Анатолий Емельянов - Запоздалый суд (сборник)
Сколько раз уже он собирался на праздники, на выходные ли дни «махнуть» на рыбалку или с семьей «удариться» по грибы; и уже снасти не раз готовил, корзины из кладовки доставал — увы! обязательно находились какие-то неотложные дела и удерживали дома… Ну да дела делами, а уж если откровенно, то, видно, больше-то на словах он рвался на природу. Ведь и нынче, в пустой, ничем важным не занятый день, и то не очень-то рванулся, а лишь с большим трудом дал уговорить себя Леониду Семеновичу…
Когда они вернулись на кордон, то увидели у сарая чалую, похоже, недавно выпряженную лошадь. Она стояла у телеги и аппетитно хрумкала свеженакошенную траву.
Из летней кухни тянуло дымком и запахом жареных грибов — таким вкусным, что сразу слюнки потекли.
— Ну вот, пока мы ходили, и моя хозяйка приехала, — обрадованно проговорил Максим Алексеевич и пояснил: — На соседней пасеке была.
В доме их встретила среднего росточка русоволосая женщина с невыразимо синими глазами. Выглядела она уже пожилой, под стать Максиму, а ясный свет ее глаз заставлял забывать о возрасте, намного убавляя его.
Хозяйка коротко назвалась Марьей и, не теряя времени, тут же принялась собирать на стол. А когда водрузила посреди тарелок с хлебом и закусками огромную сковородку жареных грибов, спросила мужа:
— Я пока не нужна?
— А что случилось? — обеспокоился Максим Алексеевич.
— Улей роится. Не знаю, одна мама справится ли. Побегу помогу ей. — И, обернувшись к гостям, приветливо, радушно: — Да вы кушайте, кушайте, не обращайте внимания…
А когда хозяйка ушла, Максим Алексеевич, словно бы исполняя ее наказ, тоже попотчевал гостей:
— Ешьте, ешьте на доброе здоровье.
Федор Иванович с небывалым аппетитом разделался с прожаренной на дымном костре ножкой индюка, а потом, уже не спеша, наслаждаясь, принялся за жареные грибы. Давно не едал он ничего столь же вкусного! Ну, еще и то сказать: часто ли приходилось ему есть обед с такой вкуснейшей приправой, как чистый лесной воздух?!
Под конец, прихлебывая и смакуя душистый, заваренный разными травами чай, он блаженно улыбался и мысленно повторял про себя: этот первый раз не будет последним. Он обязательно приедет сюда, на здешние пруды и озера, под своды этих могучих сосен, к этим милым, радушным людям, приедет еще и еще!..
Дождь догнал их где-то на полпути к дому.
Разом вдруг зашумела листва, и нарастающий с каждой новой секундой ливень обрушился на деревья, на парусинный верх «газика», встал стеклянной стеной впереди машины. Ливень был столь обильным, что вскоре же по земле заручьились мутные потоки. Хорошо, что они к тому времени уже успели выехать на главную насыпную дорогу и можно было не бояться застрять в какой-нибудь колдобине.
Говорили мало, каждый думая о своем.
Федор Иванович думал, что после нынешней поездки забот у него прибавится. Лесникам на кордоны надо проводить электричество. Да, это недешево, расстояния большие, не раз в Чебоксарах об этом придется разговор вести. Но — делать надо. Надо, чтобы и у лесников были и телевизоры, и холодильники, чтобы они жили, как и все люди живут… И насчет пасек надо подумать. Нельзя ехать на одном энтузиазме Максимов Алексеевичей, энтузиазму нужна деловая поддержка. А то мед все любят, считают его вроде бы даровым продуктом, однако же возиться с пчелами никто не хочет. Нелепость какая-то!.. А грибы? Вот уж воистину даровой продукт, бесплатный дар леса. И какой вкусный и питательный продукт! А взять не можем… Завтра же надо собрать в райкоме заготовителей. И заводы пусть в выходные дни вывозить рабочих по грибы. Разве плохо, если в каждом доме будет вдоволь их сушеных, соленых или маринованных?!
Четыре года живет Федор Иванович в этом районе. И с каждым годом ближе, понятней становятся ему и поля, и соленья района, и люди, живущие в этих селеньях, в здешнем городке. По утрам, пока еще нет посетителей, любит Федор Иванович мысленно оглядеть из райкомовского Кабинета свой район. И замечает, что взгляд его с каждым новым годом становится вроде бы пошире и проникает все глубже и глубже.
В глубину лесных проблем он за нынешний день, понятное дело, еще как следует не проник: все тут не так просто. Но, возвращаясь вот сейчас из поездки, он знал, что после нынешнего дня его секретарский взгляд на район стал еще шире. А что забот и хлопот прибавилось — что ж, такая уж у него работа. Волков бояться — в лес не ходить…
А еще он представил, как завтра утром к нему в кабинет придет Александр Анатольевич и донельзя удивится, узнав, что первый секретарь райкома провел целый день в обществе «скучного деляги», как он честит Леонида Семеновича. И Федор Иванович не будет ни в чем разуверять второго секретаря, а только напомнит народную мудрость насчет пуда соли и добавит, что они, руководители райкома, с Леонидом Семеновичем не только пуда соли не съели, а даже по тарелке супа вместе не выхлебали…
Только уже перед самым городком Федор Иванович очнулся от своих мыслей и заметил, что дождя здесь нет. Вроде бы все время шел за ними вдогонку, а тут отстал.
«Ну, дорогу-то мы ему показали. Может, к ночи соберется… Надо, надо полям дождя!»
Перевод Семена Шуртакова
Мои счастливые дни
(повесть)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
На улице уже стояла непроглядная темень, и даже когда глаза пообвыкли, я едва различал ступеньки крыльца. Но в небе было густо от звезд, и оно казалось совсем близким, особенно искрящаяся полоса Млечного Пути — словно что-то земное, здешнее, как запах яблок, которым, кажется, дышит не только вся уснувшая деревня, но и весь этот притихший, успокоившийся на ночь и очарованный мир.
Впрочем, тишины-то особой и нет пока возле правления: гудят машины, в свете фар промелькивают люди, перекликаются, собираясь в свои компании:
— Эй, Кесьтук! Где ты там? Каждый раз тебя ждать!..
Кесьтук? Нет, я не знаю его по имени, хотя, может быть, и не раз видел. И кто его кличет, тоже не могу узнать по голосу, хотя — ясное дело — это один из тех, кто сидел только что на собрании и поднимал за меня руку — ведь проголосовали единогласно, и Бардасов тут же хлопнул меня по плечу, как друг, и громко сказал:
— Поздравляю, комиссар! — И улыбался такой широкой светлой улыбкой, что я даже смутился, хотя, честно сказать, это был первый миг, когда я перестал сомневаться в своем согласии работать в колхозе. Да и это — комиссар…
— Эй, Кесьтук, мы поехали, догоняй!..
— Федор Петрович! Где Федор Петрович?!
Может, это зовут и не того Федора Петровича, не ставшего в этот вечер секретарем парткома, как это вроде бы намечалось, может, есть в колхозе другой Федор Петрович. Но вот уж кого мне было жалко на собрании, так это Федора Петровича, когда председатель Бардасов прямо так во всеуслышание заявил:
— Ты языком только работаешь, Федор Петрович, а нам в колхозе нужен настоящий работник, — И точно заслонку открыл — критика так и хлынула на бедного Федора Петровича: и что за двумя зайцами гонится, работая учителем в школе и за секретаря парткома получает, что в бригадах не бывает никогда… А под конец выскочил маленький мужичок, худой, как цыпленок, в засаленном галстучке, и визгливым тонким голоском выкрикнул:
— Я всю правду скажу, всю правду! — И мне показалось, что сейчас он выдаст такое обвинение, что все прочие покажутся детским лепетом. Однако этот маленький мужичок, фамилия которого была, как ни странно, Карликов, только и высказал: — Не работал он с коммунистами попутному! Вот!.. И все, — и, страшно сверкнув глазами на Федора Петровича, опустился на место, — словно в яму провалился. Но стоило закончиться собранию, как этот Карликов оказался за спиной Бардасова и поддакивал ему, и мне сладко улыбался маленьким молодым личиком. По Бардасов не обращал на него никакого внимания и даже не посмотрел на него, когда сказал:
— Эй, Сидор, проводи Александра Васильевича на ночлег к Графу да скажи: пусть ужин сготовит.
— Обязательно, Яков Иванович, обязательно! — засуетился Карликов и схватил меня за руку.
— Да скажи, — добавил Бардасов, — через полчасика я и сам приду.
А я искал глазами Федора Петровича. Зачем? — и сам не знаю. Я, конечно, не был перед ним виноват, и если он умный человек, он это поймет сам. И утешения ему вряд ли нужны… Но Карликов не отпускал меня и тянул вон из парткома — ведь он получил приказ председателя проводить меня на ночлег. И вот я иду по тропинке возле палисадников. Корни ветел избугрили ее, и я спотыкаюсь, а Карликов впереди шагает так ловко и быстро, что я отстаю. Я уже не смотрю в небо на звезды, нет, не смотрю, потому что до меня тут только доходит во всей ясности, что произошло не одно мое избрание в секретари парткома колхоза, но нечто большее — незаметно и неслышно в этот вечер рухнуло все мое так прекрасно выстроенное в мечтах будущее. Эх, голова! Не голова ты у меня, а глиняный горшок!.. А как же Надя? Ведь она ждет совсем другого известия от меня, ведь ни кто-нибудь, а я сам месяц тому назад показывал ей строящийся в нашем городке восьмиквартирный дом, в котором мне обещал квартиру сам Геннадий Владимирович: «Одну квартиру из восьми мы строим специально для Сандора Васильевича». Но тогда я был инструктором райкома партии, а теперь я новый секретарь парткома колхоза и иду на ночлег к какому-то Графу. А Надя ничего этого не знает. Она приготовилась к другому: жить в том самом доме, который скоро будут заселять, и работать в средней школе учителем биологии… Впрочем, иной жизни я и сам для себя не представлял, и хоть в будущее свое далеко не заглядывал, оно казалось мне вполне определенным, тем более что из райкомовских инструкторов я был самым молодым. По этому случаю Геннадий Владимирович еще и шутил: «Сандор Васильевич у нас самый молодой, еще и не женат, так что ему не страшны никакие расстояния», а раз так, то и выделили мне самые дальние колхозы. Не страшны-то не страшны… и однажды прошлой осенью я протопал до «Звезды» почти семь часов. А вот сюда, в Кабыр, я попал совершенно случайно — получил в качестве дополнительной нагрузки на время. Правда, в «Серп» я почти и не заглядывал, всего-то и провел два собрания… Комиссар! Как-то на все эти перемены взглянет Надя? Эх, голова!..
