Вячеслав Сукачев - Интеллигент в первом поколении
Однажды приехал Красильников. Вера Николаевна была дома и читала книгу. Очень долго читала о том, как у героя уехала жена и он вдруг затомился похотливой страстью, заметался в поисках приключений, а жена, где-то там, в отпуске, тоже не терялась и тоже металась по солнечному пляжу в поисках выдуманного идеала. И все это так просто, буднично было описано, словно бы автор меню на завтрашний день составлял. А может быть, подумалось Вере Николаевне, так и надо? Без напрасных усложнений, мучительных раздумий и поисков выхода. Раз — и головой в омут. А там — будь что будет, хоть трава не расти. Но что- то мешало ей согласиться с таким выводом, вызывая брезгливое отвращение ко всему, что могло быть связано с мужчиной… И в это мгновение совершенно неожиданно, пугаясь и взволнованно вскакивая с дивана, она подумала: «Он приехал». Уверенность в этом была настолько сильной, что она невольно подошла к окну и отдернула штору, внимательно осмотрела улицу и, ничего не увидев, стала мучительно ожидать звонка в прихожей. Нервы ее напряглись до предела, казалось, раздайся сейчас звонок, и она упадет в обморок или же бросится к Красильникову и тем самым подведет черту своих сомнений. Но прошло пять минут, десять, пятнадцать— никто не звонил. Она мало-помалу успокоилась, вновь села на диван и уже с иронией сказала вслух:
— Да, он приехал. Что теперь?..
Утром Красильников сделал небольшой доклад о своей поездке в Москву. Он похудел и показался Вере Николаевне усталым. Она не слышала, о чем он рассказывал, никак не могла сосредоточиться на его словах, которые казались ей такими же незнакомыми, как и светло-серый костюм из Москвы.
«Он изменился, — думала Вера Николаевна. — Он сильно изменился. Столица пошла ему на пользу. Пожалуй, теперь бы он уже не написал того письма или написал другими словами».
— Скажите, Вадим Сергеевич, что слышно в Москве о надбавках среднему медицинскому персоналу? — спросила Мария Александровна.
— Надбавки сгущенным молоком, — улыбнулся Красильников, и Вера Николаевна тут же подумала: «Нет, он прежний. Просто за эти два месяца я отвыкла от него».
День тянулся мучительно медленно — Красильников не заходил. Вначале она боялась его прихода, потом начала ждать, а к вечеру уже возмущалась и негодовала. Вере Николаевне казалось грубым и бестактным поведение Красильникова, демонстративно не заходившего в ее кабинет. «Хорошо, — думала Вера Николаевна, — он обиделся, но мог бы зайти и сказать об этом прямо. Конечно, прежде он так бы и поступил, а теперь… Нет, он изменился, и изменился к худшему… Прекрасно, в таком случае и она его встретит…»
Но в этот день Вера Николаевна его не встретила. Не встретила и на другой. А в субботу был коллективный выезд за грибами…
Лес принял их тихо и печально — он уже готовился к осени, к той волшебной поре, богатой на краски и звуки, которая невольной грустью отзывается в человеке, лишний раз напоминая ему, что еще один круг завершен, еще один из множества, которыми одарила природа землю и все живущее и произрастающее на ней. Уже вызрели и опали ягоды, встали на крыло птицы, просыпались в землю семена, с тем чтобы в новом круге свершить еще одно таинство рождения и смерти… Лес принял людей тихо и печально, а они были излишне суетливы, с громкими криками, смехом и шутками вошли в него, нарушив покой вековых деревьев и легкий шепот листьев.
— Верочка, — щебетала неутомимая Тоня, — я совсем-совсем не умею собирать грибы. Я знаю только мухомор. Можно, я буду с тобой? Ты мне покажешь?
— Сбор на обед в два часа! — командовала Мария Александровна. — Далеко не отходить. Водитель будет сигналить нам.
— Верочка, а змеи здесь есть?
— Наверное.
— Боже мой! — ахнула Тоня. — Я боюсь.
Вере Николаевне хотелось быть одной. Несколько раз она пыталась уйти от Тони, но из этого ничего не вышло. Тоня через каждые десять минут окликала ее, молола ужасную чепуху и под конец так надоела, что Вера Николаевна не сдержалась и раздраженно сказала:
— Тонечка, ты бы могла немного помолчать?
— Конечно, Верочка… Знаешь, это у меня с детства. Я и сама не знаю, как у меня все тут же срывается с языка. Просто ужасно… Это хороший гриб?
— Хороший… Выбрось подальше.
— Ты заметила, Верочка, Вадим Сергеевич после Москвы стал какой-то не такой. Раньше и поговорит, и пошутит, а теперь здрасьте-досвиданья, и все.
— Нет, не заметила.
— А я заметила, — вздохнула Тоня, — вот и сегодня всю дорогу молчал…
И все-таки Вере Николаевне повезло: Тоню окликнула и забрала с собою Мария Александровна. Выяснив, что Тоня совершенно не разбирается в грибах, Мария Александровна уже не отпускала ее от себя.
Вера Николаевна никогда прежде не бывала в тайге и не знала ее. Теперь же, одиноко шагая между вековыми деревьями по мягкому пружинящему вод ногами желто-зеленому мху, Вера Николаевна впервые поразилась мощи и величию этого края. Нет, она не боялась сейчас, а просто было у нее такое ощущение, что так вот можно идти и день, и два, и неделю, и никогда не кончится это царство седых великанов, этот мягко-зеленый полусумрак, осторожное потрескивание, неожиданный всплеск чьих-то невидимых крыльев. В одном месте, наткнувшись на поваленную ветром лиственницу, Вера Николаевна присела и долго слушала удивительной глубины тишину. И здесь, среди тайги, Вере Николаевне показалось, что время замерло, она вырвалась из заколдованного круга и жизнь впереди бесконечна. Это длилось только мгновение, но и мгновения хватило, чтобы поверить в возможность счастья. Огромного, как эта тайга, безмерного, как остановившееся на миг время. Так хотелось верить… Так хотелось жить…
На обратном пути Вере Николаевне повстречался Бездомцев. Вернее, вначале она увидела сизоватый дымок, тонко струящийся между стволами, а потом и Бездомцева, одиноко сидящего у костра. Что-то такое было в его позе, одиночестве, маленьком костерке среди непомерно огромной тайги, что заставило Веру Николаевну невольно сдержать шаг и пожалеть Бездомцева почти материнской жалостью. Краем уха она слышала, что он практикует дома, зарабатывает хорошие деньги, проворачивает какие-то махинации с золотом, но сейчас ей не хотелось в это верить. Вечно готовый вспылить, наговорить самые ужасные глупости, он казался Вере Николаевне составленным из треугольников или что-нибудь в этом роде. У него было длинное узкое лицо, острые плечи и чрезвычайно разболтанная походка, и всегда у него что-нибудь торчало углом: локоть, колено, лопатка под нейлоновой рубашкой.
Заметив Веру Николаевну, Бездомцев вскочил и обрадованно пригласил:
— К нашему шалашу, Вера Николаевна.
— А вы разве не один? — она встревоженно огляделась.
— Это так говорят, — улыбнулся Бездомцев, — во множественном числе. А вам везет — полнехонькая корзина.
— Зато у вас, я смотрю, полнейшее невезение, — Вера Николаевна присела к огню, чувствуя необыкновенно домашний, удивительно близкий и понятный уют от легонько всхлипывающего костерка.
— Ну что вы, Вера Николаевна, — Бездомцев присел напротив и закурил, — день у меня сегодня бесподобно везучий… Вначале, волею коллектива, я попал в тайгу, это ли не везение? С тайгой у меня, Вера Николаевна, мно-огое связано. Вы даже и представить не можете, как много… А потом вдруг приходите вы, с корзиной, в платочке, совсем не похожая на ту, что едва здоровается со мною в ординаторской! — Бездомцев опять улыбнулся и пристально посмотрел в глаза Вере Николаевне. — Это ли не везение? Так что мы с вами равны.
— А что у вас связано с тайгой? — полюбопытствовала Вера Николаевна, сделав вид, что не слышала о корзине, платочке и ординаторской.
— С тайгой? — Бездомцев задумался. — Многое… Я ведь в детдоме воспитывался, Вера Николаевна, сирота… казанская. А из детдомов в ту пору принято было убегать. Вот я и бегал. По месяцу в тайге прятался. Вот эти грибы, — он кивнул на корзину, — сырыми едал… Но это разговор невеселый, Вера Николаевна, скучный разговор, А мне бы не хотелось, чтобы эту нашу встречу вы вспоминали со скукой… Но и веселить, увы, не умею.
— И не надо, — тихо и серьезно попросила Вера Николаевна. — Здесь и так очень хорошо.
И в самом деле здесь было хорошо, очень хорошо, неповторимо хорошо. Возможно, чтобы это понять, Вере Николаевне нужна была именно эта минута среди тысяч и тысяч других, именно эта и никакая другая, чтобы ей стало вот так хорошо, уютно и покойно у маленького костра среди большой тайги. Случись другая минута, и, как знать, пришли бы другие мысли, чего-то вдруг недостало или мешало бы что-нибудь, тонкий свист комара, например, Бездомцев… А сейчас — нет. И мысли были… О южном городке, пляже и коротких кострах, которые разводили из оставленных на пляже газет. Именно у такого костра и нашел ее Палашников… Да, для этого тоже нужна была своя минута, именно та, в которую он подошел к ней и спросил… Неважно, о чем он тогда спросил, гораздо важнее — как спросил и как она услышала…
