Анатолий Дементьев - Прииск в тайге
— Где его носит, рыжего? — сердито заговорила одна из старательских женок. — Вон солнышко-то куда поднялось.
— А ему что, — отозвалась другая. — Дрыхнет пьянчуга.
— Ну это вы, бабоньки, зря, — вмешалась еще одна женщина, — Семен Федорыч непьющий. Грех о человеке так говорить.
— Непьющий? Да где ты видела непьющего мужика? Все они не пьют, пока спят.
Шум усиливался, и неизвестно, что бы еще наговорили рассерженные женщины о Булгакове, если бы в это время не появился он сам. Завмаг догадывался, в чем дело, и угрюмо спросил:
— Чего расшумелись? Чистые сороки.
— А ты — ворона. Рыжая ворона. Открывай-ка лучше магазин. Его ждут, а он разгуливает.
— Гулял, верно. И магазин открывать не буду.
— Это как — не будешь?
— Вот так. Не буду и все.
— Да ты очумел, что ли?
— А станете ругаться, совсем уйду.
— Нет, постой! Не уйдешь. Сказывай, почему не открываешь магазин?
Женщины плотным кольцом окружили Булгакова, и он понял, что если не объяснит им, в чем дело, и не успокоит, уйти ему не дадут. Попробовал улыбнуться, но улыбка не получилась.
— Не ругайтесь, бабки. Торговать нечем. Кроме свечей да мыла, ничего нет. А не верите — сами посмотрите. — Он достал ключ и показал на большой винтовой замок на двери магазина. — Обоз с продуктами припоздал маленько. Ждем. Вот-вот должен подойти. Тогда и торговать стану.
— Врет он все! — визгливо крикнула женщина, обозвавшая завмага пьяницей. — Не слушайте его, бабы. Для знакомых у него все есть, а для нас нет.
— Я? Знакомым раздаю? — Булгаков начинал злиться. — Не мели зря языком-то.
Но его уже не слушали. Кто-то вырвал из руки ключ, кто-то толкнул сзади, кто-то поддал случайно или намеренно острым локтем под бок. Женщины настежь распахнули двери, ввалились в магазин и мигом переворошили все. С полок полетели пачки свечей, пустые банки, ящики, бутылки.
— Ничего нет, бабы! Как есть, ничего!
— Нет, пусть он скажет, куда все девалось.
— Мы ему, рыжему, глаза повыцарапаем.
И снова женщины двинулись на завмага. Их глаза горели злобой. Булгаков беспомощно озирался и вдруг увидел директора прииска, подъезжавшего к магазину.
— Мне не верите, у него спросите, — и показал на Майского. Все женщины повернулись в ту сторону. Александр сразу понял, что происходит. Придержал Буланого.
— Товарищи женщины! В магазине продуктов нет…
— Сами видели, — перебили его. — Скажи лучше, куда вы их попрятали.
— Если будете так кричать, я ничего не пойму. Давайте говорить по очереди.
— Нечего зубы-то заговаривать. Продукты давайте. Завезли сюда, а теперь живи, как хочешь.
Директор поднял руку, но его не слушали. Выкрикивая обидные слова и угрозы, женщины расходились. Очередная смена старателей не вышла на работу. В конторе собрались десятники, мастера, кое-кто из старателей. Майский ходил по комнате, куря папиросу за папиросой.
— Нельзя допускать срыва работ. Нам каждый час дорог. Надо объяснить людям, в чем дело. Алексей Филатыч, как думаешь?
Каргаполов ответил негромко, спокойно:
— Сейчас коммунистов соберу. Посоветуемся.
— Посоветуемся, посоветуемся! — передразнил Майский. — Некогда митинги устраивать. Дело стоит.
— Ты не прав, Александр Васильич, — так же спокойно возразил Алексей. — Не горячись. Я за дело не меньше твоего болею. Надо с народом посоветоваться. Рабочие поймут.
Майский что-то пробормотал и, сев за свой стол, на скорую руку сколоченный из сосновых досок, закурил. В контору заходили старатели, чинно усаживались на лавки, расставленные вдоль стен. Среди них Александр с удивлением увидел и того бородача, с которым говорил у костра темной сентябрьской ночью. «Коммунист? А я и не знал. Плохо еще знаешь своих людей, директор». Поднялся Каргаполов, снял фуражку, обвел взглядом собравшихся.
— Товарищи! На прииске очень тяжелое положение. — Дело в том, что в магазине нет муки, крупы, масла, ничего нет… Но это временно. Почему-то запоздал обоз с продовольствием. Навстречу ему высланы люди. В ближайшие день-два все уладится. Но сегодня многие не вышли на работу. Нашлись и такие, кто поговаривает о том, чтобы совсем уйти с прииска. Мы, коммунисты, не можем допустить этого. При любых условиях надо продолжать работу, — его голос звучал негромко, но уверенно.
На улице послышался шум, голоса людей. Дверь конторы распахнулась, и в комнату ввалилась большая группа старателей. Впереди шли двое дружинников.
— В чем дело, товарищи? — спросил Каргаполов.
— Обоз разграбили! — выкрикнул кто-то. — Бандиты напали.
В комнате стало тихо. Потом заговорили все сразу.
— Пусть рассказывают. Какие бандиты?
— Где обоз потеряли?
— Откуда тут бандитам взяться-то…
— Спокойно, товарищи. — Каргаполов вскочил на лавку. — Мы разберемся. Очередной смене предлагаю немедленно выйти на работу. По следам банды направится усиленный отряд. Они от нас не уйдут. Так, директор?
Майский твердо посмотрел в лица старателей.
— Он сказал правильно. Я сам поеду. И заверяю вас: прииск голодать будет недолго. Ну, а кто не верит… что ж, силой держать не станем. Пусть только знают: обратно их не возьмем. А придет еще и на нашу улицу праздник…
Одобрительный гул был ответом на эти слова, старатели согласно кивали головами. Прямо из конторы многие отправились на шахты. За ними потянулись и те, кто сидели дома.
— Вот как было дело, — закончил рассказ Майский. — Давай, Иван Тимофеевич, спасать, что уцелело. К утру надо вернуться в Новый. А с бандитами еще посчитаемся.
При свете факелов и костров на повозки грузили остатки продуктов. Старательно выбирали из земли крупу, соль, все, что можно было еще использовать. Потом перенесли на телеги убитых обозников, прикрыли брезентом.
…Через несколько дней из Зареченска под усиленной охраной прибыл на прииск второй обоз с хлебом и другими продуктами. Жизнь пошла обычным порядком.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Проводив первую партию переселенцев к таежной речке, Никита Плетнев на другой же день стал собираться в обратный путь. Майский и Каргаполов уговаривали охотника остаться, обещали найти подходящее занятие, но таежник отрицательно качал головой.
— Не могу, Александр Васильич, ей богу, не могу. Дела у меня есть. А за доброе слово — спасибо.
— Оставайся, Никита Гаврилыч, — снова заговорил Каргаполов, надеясь все же переубедить охотника. — Посмотришь, как теперь золото добывают. Скоро машины получим. Ты же старатель. Тебе самое место среди нас.
— Людей у нас не хватает, — поддержал Майский. — Прииск твой, Никита Гаврилыч, тебе и работать на нем, учить молодых.
— И будет нас два директора, — улыбнулся Плетнев. — Словом так: управлюсь с делами, тогда и навещу вас, посмотрю, как вы заживете на новом-то месте. А сейчас отпустите меня.
— Ну что ж, у каждого свои заботы, — Александр Васильевич встал. — Я пойду провожу тебя, Никита Гаврилович.
Плетнев распрощался с новыми друзьями, позвал Вьюгу и вместе с Майским пошел мимо лагерных палаток.
— Ты, Александр Васильич, смотри за ними, — говорил он директору, неодобрительно поглядывая на большие костры и беспорядочно порубленные деревья. — С огнем озоровать не позволяй, не ровен час, спалят тайгу-то. И деревья без особой надобности не переводили бы. Вырубить лес недолго, а расти ему многие годы.
— Будь спокоен, Никита Гаврилович. Порядок мы установим.
Пройдя с полверсты, Майский простился с охотником, еще раз взяв с него обещание навестить новый прииск.
Вернувшись к себе в жилище, Плетнев еще острее почувствовал свое одиночество. Мысли его все время были там, у таежной речки, где дымили костры, где люди строили новый прииск. «Иди туда, — словно нашептывал кто-то. — Ты показал, где золото лежит, теперь добывать помогай. Не жить теперь тебе одному. Не сможешь. Александр Васильич найдет подходящее дело. Брось ты свою берлогу, плюнь на нее…» Но бросить избу, поставленную своими руками, где столько прожил, не хватало решимости.
Однажды, бродя по тайге, Плетнев остановился у небольшого родника на отдых. Вода в яме была чистая и холодная как лед. Небольшая струйка сочилась в камнях и стекала в низину. Охотник нагнулся зачерпнуть воды и замер. Из глубины ямы на него смотрел человек с сивой, в мелких колечках бородой и такими же волосами на непокрытой голове. Худое, темное от загара лицо начинала опутывать сеть мелких морщин, старый рубец — след борьбы с медведем — выделялся, наискось пересекая лоб, и тянулся к левому уху, кудлатые брови прикрывали глаза. Долго Никита разглядывал в воде свое отражение. Осторожно и недоверчиво ощупывал лицо, словно оно было чужое, и тихо бормотал:
