Василий Ардаматский - Суд

— Уточните, пожалуйста, что означает — купил по случаю? У кого, где? За сколько?..

Кошмарный сон продолжался…

— Может, вы считаете, что я ее украл и еще кого-нибудь при этом убил?

— Кто может подтвердить, что сегодня около полуночи вы были у себя на даче? — спросил парень.

— Минимум десять человек, — ответил Горяев и почему-то первым вспомнил Кичигина — вот кто может вырвать меня из этого кошмара! — Я могу от вас позвонить в Москву?

— Зачем? Кому?

— Моему достаточно ответственному коллеге из министерства, который был сегодня у меня в гостях.

Все-таки парень, видимо, засомневался:

— Назовите номер телефона.

Горяев назвал домашний телефон Кичигина, и парень тут же его набрал. Были слышны продолжительные гудки, но никто к телефону не подходил. Горяев подумал не без злорадства: он там сейчас дрыхнет без задних ног…

— Не отвечают, — сказал парень.

— Подождите, подождите, ради бога, — испугался Горяев. — Подойдут обязательно.

И действительно, в Москве ответили, парень торопливо передал трубку Горяеву.

— Кузьма Аверкиевич? — сорвавшимся голосом спросил Горяев.

— Кто звонит? — сердито спросил Кичигин сиплым басом.

— Горяев… Вы меня слышите?

— Что случилось?

— Я звоню из отделения милиции на станции Лихово.

— Что-что? Не понимаю.

— Я звоню из отделения милиции на станции Лихово, — раздельно и четко произнес Горяев.

— Из милиции? — переспросил Кичигин уже ясным голосом.

— Да, да, меня задержали, спрашивают, откуда у меня моя шуба и где я был сегодня в полночь и так далее… Засвидетельствуйте…

— Бред какой-то, — перебил его Кичигин. — Повторите название станции.

— Ли-хо-во, отделение милиции.

— Какой там номер телефона?

— Ради бога, этот кошмар нужно прекратить немедленно! — закричал Горяев, который подумал, что Кичигин сейчас положит трубку и тогда все останется по-прежнему.

— Успокойтесь, я сейчас позвоню одному их начальнику, и все будет в порядке, вы останетесь при своей шубе. — Кичигин там, в Москве, громко рассмеялся. — Ладно, подождите немного.

Горяев отдал трубку парню:

— Сейчас вам позвонят.

— Кто?

— Какой-то ваш начальник…

— Сколько же это мы будем ждать?

— Он сказал — скоро.

Прошло, однако, около двадцати минут, и кошмар продолжался.

— Скажите мне все-таки, почему вы меня схватили? Я же буду жаловаться! — возбужденно сказал Горяев.

— Сегодня около полуночи возле станции Фирсово ворье раздело артиста, возвращавшегося с концерта, и вдобавок избили его до потери сознания. Должны мы искать бандитов?

— Должны, — ответил Горяев. — Но разве я так похож на бандита?

Парень не ответил — отвернулся.

— Теперь бандиты одеваются, как артисты, — серьезно заметил милиционер.

Горяев подумал — а вдруг все это с шубой только спектакль и задержан он по совсем другому поводу?

— А что же я еще забрал у того артиста? — улыбаясь, спросил Горяев.

— А зачем вам это знать? — лениво спросил парень.

В это время зазвонил телефон, и он схватил трубку:

— Следователь райотдела милиции Прудников слушает. Да, да, товарищ полковник… Задержан по подозрению… Слушаюсь… Слушаюсь… Конечно, я вас знаю. Да, помню, товарищ полковник. Не затрудняйтесь, товарищ полковник, я ваш голос знаю. Слушаюсь. — Парень положил трубку, помолчал, не глядя на Горяева, и сказал тихо: — Нам приказано извиниться перед вами за произошедшее…

— А если б не было приказано? — уже со злостью спросил Горяев.

Парень не ответил, милиционер, заглянув в свою записную книжку, сказал:

— Поторопитесь, сейчас поезд.

Электричка быстро наполнялась, пассажирами и обыденность происходящего вокруг все больше успокаивала Горяева — нет-нет, никакого спектакля не было, он был задержан действительно по недоразумению.

Проверка, которую Куржиямский мог провести в Москве, заняла почти два дня, но никакой ясности в отношении местонахождения Жоры Томака не наступило. Установлено, однако, что в колонии, куда он поначалу был отправлен, не пробыл и половины срока, а затем, как нуждающийся в каком-то специальном лечении, переведен на поселение. А вот куда именно, установить не удалось. По одному косвенному документу — вроде бы куда-то ближе к Москве…

Любовцев выслушал результаты проверки с непонятным Куржиямскому удовольствием.

— Видите, как интересно все складывается! — воскликнул он, но, заметив на лице капитана недоумение, мгновенно разозлился: — Не пойму вас, Куржиямский, — то подай вам право рассматривать дело шире, а то сами смотрите сквозь щелку. Вам надо ехать в колхоз к Степовому, с двойным прицелом, это ясно как дважды два четыре. Установите там, ваш ли Жора снабжал колхоз левой техникой, и если ваш, мы бьем по двум целям — приближаемся к спекулянтам и к возможности установить, как совершается таинство досрочного освобождения преступника, за что нам министр скажет особое спасибо. Понимаете?

— А если окажется, что Жора не тот?

— Будете искать другого, — Любовцев все еще злился и говорил жестко, отрывисто: — Боитесь съездить зря? Так не бывает. На вашем месте я был бы рад хотя бы посмотреть страну. Поезжайте сегодня же…

Однако выехать удалось только на другой день утром, остаток дня Куржиямский постарался не попадаться на глаза Любовцеву, выждал, когда уже под вечер тот отправился по делам на Петровку, и поспешил домой.

Дежурный в обмен на ключ от кабинета выдал ему письмо:

— Опять вам, товарищ капитан, какой-то зек пишет.

Действительно, по обратному адресу судя, письмо было из колонии. Куржиямскому нередко писали его бывшие подследственные — вот оставлял он в их душах что-то такое, что побуждало их однажды сесть к столу и написать письмо…

Куржиямский сунул письмо в карман — скорей домой.

Эти письма он обычно читал вместе с семьей — считал, что этим он вызывает интерес семьи к своей службе.

Куржиямский сел рядом с женой. Распечатал конверт, вынул из него письмо, написанное на обратной стороне противопожарной листовки.

«Уважаемый Всеволод Кузьмич!

Не было у меня такого желания — писать вам письмо, хотя, помните, разговор об этом у нас с вами был и вы приглашали писать. Но что, интересно, вы скажете на нижеследующее?

Не помните ли вы по нашему часовому делу такого Жору Томака? По кличке Фонарь — мы так прозвали его за то, что во время дела он стоял у фонаря возле киоска, и как раз я доставил ему туда коробки с часиками, исключительно дамскими и частично золочеными. Чтоб я больше не жил — это одна чистая правда, А в чем же неправда и на что я смею жаловаться? Читайте дальше.

1. Жора Томак вошел в наше дело слева и был нам дан как гиря на шею. Кто нам его дал и почему я его взял, рассказывать не буду. Когда мне в школе выдавали аттестат перезрелости, отмечалось, что у меня сильно развито чувство долга, и это так уж и есть на самом деле. Но не в этом дело, а в том, что правды на земле нет, хотя вы и силились доказать мне обратное.

2. Вернемся к Жоре Томаку. Я, конечно, понимал, что его суют в мое дело под грим — это когда надо быка загримировать под козла. Где-то он горел по-серьезному, на больший срок, и его спрятали на маленький срок по нашему делу. Во всяком случае, могу вас заверить, что человек, который сунул Жору к нам, по мелким делам у вас проходить не будет.

Итак, привесили Жоре четыре годика. А мне, если не забыли, с учетом моего заслуженного прошлого, дали в два раза больше — восемь то есть. И я отсиживаю их по звонкам. А Жора Томак уже давно на воле. Сперва он сачковал в колонии при канцелярии, а потом отбыл в неизвестном направлении. А третьего дня получил я письмо от дружка верного, как штык, и который трепаться не умеет, что Жора уже гуляет на свободе и проворачивает дела, по сравнению с которыми наше часовое дело игра в бирюльки.

3. Поскольку вылез Жора из колонии в явное нарушение закона, он, таким образом, положил на вашу законность, которую вы без устали мне внушали во время следствия. О чем и спешу вас уведомить. Но поскольку на суде открылось, что он еще и нас заложил, я, чтобы облегчить вам свидание с Жорой, хочу предупредить, что сейчас Жора Томак зовется как-нибудь иначе, он загодя имел паспорт для дальнейшей жизни. Вот, Всеволод Кузьмич, как плюют на ваши святые законы.

— Ну и дал же он тебе по носу, — обрадованно смеялась жена. — Болтают, болтают: соцзаконность, соцзаконность, а на деле — кто как хочет, так и воротит. Чего же стоят все твои ночные бдения? Ты погляди на себя. На кого ты стал похож? Одни глаза на лице, и те как у голодного волка.

— Ленуся, погоди, дай подумать. Собери лучше чемоданчик…