Константин Волков - С тобой моя тревога
Дурнов пил остывший чифирь мелкими глотками. Горький, терпкий наркотик начинал действовать: сердце стучало чаще, кровь волнами билась в виски. Мокруха чувствовал себя сильным и ловким, способным на самый отчаянный поступок. Он сжимал пальцы в кулак и уже не ощущал боли в суставах.
Кончался рабочий день. В комнате темнело быстрее, чем на улице. Через полчаса придут соседи. Мокруха заторопился. Прежде всего он выдвинул один за другим чемоданы из-под кроватей, пошарил в них. В одном нашел бумажник с деньгами, лежавшими в сберкнижке. Денег было тридцать рублей. Он сунул их в карман. Потом выбрал себе по росту теплое нижнее белье.
Вдруг Дурнов вспомнил, что дверь не заперта, и повернул ключ в замке. Переоделся, обшарил карманы костюмов, висевших в шкафу, забрал мелочь, папиросы и сигареты. Он знал, что покидает общежитие навсегда. Ему было безразлично, что подумают те, по чьим чемоданам и пиджакам он шарил. Напоследок Дурнов разорвал пополам казенное полотенце и намотал на ноги вместо портянок.
Потом допил чифирь, сунул скальпель в карман плаща и отпер дверь. В коридоре никого не было. Он торопливо спустился вниз, повесил ключ на гвоздик в ящик на стене у дежурной и вышел на улицу. Искать Одинцова было рано, и он, вспомнив замечание врача, направился в парикмахерскую побриться.
— Нет, не приходил, — сказал молодой широколицый узбек, сидевший за столом напротив другого, постарше. — Садись! Немножко чай пей, немножко лепешку кушай. Скоро придет Иван.
— Я на улице подожду, — отказался от угощения Дурнов. — Я сыт.
Он вышел из общежития и, облокотившись на штакетник рядом с калиткой, стал ждать.
«До ночи простою, а дождусь», — решил он…
А вот и Одинцов. Идет противоположной стороной улицы. Не один, Дурнов узнал в его спутнике шофера заводского автобуса.
«Вас обоих прикончить не мешало бы», — подумал Мокруха. Дождался, когда они свернули за угол, вышел из палисадника и, припадая на больную ногу, заспешил следом. Те явно направлялись ко Дворцу. Яркий свет фонарей хорошо освещал их спины. Их тени то удлинялись, то укорачивались на чисто подметенном асфальте, белом в ярком свете огней. Они миновали участок аллеи, на котором размещались большие фотографии знатных людей завода, и поднялись по широкой лестнице к подъезду…
Несколькими минутами позже во Дворец культуры пришел Дурнов. В своем большом гремучем плаще и кирзовых сапогах он казался белой вороной среди хорошо одетых посетителей. На него оглядывались.
Одинцова и Грисса Дурнов нашел в буфете. На столике у них стоял графинчик с коньяком. «Пей, подлая душа. Больше набирайся! Так легче мне с тобой справиться!» — злорадно подумал Дурнов и уселся на диван перед входом в буфет. Неторопливо высыпал на ладонь папиросы из пачки «Беломора», прихваченной у кого-то из бывших соседей по комнате. Обстоятельно вылущил из всех папирос табак и высыпал его в левый карман плаща, а мундштук и мятую пачку бросил в высокую пепельницу, которая стояла около дивана.
Несколько раз в течение получаса он заглядывал в широкие двери буфета. Содержимое графинчика убывало вроде медленно, перед Одинцовым стояла наполненная наполовину рюмка, а сам он что-то говорил соседу.
Прозвенел звонок. Публика повалила в зрительный зал. Одинцов с шофером продолжали сидеть.
«Надо вызвать Цыгана, — решил Мокруха, терявший терпение. — Попрошу кого-нибудь». Он встал, прошелся по опустевшему вестибюлю, вышел к парадным дверям. Здесь он увидел стройного паренька в узких брючках, длинном широком пиджаке и при галстуке, конец которого свисал ниже пряжки пояса.
— Ты, лощ, подь-ка сюда! — позвал Мокруха.
— А вы не тычьте. И я вам не лощ, — произнес паренек с достоинством, — Чего вам?
— Не обижайся, молодой человек, — примирительно сказал Мокруха. — Просьба есть… Позови мне, пожалуйста, из буфета дружка моего. Около окошка он сидит, с шофером.
— А что, сами не можете позвать?
— Одет я по-будничному, прямо с работы пришел. Неудобно вроде в таком виде.
— Это верно. Так во Дворец не ходят. Сейчас позову.
— У входа жду, передай.
— Привет, Одинцов! Здорово, Грисс!
Иван повернулся на голос. Перед столиком стоял знакомый паренек, тот, которому срочно шестеренку варить пришлось.
— А-а, артист-криминалист! — улыбнулся Иван. — Присаживайся! Как живешь?
— Спасибо! Тебя зовут. Просят выйти на минутку.
— Кто? — насторожился Одинцов. — Женщина?
Мелькнула робкая надежда, что это Лариса приехала и ищет его, чтобы повидать, сказать что-то очень важное.
— Нет, не женщина. Мужчина. В плаще и хромой.
— Дурнов… Что ему надо?
— Не знаю. Это он тебе сам скажет. У входа ждет.
— Не ходи, Ваня! — сказал Грисс. — Пусть сюда зайдет, если надо.
— Он говорит: я плохо одет. Неудобно в таком виде заходить… — парнишка заморгал глазами.
Одинцов помял пальцами широкий подбородок, поглядел на графин, рюмку.
— Пойду! — решительно заявил он. — Послушаю, что он скажет.
— Я с тобой, — приподнялся Василий. — Вместе выйдем.
Иван положил руку ему на плечо, придавил к стулу.
— Сиди! Я быстро… Если что — покажете потом, что не я его искал, он позвал меня. Пейте, пока я вернусь.
Грисс сбросил с плеча тяжелую руку, поднялся.
— Мы тоже выйдем. Пошли!
— Никуда вы не выйдете! Один пойду. Если он что задумал, при вас не посмеет. И вида не подаст. Другого случая искать будет. Чтобы с глазу на глаз. Так лучше сразу. В окошко поглядывайте.
Одинцов пошел к выходу, потом вернулся, вынул из кармана деньги, положил на столик десятку.
— Рассчитайся, если что. Я угощал…
— Подождем минуту и выйдем. Тебя Севой зовут вроде? — Грисс нервно передернул плечами.
— Да, Севой… Святославом.
— Редкое имя. Присядь, Святослав!..
— Что это происходит? — Сева кивнул за спину на дверь.
— Сейчас узнаем. Погляди в окно, не видно их?..
— Нет вроде…
— Пойдем на выход. Быстрее.
Дурнов стоял на улице перед рекламным щитом.
— Что это я тебе вдруг понадобился? — Иван твердым шагом подошел к Дурнову.
— Соскучился, Цыганок… Поговорить надо, — повернувшись, ответил Дурнов.
— Говори.
— Отойдем в сторонку, — Дурнов кивнул в сторону реки.
— Говори здесь.
— Дрейфишь, Цыган? — усмехнулся Дурнов. — Что же ты дрейфишь? Я же инвалидом по твоей милости стал. Пальчики ты мне размозжил.
— Пойдем! Вынь руки из карманов и иди впереди.
— А все-таки боишься ты меня. — Мокруха облизал сухим после чифиря языком сухие губы.
— Я ничего не боюсь! Топай впереди!
Дурнов вынул руки из карманов и, сильнее обычного припадая на поврежденную ногу, первым завернул за угол здания. Прежде чем обогнул угол Одинцов, Дурнов успел зачерпнуть в кармане пригоршню табаку. В следующее мгновение в глаза Одинцову ударила едкая пыль. Он инстинктивно зажмурился, прикрыл глаза ладонями и вдруг почувствовал, как что-то холодное, острое вонзилось между ребер. Но острее этой режущей боли была раздирающая боль в глазах.
Одинцов лишь на секунду открыл глаза и увидел Дурнова, руку, занесенную для следующего удара. Иван принял второй удар в пах, однако успел схватить Мокруху за руку. Он четко сознавал: нельзя выпускать эту разящую руку. Тогда — смерть!
…Они боролись, тяжело дыша, не произнося ни слова. Мокруха пытался вырвать руку, но это ему не удалось, и он укусил Одинцова за кисть. Иван чувствовал горячее дыхание на руке. Он мог вырвать руку и отшвырнуть Мокруху, но этого делать было нельзя: Мокруха будет бить его, ослепленного, куда и сколько захочет своим ножом.
«Надо за горло его схватить! За горло!.. — подумал Иван. — Задушить гада! Иначе зарежет…» Он отпустил руку с ножом, нащупал жилистую шею. Мокруха разжал зубы, раз, другой и третий ударил его скальпелем. Но удары становились все слабее. Он уже не мог проткнуть даже стеганку.
Послышался топот, возбужденные голоса.
«Пропал! — подумал в отчаянии Мокруха. — Повяжут… Бежать надо!» Отчаяние придало ему сил. Он уперся спиной в чугунную решетку, а здоровой ногой ударил Ивана в пах. Шаги приближались. Обессиленный Иван отпустил горло Дурнова и стал оседать.
«Сейчас схватят. Прыгать надо!» — Дурнов перевалился через ограду и рухнул вниз.
— Бегом, Сева! Вызови «Скорую помощь», — распорядился Грисс, наклонившись над Одинцовым.
— Воды дайте, — попросил Одинцов.
Кто-то сбегал за водой. Ему помогли встать и поддерживали под руки, пока он промывал глаза от табачной пыли.
— Он же кровью истечет! — воскликнул кто-то. — Лужа целая натекла под ногами.
— Это же надо придумать, чем бил! Скальпелем! — сказал другой. — А со вторым что?
— Лежит вон… Прыгнул. Бежать хотел, — сказал Грисс.
