Николай Шундик - Быстроногий олень. Книга 2
Идет пар от воды, нерпы головы высовывают и словно смеются над горем моим. Вот уже совсем ночь наступает, а я все плыву куда-то на север, уже ничего, кроме воды, вокруг себя не вижу. Туман поднимается, волны крупнее становятся.
Прошли сутки, прошли вторые, а потом я и счет дням потерял. От нерпы каждый день по кусочку отрезаю, а когда пить захочется, лед колю, лед морской местами несоленый, сам знаешь… Прибило меня к большому ледяному полю и понесло на восток куда-то. Наверное, с месяц меня в море носило, если не больше, потом к береговому льду прибило, и я на берег вышел. Только очень далеко от своей яранги. Вижу какое-то стойбище, обрадовался, кричу, как сумасшедший.
Накормили меня охотники, потом вместе чай пить стали. Пью чай, а сам рассказываю, что со мной случилось. А люди смотрят на меня и молчат все, словно языки свои вместе с чаем проглотили, только вздыхают тяжело. Но вот одна старуха и говорит: «Тут Лед-глаза мимо стойбища нашего проезжал, по всему побережью пушнину собирал, о тебе рассказывал. Был у твоей жены проездом. Она пять дней тогда уже с детьми голодала».
«Значит, был человек у нее? — обрадовался я. — Наверное, дал он ей в долг хотя бы немножко муки, рису. Человек же, понимать должен…»
Смотрю, у старухи слезы на глазах показались. «Нет, — говорит, — человека в твоей яранге не было, там Лед-глаза был. Каюр его рассказывал, что вытащил купец пряник из кармана и детям показал, дети к нему бросились, а он спрятал пряник к себе в карман, захохотал и говорит: «Отец ваш гордый очень, вздумал спорить со мной, торговаться. Вот приедет с моря, если медведи его не сожрали, он вас и накормит. Если вернется, так ему и скажите, чтобы умнее и смирнее был…» Каюр хотел часть корма, для собак приготовленного, у яранги сбросить, но Лед-глаза увидел, закричал на него, остолом ударил, заставил сейчас же дальше ехать».
Анкоче замолчал. Оро не мог промолвить ни слова. В ушах его все еще слушалась тоскливая песня собачьей упряжки, а перед глазами маячили врытые в землю китовые ребра — жалкие остатки давнего очага Анкоче.
— Лед-глаза, — прошептал мальчик и вдруг отчетливо представил себе, как купец протягивает голодным детям пряник И тут же со злобной улыбкой прячет его в карман.
— Детей своих и жену я мертвыми в яранге нашел, — вдруг промолвил Анкоче.
Потрясенный мальчик медленно повернулся в его сторону, со страхом заглянул ему в лицо.
— Темно в моих глазах стало, — печально продолжал Анкоче. — Ничего не вижу. Потом вон туда глянул, где огни сейчас горят. И вдруг Лед-глаза мне представился. Закричал я, с плеча винчестер сорвал и все патроны в Лед-глаза выпалил, а они по-прежнему стоят передо мной — холодные глаза, хитрые, злые.
Говорили, что тогда в меня безумие вселилось. Я пешком в Янрай ушел, без спросу у одного охотника упряжку взял и поехал Лед-глаза искать. Убить хотел. Долго, я ездил от стойбища к стойбищу. Почти не ел ничего, не пил, не разговаривал, с винчестером спать ложился, а по ночам на улицу выскакивал и в воздух стрелял, потому что опять перед собой Лед-глаза видел.
Не нашел я в ту зиму купца, куда-то он далеко на Колыму уехал, а летом на шхуне он на Аляску уплыл. Через года два снова в Янрай вернулся, но уже с сыном своим, этим вот — Мартином. Успокоился я к тому времени, но все равно Лед-глаза боялся со мной встречаться, боялся мне прямо в лицо посмотреть.
Вскоре я на вдове женился. С девочкой ее, вот твоих лет, взял. Полюбил я девочку, совсем она родной мне дочерью стала. А потом снова горе случилось. Когда уходил Лед-глаза уже совсем к себе на Аляску, его сын с пьяными матросами утащил мою дочь к себе на шхуну. Так с тех пор я и не видел ее…
— О, как так можно! Сколько зла они тебе принесли! — воскликнул Оро. Голос его дрогнул, сорвался.
— Да, Оро, много зла они принесли мне, — вздохнул Анкоче. — От того я их дух на всю жизнь запомнил. Как ни хитрил Мартин Стэнли, как ни укрывал свою волчью морду заячьей шкурой, я все равно узнал его, хоть на старости лет да рассчитался!
Вот и рассказал я тебе, что ты меня просил. Запомни мой рассказ. В жизни пригодится. А теперь давай помолчим, подумаем.
Долго еще не выходил из головы Оро рассказ Анкоче. Он долго всматривался в мерцающие вдали огни, а перед глазами его нет-нет да и снова всплывал курган с двумя торчащими в нем китовыми ребрами. Ему было невыразимо жалко Анкоче, и тут же в памяти почему-то всплыл дедушка Ятто, у которого тоже была трудная молодость. Представив себе его доброе морщинистое лицо, его грубые, но такие ласковые руки, Оро грустно улыбнулся в темноте ночи и подумал, чувствуя теплый прилив нежности к деду: «Вот бы сказку его послушать, походить бы вместе с ним между оленей по пастбищу». Но тут перед глазами мальчика снова встало лицо заболевшей учительницы. Оро соскочил с нарты, ударил одну, другую собаку кнутом, подгоняя упряжку.
…На вторые сутки Анкоче и Оро привезли в Янрай илирнэйского врача. Когда врач вошел в комнату учительницы, ученики все как один хлынули к двери и замерли. Оро, делая строгое лицо, предостерегающе поднял палец.
— Чего ты так громко сопишь! — недовольно, вполголоса бросил он толстенькому малышу из первого класса. Малыш замер, изо всех сил стараясь показать Оро, что его замечание ой принимает к самому сердцу.
Но скоро распахнулась дверь, и на пороге показался улыбающийся врач.
— Ничего, ничего! — бодро сказал он. — Учительница ваша скоро встанет на ноги.
Ученики было радостно закричали, но Оро снова строго поднял палец. Шум как ножом отрезало.
16
К тому, что Тэюнэ вместе с Гэмалем уехала в Кэрвук, в Янрае очень скоро привыкли. Всем казалось, что так и должно быть. Вскоре дошли до янрайцев вести, что Тэюнэ поступила учиться на курсы медсестер. Иляя эта весть повергла в уныние. До сих пор он все еще втайне надеялся, что Гэмаль, став большим начальником, не захочет жить с простой женщиной и прогонит ее опять в Янрай. «Теперь, конечно, ждать нечего. Теперь сама Тэюнэ большим человеком становится, доктором станет, — с горечью рассуждал Иляй. — И откуда у этой женщины ума столько взялось? Не отняла ли она мой ум, пока жила со мной?»
После долгой полярной ночи, когда на небо уже подымалось мартовское солнце, весь поселок взбудоражила весть: приехала Тэюнэ. Приехала с огромной сумкой с красным крестом, в белом халате, точно таком же, как у докторов, и остановилась у Оли.
Взволнованный Иляй пораньше вернулся с охоты и, как бы прогуливаясь, прошел несколько раз мимо школы. Нужен был какой-то предлог, чтобы явиться к Тэюнэ и посмотреть, какой она теперь стала.
«Ну что ж, соображу что-нибудь», — подумал Иляй и направился в свой дом, который он занимал вместе с семьей Нотата.
А Тэюнэ в это время проводила санитарный осмотр поселка. Одетая в белый халат, она переходила из дома в дом вместе с Олей, радуясь, что в поселке уже не было яранг, а в домах чисто и уютно. Давая своим недавним подругам по охотничьей бригаде советы и даже делая замечания, Тэюнэ находила такие слова, которые никак не могли обидеть хозяек, знающих себе цену.
Лицо ее, как и прежде, было подвижным, с живыми глазами-полумесяцами, но чуть-чуть комическое выражение степенности и важности придавало ему что-то новое.
— Не мешало бы сделать для посуды шкафик, — сказала она Айнэ, которая заменила ее в женской охотничьей бригаде. — Я знаю, что если ты захочешь, то быстро заставишь своего Рультына сделать шкафик. Ты такая!
— Это верно. Я заставлю Рультына сделать посудный шкафик, — согласилась Айнэ. — Нехорошо, когда посуда всегда на столе стоит.
В дом Нотата Тэюнэ вошла не без волнения: она знала, что там живет Иляй.
Осмотрев комнату Нотата, Тэюнэ справилась о здоровье хозяев, что-то записала в свою книжку и затем уже постучала в комнату Иляя. Оля пошла за ней.
Иляй сидел за столом, завязывая тряпицей порезанную руку.
— Что с тобой случилось? — спросила Тэюнэ, подходя к Иляю. Тревога в ее голосе необыкновенно взволновала Иляя.
— Понимаешь, нечаянно порезал ножом, — бормотал он. — Нечаянно… Хотел тебе показать.
Кинув косой взгляд в сторону Оли, Иляй отдернул руку, которую Тэюнэ хотела залить йодом.
— Я подожду тебя, Тэюнэ, у Нотата, — догадавшись, сказала Оля и вышла из комнаты.
— Сейчас я тебе помогу, — стараясь казаться спокойной, приговаривала Тэюнэ. Но как она ни старалась держать себя в руках, волнение все сильнее охватывало ее. Она бралась то за одно, то за другое в своей сумке, выкладывала на стол, прятала снова. Заметив мелькнувший в руках Тэюнэ ланцет, Иляй закричал:
— Ты что, полоумная женщина, хочешь мне руку отрезать, что ли?
Тэюнэ смущенно взглянула на бывшего мужа и вдруг рассмеялась звонко, от чистого сердца. Иляй жадно смотрел ей в лицо. На миг представив Тэюнэ хозяйкой в своей новой комнате, он с трудом проглотил что-то, застрявшее в горле.
