Николай Шундик - Быстроногий олень. Книга 2
— Ты что, полоумная женщина, хочешь мне руку отрезать, что ли?
Тэюнэ смущенно взглянула на бывшего мужа и вдруг рассмеялась звонко, от чистого сердца. Иляй жадно смотрел ей в лицо. На миг представив Тэюнэ хозяйкой в своей новой комнате, он с трудом проглотил что-то, застрявшее в горле.
— Слушай, Тэюнэ, ты ко мне вернешься?
Улыбка медленно сошла с лица Тэюнэ. Она передохнула и молча начала забинтовывать руку Иляя.
— Нет, не вернусь, — наконец тихо отозвалась она. — Не сердись на меня, Иляй. Честно скажу: когда я перестала быть твоей женой, я стала уважать тебя. Ты совсем другим человеком становишься. А вот как мужчина… просто как муж… ты, конечно, пока прежним остался. Я не хочу, чтобы ты любил меня точно так, как любишь своего Утильгина.
— Что?.. Что ты говоришь, Тэюнэ? — Иляй не знал, куда деть глаза.
— Да, это так, — вздохнула Тэюнэ. — Возможно, тебе кажется, что ты меня иначе любишь, а в действительности так получается. Не можешь ты женщину одинаково с мужчиной ценить. Не видишь в ней себе равную. Подумай, Иляй, хорошо подумай над словами моими. Ты еще молодой, тебе жениться надо. Не хочу я, чтобы ты будущую жену свою так же, как меня, обижал.
Насупившись, Иляй смотрел на дальний угол стола и молчал.
Закрыв свою сумку, Тэюнэ осмотрела комнату Иляя.
— Хорошо у тебя. Опрятным ты стал. Вот только в углу, где умывальник, клеенку или жесть прибить надо.
И вдруг Тэюнэ заметила, что над столом у Иляя висит электрическая лампочка с красивым абажуром.
— Что так смотришь? — спросил Иляй. — Это я в Илирнэе себе достал. Хорошая лампа. Можешь на стул встать и посмотреть как следует.
— Да, тут есть на что посмотреть, — снова улыбнулась Тэюнэ. — Лампа красивая, конечно, но вот как ты ее зажигаешь?
— Пока керосиновая горит, — мрачно ответил Иляй. — Когда-нибудь и эта загорится. Слыхал я, что к осени у нас ветряк установят, как у илирнэйцев.
— Ну что ж, до свидания, Иляй, — тихо сказала Тэюнэ и, мягко ступая, поспешно вышла из комнаты. Она боялась, что Иляй крикнет ей вслед что-нибудь злое, оскорбительное. Но Иляй только вздохнул и замер, прислушиваясь к шагам Тэюнэ в соседней комнате.
«Зачем она приходила сюда? И зачем я только себе руку порезал? А какая она красивая… Кажется, еще красивее стала…»
В глазах Иляя была тоска. Неудержимое желание встать и войти в комнату Нотата, чтобы еще раз посмотреть на Тэюнэ, боролось в нем с мужской гордостью.
«Нет, нет, не надо! Хватит! Забыть, совсем забыть надо», — думал он, мрачно хмурясь. На мгновение на него нахлынули прежние чувства обиженного жизнью человека. Иляю стало жалко себя, но лишь на минуту.
— Чепуха, совсем чепуха все это! Только плаксивые старухи всегда себя обиженными считают! — вдруг громко сказал он. В лице у него появилось что-то упрямое, жесткое. — Ого! Иляй — это вам не старуха плаксивая! — с ожесточением добавил он и стукнул кулаком по столу. — Еще у этой Тэюнэ глаза от зависти на лоб полезут, когда повсюду заговорят, как хорошо Иляй с новой женой живет…
Он замолчал и снова подумал: «А все же какая она красивая! Какая красивая!..»
На следующий день Тэюнэ уехала в тундру.
Весть о приезде в тундру Тэюнэ быстро разнеслась по всем оленеводческим бригадам. Всем интересно было увидеть ее в белом халате, с сумкой через плечо, на которой алел красный крест.
Первый свой медицинский осмотр в янрайской тундре Тэюнэ начала проводить в бригаде Мэвэта.
— Сказать вам должна, что я еще не совсем доктор, — объясняла она собравшимся в Красном доме оленеводам. — Трудное дело лечить людей. Я еще буду много учиться, но кое в чем уже сейчас могу помочь вам.
Оленеводы внимательно слушали медицинскую сестру. Тэюнэ с беспокойством всматривалась в их лица. Она боялась, как бы ее не подняли на смех. Но получилось все хорошо. Обрадованные тем, что простая чукчанка Тэюнэ приехала к ним почти доктором, оленеводы охотно разделись по пояс, готовясь к осмотру. Начался осмотр. Когда она вытащила из сумки с красным крестом стетоскоп, наступила мертвая тишина. Тэюнэ прикладывала стетоскоп к груди, к сердцу пациента, просила сначала дышать, потом не дышать. Оленеводы с уважением смотрели на нее, безропотно выполняли приказание.
Пастух Раале пожаловался, что у него болит горло. Тэюнэ потребовала, чтобы Раале высунул язык. Пастух исполнил ее приказание.
— Еще! — приказала Тэюнэ.
Краснея от натуги, Раале высунул язык насколько было возможно. И вдруг Тэюнэ засунула в рот что-то похожее на лопатку. Раале испуганно шарахнулся в сторону, зажал лопатку в зубах. Тэюнэ внимательно осмотрела лопатку — не перекусил ли ее Раале — и сказала:
— Не надо ртом холодный воздух вдыхать, носом надо дышать, нельзя тебе холодную воду пить. Пей только чай. — Немного подумав, Тэюнэ строго добавила: — Вижу я, любишь ты снег есть, когда за оленями много набегаешься.
Пастух пообещал выполнить все указания Тэюнэ и отошел в сторону.
— Ну как? Что скажешь? — спросили его пастухи, ожидающие своей очереди. Раале с многозначительным видом поднял палец и вполголоса сказал:
— Настоящий доктор! Видели, как она велела мне язык показать, как сунула в рот лопатку? Слышали, что сказала про снег?
— Сразу узнала! — восхищенно заметил один из пастухов. — Ты же и в самом деле любишь снег жрать, когда разжаришься. Сколько я тебе говорил, чтобы ты не делал этого.
Дальше Тэюнэ выехала с Воопкой, специально прибывшим в тундровый поселок, чтобы увезти в свое стойбище медсестру. Не успела гостья войти в его ярангу, как Воопка потребовал, чтобы она осмотрела дочь.
Когда Тэюнэ объявила, что девочка здорова, Воопка расплылся в широкой радостной улыбке и попросил, чтобы доктор осмотрела его.
При осмотре Воопки вышел небольшой конфуз, рассмешивший всех, кто сидел в пологе.
— Дыши! — приказала Тэюнэ. Пастух захватил в себя как можно больше воздуху, затем с шумом выдохнул.
— Не дыши! — приказала Тэюнэ, продолжая осмотр. Воопка замер. Тэюнэ уже отставила стетоскоп, как вдруг увидела, что Воопка зашатался. Тэюнэ посмотрела на него и испугалась: лицо пастуха посинело, глаза были вытаращены.
— Что с тобой? — спросила она с тревогой и потрясла Воопку за плечо. Тот жадно хлебнул воздух и прохрипел:
— Чуть-чуть не умер, понимаешь…
— А что такое?.. Что с тобой?
— Что? Что? — сердито передразнил Воопка. — Не могу так долго не дышать. Мне дышать надо.
— Так неужели ты с тех пор не дышал?
— Ты же говоришь: «не дыши», я и не дышал. Трудно, знаешь. Больше ты так не делай, — попросил Воопка и вдруг рассмеялся. За ним рассмеялись все остальные.
Известность Тэюнэ как доктора росла в тундре с каждым днем. В одном из стойбищ к ней явилась старуха с бельмом на левом глазу и попросила исправить глаз. Тэюнэ внимательно осмотрела его. Старуха с надеждой и нетерпением ждала, что скажет доктор. Тэюнэ смущенно созналась:
— Глаз тебе я исправить не могу.
Старуха помолчала и показала порезанный палец. Небольшая ранка на нем уже почти зажила. Тэюнэ старательно обмыла палец в ванночке с марганцовкой и забинтовала.
— Спасибо тебе, — поблагодарила старуха. — Но глаза исправлять ты все же поучись, обязательно поучись…
Когда старуха ушла, Тэюнэ улыбнулась ей вслед и озабоченно вздохнула.
— Да, надо учиться, ой как много надо учиться.
17
Ковалев стоял у здания кэрвукского аэровокзала, напряженно наблюдая за приближающимся самолетом, на котором летели его дочь и мать. Сергею Яковлевичу не верилось, что он увидит их через каких-нибудь несколько минут.
У него было такое ощущение, словно он стоял на пороге нового этапа в своей жизни. «Да, да. Теперь жизнь моя пойдет по-другому, — теперь рядом будут близкие, родные мне люди. Сегодня я уже, наверное, услышу смех маленькой Леночки… Конечно же, она чему-нибудь рассмеется, когда отдохнет от самолета. А может, ее укачало? Может, она заболела? Да и мама уже старенькая… Как они там?»
Описав круг над Кэрвуком, самолет зашел на посадку.
Ковалев с огромным трудом подавил в себе желание броситься навстречу самолету. Всего какая-нибудь минута теперь отделяла его от того момента, когда он, наконец, увидит дочь и свою мать. И в эту минуту, как бывало не раз, промелькнула вся его жизнь. Немало было красивого и светлого в его жизни. И самым светлым, конечно же, была она, Галина. «Какое это было бы счастье, если бы я увидел ее сейчас с Леночкой на руках. Вот совершилось бы чудо! Вышло бы так, что весть о гибели ее оказалась ложной, что вот она… Ну, успокойся, успокойся! Возьми себя в руки!» — призывал себя Ковалев.
Самолет, наконец, приземлился. Ковалев, опережая других встречающих, устремился к нему.
Открылась дверь. На трап вступил полный пожилой мужчина, с толстым портфелем в руках, за ним прошел старичок с седенькой бородкой.
