Варткес Тевекелян - Гранит не плавится
— А что, в самом деле, Алексей, если приговор считать условным и выдать парня на поруки работникам комендатуры? — спросил Цинбадзе. — Ну, а если не справятся с ним, вдвойне с них взыщем!
— Согласен! — сказал Лордкипанидзе.
— Большое вам спасибо! Мы уж постараемся! — Я не хотел скрывать радость. — Можно взять Гугушу с собой?
— Видал, какой прыткий? Нет, вы сперва соберите всех сотрудников, вынесите постановление, пришлите его нам, — тогда мы пересмотрим решение.
— Хорошо! Сегодня же пришлём вам постановление общего собрания! — Считая разговор законченным, мы поднялись, но Лордкипанидзе задержал нас.
— У меня тоже есть одно дело к вам, — сказал он и спросил: — Силин, ты когда-нибудь бывал в Красных казармах?
— Нет! Слыхать слыхал, но бывать не пришлось…
— В казармах человек четыреста армянских беженцев — женщины, дети, старики. Они, спасаясь от турецкой резни, ещё в тысяча девятьсот девятнадцатом году бежали из Карса, Ардагана и застряли здесь, а сейчас форменным образом голодают. Началась эпидемия тифа… Нужно этих несчастных во что бы то ни стало спасти. У нас пока нет никаких средств. Москва обещала помочь, но только месяца через полтора. Что, если эту задачу возложить на вас?
Мы с Иваном Мефодьевичем переглянулись и одновременно пожали плечами, не понимая, чем мы можем помочь голодающим беженцам.
— Не дошло? — спросил Цинбадзе.
— Нет…
— Сейчас объясню. Вы постоянно имеете дело с импортёрами, спекулянтами, валютчиками, знаете их всех наперечёт, так? Соберите всю эту компанию, потолкуйте. Вежливенько нажмите на них, — пусть раскошелятся малость и помогут голодным людям, хотя бы во имя спасения своих чёрных душ! Чего-чего, а грехов у них хоть отбавляй! Надеюсь, теперь поняли?
— Более или менее, — нерешительно ответил Яблочко. — Понять, конечно, поняли, но ведь скряги они, за копейку чёрту душу отдадут! Могут и отказаться…
— А вы сделайте так, чтобы не отказались! Речь идёт о спасении четырёхсот человек. Кому, как не нам, чекистам, позаботиться о них? — сказал Цинбадзе.
— Сделаем всё, что в наших силах! — Яблочко поднялся. Встал и я…
На улице, прежде чем заговорить, Яблочко долго молчал. Видно, задание пришлось ему не по душе…
— Что молчишь? — наконец закричал он на меня.
— Думаю, — ответил я.
— «Думаю, думаю»! — передразнил Яблочко. — Твоими думами голодных не накормишь… Чёрт те что получается! На четвёртом году революции идти кланяться всякой сволочи: так, мол, и так, выручайте, пожалуйста… Да мне легче десять суток на вахте простоять в штормовую погоду!..
— Едва ли после этого голодные почувствовали бы себя сытыми!
— Чем зубы скалить, лучше скажи, с чего начать?
— По-моему, прежде всего надо сагитировать хотя бы несколько денежных тузов, пользующихся влиянием на чёрном рынке, и действовать через них.
— Я тоже так считаю!.. Но знаешь, начальство за дорогую цену отдало нам Гугушу! Такую тяжесть взвалили…
— Гугуша тут ни при чём… Иван Мефодьевич, возьмём извозчика и поедем в Красные казармы. Посмотрим, что там творится…
— Поехали! — согласился Яблочко.
На окраине города высились мрачные стены казарм, выложенные из красного, потемневшего от времени кирпича. Отсюда, наверно, и название — Красные. Дорога к воротам превратилась в болото, и мы с трудом пробрались в обширный грязный двор, где в куче мусора копошились босые, исхудавшие детишки в лохмотьях.
Вошли в первые попавшиеся двери, и то, что предстало перед нашими глазами, было ужасно.
В огромном, сыром и грязном помещении, прямо на каменном полу, ютилось десятка два семей. По углам, укрытые тряпьём, стонали больные. На руках высохших, как мумии, желтолицых женщин плакали грудные дети. И этот негромкий, безнадёжный, жалобный плач немыслимо было слушать — он терзал сердце…
Обитатели казарм окружили нас.
— Неужели Советская власть допустит, чтобы люди сгнили здесь заживо? — спросила плоскогрудая женщина, возраст которой трудно было определить. Судя по глазам, она была молодой, но измождённое, всё в морщинах лицо и космы седеющих волос превращали её в старуху.
— Больных увезите, больных! — визгливо кричала из своего угла седая старуха, протягивая к нам руки.
— Спасите детей!.. Смотрите, на кого он похож! — мать с лихорадочно блестевшими от голода глазами показала нам своего ребёнка — в жалком тряпье копошился маленький скелетик, обтянутый бледной кожей.
— Хватит! — громко крикнул Яблочко. Он был очень бледен. — Честью клянусь, мы поможем вам! И больных заберём, и детей накормим! — Он повернулся и быстро вышел. Никогда ещё я не видел его таким взволнованным.
Молча обошёл он все казармы, — везде та же картина. И только когда мы уже подъезжали к порту, он негромко сказал мне:
— Одно дело слышать, и совсем другое — видеть своими глазами… Цинбадзе прав: для спасения этих несчастных все средства хороши! Я готов идти на поклон не только к паршивым спекулянтам, а к самому чёрту-дьяволу!..
В тот же вечер в отдельном кабинете ресторана «Италия», за двумя бутылками вина, мы вели дипломатические переговоры с тремя воротилами чёрного рынка: со старым нашим знакомым Графом, невероятно толстым импортёром Неврузом, национальность которого никто не мог определить, и известным валютчиком и игроком в рулетку Чернышёвым.
Иван Мефодьевич сделал несколько глотков вина, откашлялся и, не глядя на своих слушателей, произнёс довольно длинную речь о необходимости сострадания к ближним своим.
— Все мы смертны, — философствовал он, — и на тот свет ни черта с собой не унесёшь!.. Всё — слава, богатство, красота, молодость — исчезнет как дым. И только добрые дела человека в памяти потомства…
Граф слушал с чуть приметной насмешливой улыбкой, флегматичный Невруз катал хлебные шарики, а Чернышёв откровенно зевал от скуки.
— Мы с Силиным были сегодня в Красных казармах. И то, что увидели там, не поддаётся описанию! — продолжал Яблочко. — Дети превратились в живые скелеты, женщины высохли — одни кости да кожа. О стариках и старухах говорить нечего — мрут как мухи. Ко всем их бедам прибавился ещё тиф… Мы и подумали, неужели нельзя спасти этих несчастных? — Он стукнул по столу кулаком так, что звякнули стаканы, и тяжёлым взглядом обвёл собравшихся.
Некоторое время все молчали.
— Правильно, нужно, чтобы местные власти оказали им немедленную помощь! Иначе эпидемия тифа распространится на весь город, — сказал Чернышёв.
— Можно собрать пожертвования тоже! — вставил Невруз.
Мы с Яблочко переглянулись.
— Нет, такими полумерами не обойдёшься! — Иван Мефодьевич ещё раз внимательно посмотрел на сидящих за столом и решил раскрыть карты. — Вот что, господа хорошие! Вы пользуетесь большим влиянием среди торговцев, и мы обращаемся к вам с просьбой, — да, чёрт возьми, с просьбой! — подчеркнул он: — Используйте ваше влияние, сагитируйте денежных людей города, — пусть раскошелятся малость ради такого благого дела, с таким расчётом, чтобы хватило месяца на два! Потом уж мы сами позаботимся о беженцах…
Наступило тягостное молчание. Чтобы как-нибудь нарушить его, Граф подозвал официанта и заказал ещё вина, хотя на столе стояли недопитые бутылки.
— Мы с Иваном Мефодьевичем надеялись, — сказал я, — что вы возьмёте на себя инициативу в деле спасения голодающих. Было бы хорошо хоть примерно подсчитать, что потребуется для этого. Если разрешите, подумаем вместе: в день два раза горячая пища, хлеб, ну, скажем, по четыреста граммов на человека, кое-какая одежда, обувь… Окна в казармах нужно забить хотя бы фанерой, нужно поставить железные печи. И прежде всего нужно свести обитателей казарм в баню, хорошенько продезинфицировать одежду и помещение. Заботу об этом мы возьмём на себя: договоримся, чтобы бани дня два обслуживали только жителей казарм. Дезинфекционные камеры тоже пригоним и, конечно, предоставим несколько походных кухонь, не говоря уже о том, что разместим больных в больнице…
— Только и всего? — воскликнул Чернышёв.
— Что же ещё? — спросил я.
— Допустим на минуту, что необходимые средства будут собраны, — сказал Чернышёв. — Мне просто непонятно — кто, по-вашему, будет заготовлять продукты, готовить пищу и, наконец, выдавать её?
— Мне трудно давать советы, — ответил я, — но если вы спросите моё скромное мнение, то я, с вашего разрешения, кое-что скажу… Я на вашем месте собрал бы всех нужных людей и, разъяснив им задачу, избрал бы инициативную тройку — председателя, казначея и секретаря. Эта тройка и должна руководить всей практической работой. Может быть, придётся нанять завхоза, счетовода и поваров… Впрочем, в этих делах вы куда лучше разбираетесь, чем мы с Иваном Мефодьевичем. К слову сказать, можно привлечь на общественных началах и обитателей казарм.
