Лев Экономов - Перехватчики
— Будьте внимательны, — предупредил он по телефону руководителя посадки старшего лейтенанта Веденеева. Веденеев был тоже летчиком, но к полетам на реактивных его, как и Сливко, не допустили по состоянию здоровья. Таким образом, летное дело он знал отлично, а руководителем посадки считался пока еще молодым и неопытным. Сегодняшний случай для него был экзаменом на зрелость.
Я очень волновался за своих друзей и, хотя знал, что посторонним на диспетчерском пункте слепой системы посадки, как и на СКП, находиться нельзя, все-таки побежал к знакомой крытой машине.
Мое появление, к счастью, не вызвало никакой реакции, потому что все занимались своим делом. К тому же в машине было темно. Вовсю гудели вентиляторы, откачивая горячий воздух, исходивший от радиоблоков, в которых совершались удивительные физические процессы.
У круглых серебристо-желтых экранов, слегка подсвеченных изнутри, сидели операторы. Один из них впился глазами в индикатор обзорного радиолокатора, стараясь найти в отраженных от местных предметов светлячках-импульсах те, которые бы передвигались.
— На удалении пятьдесят — пятьдесят пять два самолета, — вдруг доложил оператор Веденееву и тотчас же связался с летчиком первого самолета.
— Семь сорок, я — Аметист двенадцатый. Как слышите, ваша высота?
— Слышу отлично, — прохрипело в динамике. — Высота четыре тысячи.
Оператор взглянул на освещенный узким лучом света график определения поправок вертикальной скорости снижения и дал Лобанову команду.
— Семь сорок, держать вертикальную пятнадцать. — Это значило, что летчик должен был снижаться с вертикальной скоростью пятнадцать метров в секунду.
— Понял, — ответил летчик.
Теперь необходимо было дать команду Шатунову, который, как только начался снегопад, отстал на несколько километров, чтобы не столкнуться с Лобановым.
— Семь пятьдесят, ваша высота? — спросил у Шатунова оператор.
— Две с половиной.
— Держать горизонт до моей команды.
Летчик должен был идти без снижения.
Оператор то и дело запрашивал высоту то у одного летчика, то у второго, говорил им, с какой скоростью снижаться к земле.
Веденеев стоял за спиной у оператора и контролировал его работу. Он был так напряжен, что не заметил, как я подошел к нему и встал рядом.
Система посадки, установленная на нашем аэродроме, состояла из нескольких радиолокаторов.
Пока действовал только обзорный. Он предназначался для обнаружения самолетов и для контроля за их движением в районе аэродрома.
Когда самолеты были на удалении тридцати километров от полосы, Веденеев связался по телефону с операторами посадочного радиолокатора, находившегося на другой машине.
— Смотреть, удаление тридцать на курсе.
Через некоторое время на индикаторе курса появилась светящаяся отметка — управляемая оператором курса антенна захватила самолет. Он летел в направлении аэродрома.
Вспыхнула отметка от самолета и на индикаторе глиссады, который показывал, по какой кривой снижается этот самолет.
Теперь руководство посадкой взял на себя Веденеев.
Круглые зеленоватые экраны светились в темноте, как глаза какого-то огромного доисторического животного. Экраны говорили Веденееву, держит или нет летчик точный курс на посадочную полосу, правильно ли снижается.
— Семь сорок, до дальней десять, на курсе на глиссаде, — сообщал он Лобанову, и тот знал, что идет в нужном направлении, снижается под заданным углом, а до дальней приводной радиостанции ему осталось лететь десять километров.
Через минуту на обоих экранах появился второй самолет.
Начальнику посадки показалось, что Шатунов может сблизиться с Лобановым. Веденеев поднес микрофон ко рту:
— Семь пятьдесят, уменьшите скорость на десять.
— Понял! — ответил Шатунов. А потом спокойно, как будто это было каким-нибудь пустяком, доложил: — Сдвинуть рычаг управления двигателем не могу. Заклинило.
— Немедленно переходите на горизонтальный полет! — вдруг закричал испуганный Веденеев. Он знал, что Шатунов мог в любую минуту наскочить на Лобанова.
— Понял! — все так же спокойно ответил Михаил. И этот спокойный голос подействовал на Веденеева отрезвляюще. Он взял себя в руки и, сняв телефонную трубку, доложил о случившемся на КП.
— Семь пятьдесят, наберите высоту тысяча метров! — приказал Шатунову руководитель полетов.
— Помял.
— Попытайтесь убрать газ! — последовала новая команда, как только высота была набрана.
— Пытался, ничего не получается.
Чувство тревоги охватило всех, кто находился на земле.
Нам стало ясно: у Шатунова был один выход — катапультироваться, покинуть самолет.
И мы ждали такой команды. Между тем Веденеев продолжал сажать Лобанова.
Как только Николай оказался над дальней приводной радиостанцией, специальный бортовой маркерный приемник включил на приборной доске в кабине самолета сигнальную лампочку, а в наушниках у летчика затрещал звонок.
Веденеев напомнил Лобанову:
— Проверьте щитки, шасси, — то и другое к этому времени должно быть выпущено.
Руководитель посадки ни на секунду не выпускал из поля зрения Лобанова и все время информировал, правильно ли он летит, давал поправки. От перенапряжения у него выступили на лбу бисеринки пота.
После прохода дальней самолет начал снижение к посадочной полосе. Наступили самые ответственные минуты и для летчика и для Веденеева.
Начальник посадки спросил:
— Семь сорок, полосу видите?
— Нет.
Лобанов продолжал лететь вслепую, руководствуясь только приборами и командами с земли, до которой было рукой подать.
— Идете отлично, — подбодрил Веденеев летчика.
И вот уже Лобанов над ближней приводной радиостанцией. На приборной доске у него снова вспыхнула сигнальная лампочка, и снова зазвенел звонок. И вдруг мы услышали в динамике его голос:
— Полосу вижу.
Все, кто находился на диспетчерском пункте, облегченно вздохнули, переглянулись. Но это продолжалось только одну секунду. Потом снова все напряглись и стали слушать разговор командира полка с Шатуновым.
Молотков вывел летчика по локатору к замерзшему болоту, находившемуся в нескольких километрах от аэродрома, и велел покинуть самолет.
— Я буду сажать самолет на аэродром, — сказал Шатунов. — С выключенным двигателем.
— Делайте, что вам приказывают, — сказал командир. — Катапультируйтесь.
— Я буду сажать самолет на аэродром, — повторил Шатунов. — Прошу подвести меня к полосе.
— Он с ума сошел! — сказал Веденеев. — В такую погоду!
Однажды среди прорабатываемых нами документов попался такой, в котором говорилось, как в каком-то полку командир звена произвел посадку с выключенным двигателем. Но это было в летнюю пору и при хорошей видимости. Командира наградили ценным подарком.
— Не валяйте дурака! — повысил голос Молотков.
Еще никогда никто не видел его таким. Но никогда никто и приказа его не ослушивался. Командир отвечал за жизнь Шатунова и знал, что делал.
— Прошу подвести меня к полосе, — снова послышался голос Шатунова. — Я буду сажать самолет на аэродром. Мое решение окончательное.
Прошло некоторое время, прежде чем командир сказал начальнику посадки по телефону:
— Сажайте, Веденеев, — а через две минуты пришел на диспетчерский пункт сам.
И снова оператор впился глазами в индикатор кругового обзора, снова послышались его команды, а когда отметки от самолета появились на индикаторах глиссады, за дело взялся Веденеев.
Чтобы уменьшить скорость полета истребителя, Молотков приказал Шатунову выпустить сначала воздушные тормоза, потом щитки-закрылки.
Пока Шатунов не прошел дальний привод, начальник посадки давал ему нужные команды, а потом, как и требовала инструкция, просто информировал летчика, справа или слева от курса он летит, выше или ниже глиссады.
Стоило только Шатунову уклониться вправо и взять ниже глиссады, как Веденеев тотчас же сообщал:
— Семь пятьдесят, правее курса сто. Ниже глиссады тридцать.
Это грозило тем, что летчик мог сесть не на полосу и с недолетом. Получив информацию, Шатунов исправил положение.
Когда до полосы осталось два километра, Шатунов по приказу командира полка выключил двигатель. Теперь почти все зависело от умения летчика, от его мужества и мастерства. Впереди его ждали, держась за руку, жизнь и смерть. Стоило Шатунову сделать малейшее неверное движение — и самолет снизится раньше времени, не дотянет до аэродрома. А перед ним деревня. На такой скорости можно было скосить целую улицу вместе с ее обитателями.
Вот уже Шатунов доложил, что прошел ближний привод.
Я представил Шатунова в безжизненном стальном утюге весом в несколько тонн, который на огромной скорости летит к земле, и мне сделалось так страшно, что даже дух захватило.
