
– Опять снова?
– Нет, продолжай. Только – серьезно. Не артистом, а… ну, в общем, работать на трикотажную фабрику. Так ты, значит, совсем в город?
– Ага.
– Ну и как?
– Что?
– А где жить будешь?
– У тебя. Вы же у меня жили, теперь я у вас поживу.
Режиссер в раздумье походил по номеру.
– Что-то не выходит у нас… Сразу быка за рога взяли, так не годится, – сказал он. – Тоньше надо. Хитрее. Давай оба притворяться: я недоволен, что ты приехал, но как будто обрадован; ты заметил, что я недоволен, но не показываешь виду – тоже радуешься. Попробуем?
– Попробуем. Мне глянется такая работа, честное слово. Если меня увидят в кино в нашей деревне, это будет огромный удар по клубу, его просто разнесут по бревнышку.
– Почему разнесут?
– От удивления. Меня же на руках вынесут!..
– М-да… Ну, давайте пробовать. А то как бы меня потом тоже не вынесли из одного дома. От удивления.
Пронька вышел в коридор, постучался, вошел, поздоровался. Все это проделал уверенно, с удовольствием.
– Ваня! Ты как здесь?! – воскликнул режиссер.
– А тебя как зовут?
– Ну, допустим… Николай Петрович.
– Давай снова, – скомандовал Пронька. – Говори: «Ваня, ты как здесь?!»
– Ваня, ты как здесь?!
– Нет, ты вот так хлопни себя руками и скажи: «Ваня, ты как здесь?!» – Пронька показал, как надо сделать. – Вот так.
Режиссер потрогал в раздумье подбородок и согласился.
– Хорошо. Ваня, ты как здесь?! – хлопнул руками.
Пронька сиял.
– Здорово, Петрович! Как житуха?
– Стоп! Я не вижу, что ты догадываешься о моем настоящем чувстве. Я же недоволен! Хотя… Ну хорошо. Пойдем дальше. Ты все-таки следи за мной внимательней. Ваня, ты как здесь?!
– Хочу перебраться в город.
– Совсем?
– Ага. Хочу попробовать на фабрику устроиться…
– А жить где будешь? – сполз с «радостного» тона Николай Петрович.
– У тебя. – Проньку не покидала радость. – Телевизор будем вместе смотреть.
– Да, но у меня тесновато, Иван…
– Проживем! В тесноте – не в обиде.
– Но я же уже недоволен, Иван… то есть, Проня! – вышел из терпения режиссер. – Разве не видишь? Я уже мрачнее тучи, а ты все улыбаешься.
– Ну и хрен с тобой, что ты недоволен. Ничего не случится, если я поживу у тебя с полмесяца. Устроюсь на работу, переберусь в общагу.
– Но тогда надо другой фильм делать! Понимаешь?
– Давай другой делать. Вот я приезжаю, так?..
– Ты родом откуда? – перебил режиссер.
– Из Колунды.
– А хотел бы действительно в городе остаться?
– Черт ее… – Пронька помолчал. – Не думал про это. Вообще-то нет. Мне у нас больше глянется. Не подхожу я к этому парню-то?
– Как тебе сказать… – Режиссеру не хотелось огорчать Проньку. – У нас другой парень написан. Вот есть сценарий… – Он хотел взять со стола сценарий, шагнул уже, но вдруг повернулся: – А как бы ты сделал? Ну, вот приехал ты в город…
– Да нет, если уж написано, то зачем же? Вы же не будете из-за меня переписывать.
– Ну а если бы?
– Что?
– Приехал ты к знакомым…
– Ну, приехал… «Здрасте!» – «Здрасте!» – «Вот и я пожаловал». – «Зачем?» – «Хочу на фабрику устроиться…»
– Ну?
– Все.
– А они недовольны, что тебе придется некоторое время у них жить.
– А что тут такого, я никак не пойму? Ну, пожил бы пару недель…
– Нет, вот они такие люди, что недовольны. Прямо не говорят, а недовольны, видно. Как тут быть?
– Я бы спросил: «Вам што, не глянется, што я пока поживу у вас?»
– А они: «Да нет, Иван, что ты! Пожалуйста, располагайся!» А сами недовольны, ты это прекрасно понимаешь. Как быть?
– Не знаю. А как там написано? – Пронька кивнул на сценарий.
– Да тут… иначе. Ну а притвориться бы ты смог? Ну-ка давай попробуем? Они плохие люди, черт с ними, но тебе действительно негде жить. Не ехать же обратно в деревню. Давай с самого начала. Помни только…
Зазвонил телефон. Режиссер взял трубку.
– Ну… ау… Да почему?! Я же говорил!.. Я показывал, какие! А, черт!.. Сейчас спущусь. Иду. Проня, подожди пять минут. Там у нас путаница вышла…
– Не слушаются? – поинтересовался Пронька.
– Кого? Меня?
– Но.
Режиссер засмеялся.
– Да нет, ничего… Я скоро. – Режиссер вышел.
Пронька закурил.
Вбежала красивая женщина с портфелем. На ходу спросила:
– Ну, как у вас?
– Никак.
– Что?
– Не выходит. Там другой написан.
– Режиссер просил подождать?
– Ага.
– Значит, подождите. – Женщина порылась в стопке сценариев, взяла один… – Может, вам сценарий пока дать почитать? Почитайте пока. Вот тут закладочка – ваш эпизод.
Она сунула Проньке сценарий, а сама с другим убежала. И никакого у нее интереса к Проньке больше не было. И вообще Проньке стало почему-то тоскливо. Представилось, как приедет завтра утром к станции битком набитый поезд, как побегут все через площадь – занимать места в автобусах… А его не будет там, и он не заорет весело на бегу: «Давай, бабка, кочегарь, а то на буфере поедешь!» И не мелькнут потом среди деревьев первые избы его деревни. Не пахнет кизячным дымом… Не встретит мать на пороге привычным: «Приехал. Как она там?» И не ответит он, как привык отвечать: «Все в порядке». – «Ну, слава богу».
Он положил сценарий на стол, взял толстый цветной карандаш и на чистом листке бумаги крупно написал:
«Не выйдет у нас.
Лагутин Прокопий».
И ушел.
Заревой дождь*
Был конец апреля. С карнизов домов срывались крупные капли, теплый ветер сдувал их, они мягко шлепались в стекла окон и медленно сползали.
Ефим Бедарев лежал в районной больнице, в маленькой палате, на плоской койке. Он почернел от болезни. Устал.
Часто заходил врач, молодой парень.
– Ну, как дела?
– Как сажа бела, – с трудом отвечал Ефим; в темных глазах его на миг вспыхивала странная веселость. – Подвожу баланс.
