Николай Сказбуш - Октябрь
— Гей-гей-гей! — гогочет и улюлюкает в ответ Черный лес.
Глаза горят, кровь бьется и шумит, сладкая дымка заволакивает всё. Тимош с трудом отходит от двери, опускается рядом с Антоном.
— Ящик, целый ящик, — чуть не плачет Коваль, — полный ящик винтовок отбил, бандитюга.
Тимош не слушает, сидит, подперев голову руками, слова товарища доносятся откуда-то издалека:
— Ну, кто мы такие после этого? Кто, спрашиваю!
Теплая щекотная струйка бежит по лицу Тимоша, скатывается на подбородок, горячими каплями падает на руку. Он хочет поднять руку и не может.
Голос Коваля становится вдруг встревоженным и далеким:
— Тимошка, ты ранен?
Что-то гулко грохнуло о крышку ящика — Тимош явственно слышит этот грохот падающего тела, но не ощущает боли. Он чувствует, как товарищ склоняется над ним, разрывает на себе рубаху, бинтует рану, что-то спрашивает.
А потом вдруг наступает ночь, тягучая, томительная.
Тимошу чудится, что его несут на руках, точно люлька раскачивается.
Первое, что различает он, — шаркающие суетливые мелкие шаги внизу, под этой люлькой.
— Осторожно, рельсы… Осторожно, товарищи!
Свежий ночной воздух волной обдает его, заставляет глубоко вздохнуть.
Он открывает глаза, видит огни, черные силуэты людей, звездное небо.
Он сознает уже всё, что происходит вокруг, но не может шевельнуть рукой, поднять голову, произнести слово.
— Сюда, товарищи, на трамвайную платформу.
Тимоша бережно поднимают и укладывают на сложенные пиджаки и гимнастерки, рядом с оружейными ящиками. Он с трудом поднимает голову.
— Где Коваль?
— Я здесь, Тимошка.
Тимош всматривается в лицо друга, в тусклом свете электрического фонаря расплывчато выступают знакомые черты, лицо кажется еще темнее, а черные глаза еще чернее.
Тимош вдруг улыбается:
— Эх ты, Коваль!
Антон наклоняется к товарищу и Тимош видит черный от запекшейся крови чуб:
— Целый ящик винтовок, — не может забыть Антон.
Тимош смотрит на оружейные ящики, сложенные на платформе, всё происшедшее в вагоне вдруг отчетливо, до малейших подробностей, возникает перед ним.
— Ну, что мы такое после этого, — продолжает казнить себя Коваль и, внезапно прижавшись к лицу товарища, говорит: — Тимошенька, ты пока никому не говори, что я в партию заявление писал. Слышишь?
Платформа подкатывает к заводу. Тимош узнает его, не поднимая головы, как узнают близость отчего дома.
Тимоша переносят в помещение партийного комитета, дежурная сестра, сопровождавшая раненого от железнодорожного приемного покоя, осматривает и перевязывает рану:
— Легко отделался!
Всё же она остается в парткоме до утра. Они беседуют о чем-то с Кудем, девушка просит для железнодорожников бинты, йод и винтовки. Коваль сидит на крыльце, заставить уйти его невозможно так же, как сделать перевязку. На все требования сестры отвечает упрямо:
— Ничего, присохнет.
Засыпая, Тимош слышит голос представителя городского комитета и смущенный ответ Коваля:
— Да что там, ничего…
Когда Тимош открывает глаза, в комнате совсем уже светло. Еще не различая лиц, улавливает обрывки разговоров. Кто-то спрашивает о его здоровье, незнакомый женский голос отвечает:
— Царапина, можно сказать, глубокая. Потеря крови большая.
У изголовья толпятся люди. Тарас Игнатович допытывается, можно ли мальчишку забрать домой, или потребуется отвезти в больницу. Семен Кузьмич, уловив взгляд Тимоша, подмигивает:
— Не залеживайся, дружинник. Ходят слухи — винтовки на завод прибыли.
Тимош приподнимается, в затылке и плече усиливается ноющая боль, однако силы уже возвращаются.
Женщина в белом склоняется над ним:
— Полежите еще. Сейчас вам принесут поесть.
Но Тимош решительно встает с койки:
— Да нет, чего там… — и шарит глазами по комнате. — Где Коваль?
— Вот он — Коваль! — Антон подсаживается к товарищу на койку. Тимош смотрит на друга и вспоминает о ящике, сброшенном в Черном лесу:
— Ты сказал? — Коваль опускает голову, пытается провести рукой по затылку, нащупывая запекшуюся кровь, одергивает руку.
— Это как же вы, дорогие товарищи, отличились? — строго говорит председатель городского комитета. — Целый ящик винтовок лишний привезли.
Тимош исподлобья поглядывает на Семена Кузьмича — смеется он, что ли над парнями.
— Целый ящик? — оживленно переспрашивает Кудь.
— Представьте, товарищи. Все точно пересчитали — оказывается ящик винтовок прибавился. Где только они его зацепили?
— У нас ящик пропал, — подхватился Тимош, — я сейчас все расскажу.
— Нечего рассказывать. Коваль все доложил, — остановил его представитель городского комитета и обратился к Кудю: — Выходит, кто-то нашими услугами хотел воспользоваться. За наш счет и риск перебросить в Черный лес пару ящиков.
— Да, похоже на то, что Черный лес вооружается, — пробормотал Кудь и хмуро прибавил: — И еще похоже, что есть у них свой человечек и в Ольшанке, и в военном городке.
К утру Тимош совсем окреп, и Ткач решил отвести парня домой.
По дороге сообщил добрую весть: совет обязал хозяйчиков начать работу на шабалдасовском заводе, наладить ремонт автомашин, вместо шрапнельных стаканов растачивать цилиндры для автомобильных моторов.
— Расскажи об этом рабочим, — предложил Ткач на прощание, — пусть люди знают, что за дело беремся.
На другой день первым на цеховом дворе попался Растяжной. Шагал с кошелочкой. Из кошелки какие-то-железки торчат, штук, наверно, с пяток, дребезжат, тарахтят.
— Слыхал, Растяжной, работу начинаем!
— А мы уже начали. Крутим на полный ход, — загремел тот кошелкой, набитой сковородками. — Завод «Прима»: Растяжной и два побратима, Кувалдин и компания.
— С кем компания, с тем и ответ, — угрюмо глянул Тимош на своего бывшего старшого.
— А у тебя с кем была компания, башку забинтовали? Где шапку потерял?
— А ты, где кожух загубил? — подоспел Коваль.
— Смешной ты человек, Антошка.
— Ну, правильно, Антошка чудак, — вобрал голову в плечи Коваль, а вы не чудаки — гадюку на заводе при грели.
20
Однажды, отправившись на Ивановку, Тимош застал всю семью Павла за какими-то сборами. На спинках стульев висели тщательно разглаженные платья Агнесы, часть книг была упакована, посреди комнаты стоял раскрытый чемодан. Павел метался по комнате из угла в угол, Александра Терентьевна притаилась в своей комнатушке. Левчук сидел верхом на стуле с видом лихого запорожца, отправляющегося в поход.
Сдвинутые с насиженных мест и разбросанные вещи валялись всюду забытыми; шел жаркий спор. Тимош, подоспев к шапочному разбору, с трудом вникал в суть очередной драчки.
Левчук говорил относительно объединения революционных сил перед лицом прямой контрреволюции, и Тимошу было непонятно, почему подобный объединительный призыв раздражал Павла.
Агнеса поддерживала Левчука, и это еще более злило Павла.
— Перебегают из партии в партию в поисках, видите ли, истины, — кричал Павел. — А верней сказать, в поисках квартиры с удобствами. Где же, спрашивается, их дом?
«Кто это — они?» — Тимош невольно поглядывал на сложенные вещи: большой клетчатый семейный платок, гордость и приданое Александры Терентьевны, прежде всего бросился в глаза.
А поверх платка красовалось парадное платье Агнесы.
Неужели и она уезжает?
Тимош смотрел на мягкие хромовые сапожки Левчука, на пряжки, стягивающие голенища на икрах, и ненавидел эти сапожки, эти ловкие пряжечки. Слушал Левчука и слова казались вескими. «Объединение» — Тимош всегда думал об этом: собрать всех, объединить, сплотить.
«Объединение» — великое слово! Но почему насторожился Павел?
Тимош слушал обстоятельную речь Левчука, поддаваясь гипнозу тщательно подобранных слов, и грубоватые, злобные выпады Павла казались ему предвзятыми. Но потом смотрел на ладные, холеные — как бывают холеными руки, — сапожки, на пряжечки, на ловкую бородку, и непонятная неприязнь усиливалась: любит себя этот человек, ой, как любит!
— Дорогой мой товарищ Павел, — заговорил Спиридон Спиридонович, — вы спорите не со мной, а с Куприным. У него это описано замечательно. Помните случай на параде — офицера Ромашова, утратившего связь с солдатами, со своей полуротой? Представьте себе этот парад, этого офицера, браво шагающего впереди… изломанных шеренг, сбитой в кучу толпы солдат. Помните: «Генерал похвалил, но отчего же солдаты не отвечали?».
Тимош украдкой глянул на книжную полку, — остался ли куприновский томик на месте? Да, вот он, пухленький, в рыхлой обложке. Левчук отлично запомнил всё, каждое словечко, у него превосходная память, особенно на книжные тексты.
