Андрей Островский - Напряжение
— Давайте по вашему русскому обычаю посидим перед дальней дорогой, чтобы все задуманное свершилось. — Сам нарезал лимон, разлил коньяк по стаканам, себе — чуть на донышко.
Кирилл подернул ноздрями, приосанился, посмотрел весело на Николая. Степан потирал руки, предвкушая удовольствие. Чокаться не стали, выпили. Кто-то крякнул: «Хорошо!» Пожевали кислые дольки. Потом посидели с минуту молча и поднялись.
У крыльца их ждал тот же серый потрепанный «хорьх». Обер-лейтенант предусмотрительно задернул голубые занавесочки на окнах, дождался, пока все не устроились, и тогда сел рядом с шофером.
Куда поехали, обер-лейтенант не сказал, а спрашивать не полагалось. Николай чуть сполз с сиденья, чтобы через плечо шофера видеть дорогу. Проносились навстречу машины; бил по ушам гонимый ими воздух. Наконец поймал глазом указатель, определил: в сторону Ленинграда.
Ехали долго. Красный круг солнца опускался за мрачно темнеющие зубчики елей; скоро исчез совсем, оставив на небосклоне лишь нежно-розовый отсвет.
Уже в темноте, перед тем как выскочить на мост, их обстреляли. Несколько винтовочных выстрелов раздалось одновременно с обеих сторон дороги; одна пуля пробила стекло, обсыпав осколками Степана, но не задев его.
— Пригнитесь, — дернулся обер-лейтенант и — шоферу: — Bleibe nicht stehen, Friedrich, vorwärts, vorwärts![4]
Что-то громыхнуло позади, по-видимому, разорвалась граната, но машину не повредило, и «хорьх», вздрагивая, понесся дальше по шоссе. Когда, казалось, опасность миновала, все выпрямились. Успели заметить полыхающий на обочине грузовик вверх колесами, мечущихся в суматохе солдат…
— Vorwärts, vorwärts, nicht stehen bleiben![5] — повторял обер-лейтенант вцепившемуся в баранку шоферу.
— Verfluchtes Ort! Hier ist eine Menge von Partisanen, — проворчал тот, — und du weißt nicht, wo man dich erschießt…[6]
Ругаясь вполголоса, Степан смахивал осколки с шинели; Кирилл, обхватив рацию на коленях, пришибленно затих…
После двух или трех следующих друг за другом проверок документов (с дежурными надменно и сухо разговаривал обер-лейтенант, не давая им заглядывать в глубь кузова) «хорьх» свернул на узкую, в ухабах, дорогу и остановился возле заваленной снегом землянки.
В ней было сыро, но тепло; пахло пиретрумом. На грубо сколоченном столе рядом с полевым телефонным аппаратом горела оплывшая свеча в самодельном, из гильзы, подсвечнике; в углу, возле нар-ящика, скопление коньячных бутылок; портретик Гитлера перед входом… Приведя группу, обер-лейтенант приказал ждать и удалился. Минуту спустя в землянку вошел Ржезинский, обдав знакомым запахом духов. Он был в немецкой форме майора; пухлый живот выпирал из-под шинели. Ржезинский остановил на каждом внимательный, проникающий насквозь взгляд, словно взвешивал, можно ли доверить тайны; положил на стол крупномасштабную карту.
— Прошу всех сюда. — Трое склонились над ней. — Слушайте и запоминайте. Ваша задача — незаметно проникнуть в город. Будете двигаться вдоль стрелки Морского канала по азимуту, — провел по карте розовым шлифованным ногтем линию, назвал координаты, — с выходом в район порта. По нашим данным, здесь есть проход. В случае непредвиденных обстоятельств отходить назад, в бой не вступать.
Помолчал, давая словам осесть в головах; вскинул рукав, посмотрел на часы.
— Теперь адрес, — седые брови поднялись, лоб исчез совсем, — Малая Подьяческая, семь, квартира восемьдесят восемь. Запомнили? Малая Подьяческая, семь, квартира восемьдесят восемь. Спросите Михаила Николаевича. Скажете: «Есть вести от брата». Ответные кодовые слова: «Неужто Семен жив?» Тогда передайте эту почтовую марку. — Ржезинский дал каждому по советской марке. — От Михаила Николаевича получите необходимую помощь и материалы. Калмыков, — не поворачивая головы, посмотрел на Степана, — и вы, Пряхин (Кирилл вытянулся), завтра явитесь в военкомат как излечившиеся в госпитале для направления в части. А вы, Мартыненко, вернетесь сюда, тем же путем, через пятнадцать суток. (Николай кивнул.) Будем вас ждать. Пряхин, запомните: выход в эфир по вторникам, четвергам и воскресеньям в двенадцать пятнадцать на второй волне. Вариант шифра — третий… Ясно? Кому что неясно, спрашивайте.
— Ясно, — ответил за всех Степан.
Загромыхали орудия, послышалась пулеметная трескотня, задрожал земляной пол. Ржезинский поднял глаза, прислушался, снова взглянул на часы.
— Считаю своим долгом вас предупредить, — проговорил он совсем другим тоном, жестко. — Всякое уклонение от задания, разглашение тайн будет беспощадно караться. Мы всегда имеем возможность найти вас. Вы разумеете, о чем идет речь? В случае же успеха великая Германия отметит вас должным образом.
Под рукой затрещал зуммер. Ржезинский взял трубку:
— Ja, ja, bei mir ist alles fertig, wir treten heran… Sie können ruhig sein[7].
По ступенькам скатился обер-лейтенант Фогт, заглянул в приоткрытую дверь.
— Выводите, — приказал ему Ржезинский, отпустил всем общий кивок и вышел, задевая боками заиндевевшие косяки.
Под пушечный грохот вылезли из землянки; пригибаясь, двинулись по траншее за обер-лейтенантом. Вскоре траншея кончилась, под ногами зазвенели ледяшки. Обер-лейтенант остановился:
— Все. Дальше пойдете сами. — Пожал каждому руку: — Желаю удачи. С вами бог!
— Ну, раз с нами бог — потопали с богом, — бодрясь, сказал Степан, ступая на скользкую ледяную плиту.
Плотная темень поглотила их; с севера дул ветер, обдавая снежной пылью. Когда глаза пообвыкли в темноте, стало казаться, что кругом голубовато-белая пустыня без единой складочки — ни бугров, ни впадин, Из-за этой обманчивости спотыкались чертыхаясь, падали… Степан подносил к глазам светящуюся стрелку компаса, молча указывал направление, но никого не поторапливал и сам не спешил. Каждые полчаса устраивал привал («Устали, надо беречь силы!»), но чем ближе подходили к каналу, тем чаще присаживался отдохнуть.
Где-то неподалеку треснула льдина — как будто хлопнула глухим одиноким выстрелом. «Ложись!» — повалился Степан в снег и выставил перед собой автомат. Николай упал рядом, взвел затвор… Тишина, никаких шорохов, лишь посвистывал ветер…
— Осторожность не мешает, — тихо сказал Степан, поднимаясь. — Перекур.
— Да ты что? Только что отдыхали, — не вытерпел Николай. — Так мы в самый свет угодим.
— А ты беги, беги… Ты у нас дюже прыткий, беги… Или спешишь туда? — Степан мотнул головой в сторону Ленинграда и с подозрительностью посмотрел на белевшее пятном лицо Николая.
— Очумел ты, что ли?
Степан сел, зажав автомат между ног, сгреб растопыренной пятерней снег, с жадностью припал к нему ртом.
— Давай все сюда… — Когда сгрудились над ним, зашептал медленно, с усилием: — Я вот что думаю… Надо вертать обратно.
— Как обратно? — в испуге отпрянул Кирилл.
«Неужели проверяет?» — подумал Николай, но тоже спросил теми же словами.
— А так, как шли сюда… Жить-то небось охота, а? — перекосил рот в улыбке. — Вы думаете, что дойдете до Ленинграда?.. Целенькими?.. Как бы не так! Я уже попробовал, еле живой выбрался… Хватит с меня.
— Ну а если немцы узнают? — спросил Кирилл; от холода, но еще больше от страха его бил озноб.
— Откуда они узнают? Если сам не скажешь… Вчера был проход, а сегодня нету его, закрыли… Мы и напоролись, так ведь? Вышли к самому берегу и напоролись! Дырку-другую можно пробить в шапке, не проблема… Что они сказали? В бой не вступать, отходить обратно. Вот мы и отошли — по инструкции…
— А потом что будет?
— Потом… Потом увидим. Время-то наверняка выиграем.
«Не похоже, что подлавливает, — подумал Николай, — свою шкуру спасает… Факт!»
— Так они завтра нас снова пошлют, — сказал он, присаживаясь рядом. — Или расформируют группу, отправят по лагерям, а то и к стенке поставят.
— Не поставят… Не мы же виноваты… Ну? Решайтесь…
Помолчали. Кирилл вздохнул протяжно, со стоном:
— Ох, Степан, с ними шутки плохи.
— Ас энкавэдэ? — повернул к нему лицо, блеснул белками глаз. — Еще не встречался? Так повстречаешься.
Снова долго, тягостно молчали. Степан еще пососал снег, встал, обтер о штаны руку.
— Ну, пошли… Но смотрите, суки, все мы одной веревкой повязаны, — потряс кулаками угрожающе. — Стойте на своем, коли жить охота. Как договорились. А если кто стукнет или проболтается, тогда — стенка, всем нам стенка. Как пить дать!
Принятое решение нимало не успокоило Степана. Пока оно зрело в нем, он еще кое-как справлялся с собой. Теперь же, выпущенное на волю, оно должно было повлечь какие-то неясные, но в общем-то мало утешительные последствия, которые зависели уже не только от Степана; в спутников же у него никакой веры не было.
Нервы сдавали. Огромными шажищами, с автоматом наперевес, он уходил вперед, неожиданно круто поворачивался и, отчаянно матерясь, требовал, чтобы все шли рядом. Кирилл покорно трусил к нему со своей тяжелой рацией за спиной. Николай, делая вид, будто изнемог, плелся нога за ногу.
