Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин
«Она прекрасно понимает всю фальшь этой обстановки, — думал он, — и как же она внутренне издевается надо мной, воображая, что все это мне доставляет удовольствие. Потом будет насмехаться над моей ролью чеховского генерала. А оно ведь так и есть».
Кто-то сказал:
— Пора, пожалуй, на боковую, братцы. Десятый час.
И Семен Иваныч, облегченно вздохнув, пошел за пальто. Но тут опять произошла сцена: Михаил Яковлевич уверял, что «время детское», и не подпускал гостей к вешалке. Завязалась борьба. Наконец гости победили его и расхватали одежду. Хозяин так подстроил, что последними уходил Пахарев и Людмила Львовна. С ужасом Пахарев подумал, что придется поневоле идти вместе.
— Доставить нашу прелестницу в целости и сохранности, — говорил на прощанье Михаил Яковлевич. — Это во-первых, во-вторых, долго не загуливаться по случаю весенней сырой погоды. В-третьих, не забывать сюда дороги. В-четвертых, не обыгрывать впредь хозяев так позорно для них, нужно быть благодарным за гостеприимство. Адье.
Семен Иваныч один раз оступился в прихожей, под ногу попала фигура. Он раздавил шахматную королеву.
— Ну вот, — сказал Михаил Яковлевич, возбужденно хохоча. — Зачем же так грубо и варварски беспощадно обращаться с прекрасным полом?
Пахарев заметил, как старательно Габричевский помогал остаться им наедине, как он быстро простился и вышел.
— Желаю громких успехов, — сказал он Людмиле Львовне на прощанье.
— Не извольте беспокоиться, — ответила она. — Всяк кузнец своего счастья.
Михаил Яковлевич провожал их до калитки, из темноты напутствуя. Когда его голос смолк, Семен Иваныч почувствовал такую неловкость, что готов был от своей спутницы сбежать в темноту.
Но вдруг она просто и естественно взяла его под руку.
— Я всегда выхожу с вечера от любезного Михаила Яковлевича с разбитой головой, — сказала она. — Точно сидела на школьном совете, где рассматривались каверзные и скучные методические вопросы. Сегодня он мучил нас разговором про Алехина, имя которого он узнал перед вашим приходом. Но что поделаешь? В его гостеприимстве так много радушия и готовности сделать людям приятное. Ведь и сам-то он наплевал бы на этого Алехина. Он, кажется, уморил вас? Ведь я вижу.
— Нет, ничего, мне понравилось. Но…
— Вот даже вы, которого трудно представить неестественным, уже заразились духом вечера. Начинаете говорить не то, что думаете. Я не ошиблась?
В ее манере изъясняться не было и тени того зазывного кокетства, которое он предполагал встретить.
— Его опека, — сказал Семен Иваныч, — напоминает остроумие и заботливость одного генерала, который был настолько заботлив и осторожен, что однажды, когда надо было отправить свой полк через лес, в котором водились волки, он велел выделить для полка охрану в четыре человека.
— А мне напоминает, — перебила она, — автора современного романа, который тщится распределить в своей книге роли героев так, чтобы они делали то, что хочется самому автору, без учета того, что живые люди имеют свои интересы и свое хотенье.
— Счастливица, у вас есть время читать романы.
— Это не всегда, между прочим, приятная привилегия. Французы говорят, что роман — это зеркало, несомое по большой дороге истории. Все это так. Зеркало-то, несомое по большой дороге, иногда очень грязное, протереть бы его с песком. Неужели отражать, извините, всякую гадость, оскорбляющую гордость, честь, самолюбие и разум человека? Я не понимаю, например, почему это о нашей славной молодежи пишут беллетристы так: «Он облапил ее и шлепнул чуть пониже спины и сказал при этом: «Катюха, будь моей». Она ответила: «Сейчас буду». После прочтения такого романа я обычно моюсь.
— Вы правы. Эта грубость нашей молодежи приписывается.
— Вот именно, — продолжала Людмила Львовна. — Наша молодежь ищет в романах ведь правил, понимаете, объяснения ее положения: при любви, при дружбе, при, раздумьях на ту или иную тему. Романы научили бы их, какую играть роль, указали бы, какому образу следовать. Иначе они толкутся в жизни, как котята слепые, и делают злые глупости, являясь, по существу, добрыми и милыми людьми.
— Так, так… Вы рассуждаете интересно.
Они шли глухими тупиками и закоулками. Корки льда звенели под ногами. Было холодное предутрие. Стояла та тишина мартовской весны, когда в городе снегу уже не видно, а на полях гремят ручьи, наполняя воздух той музыкой чарующего бормотанья, которое путает мысли даже убежденных дельцов, почитающих весеннюю грусть за мелкобуржуазный предрассудок. Теперь он держал ее крепко под руку и покорялся каждому ее движению. Улицы были изрыты канавками, и спутники часто спотыкались. Семен Иваныч покорно следовал за спутницей, теперь с удовольствием слушая ее воодушевленную болтовню.
«Ее ум я преувеличил, может быть, под влиянием минуты, — думал он. — Но что она умеет думать — это факт. А оживлена чуточку оттого, что выпила».
— Хоть ты и писатель, но чтобы другие тебя уважали, прежде сам в себе человека уважай, — продолжала она. — Не кричи на перекрестках: «Вот я какой, все время расту да совершенствуюсь», а романы пишет плохие. Не говоря уже о том, что самовосхваление в человеке отвратительно, как, впрочем, и непристойное раболепство. А стиль? Боже мой! «На улице зашебуршало, зателенькало, мужики шли подтартыживая песни». Что это значит? Ссылка одна: искусство отражает природу. Если хотите видеть природу, то пусть всякий идет и смотрит на нее самое, даже можно прямо из окошка. Зачем ее брать из вторых рук, с полотна? В одном современном романе описывается любовь в лесу. Там любящие ползают. Она поползла, он пополз. Ползучие люди. Дело происходит в густом кустарнике. Может быть, это так и было, но зачем это в романе? Ползущая женщина — подумайте, какой это ужас. И подобная ассоциация возникает у писателя. И это тогда, когда раскрепощенная женщина стала тоньше, сложнее в переживаниях, энергичнее, умнее, полезнее обществу.
— Я тоже так думаю.
— Конечно, галантная эксцентричность, романтическая интрига, утонченная риторика, которыми заменялась любовь у аристократов, сплыли со сцены и даже со страниц романов. Но сама любовь, извините, осталась. И именно в нашей стране. Так зачем это наши женщины ползают?.. А? Или я ошибаюсь?
Вдруг она остановилась и охнула.
— Что с вами?
Он хотел поддержать ее и тоже провалился в узкий ручей через корку тонкого льда. Людмила Львовна сказала:
— Мокрехоньки. Ай-ай-ай! А вам идти еще далеко, мой же дом, вот он, рядом. Вам обязательно надо переобуться. Весной вода зловредна. Возьмете сапоги мужа. Они ему не нужны, не стесняйтесь. Муж у меня сейчас в командировке.
Он согласился. Вошли в квартиру. Людмила Львовна усадила его на кушетку, а сама ушла в другую комнату, зажегши лампушку на столе. Действительно, ботинки Пахарева были полны воды. Носки хоть выжимай. Мокрые шнурки не развязывались. Семен Иваныч безуспешно пытался
