Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 3
— Весна! — сказал Холмов. — Прекрасная пора, как и молодость. Да еще после грозового дождя.
Своей сдержанной улыбкой Проскуров говорил Холмову, что он с ним согласен. И сразу же, перестав улыбаться, и так, как бы между прочим, сказал, что на завтра назначил заседание бюро.
— Сегодня провожу тебя, Алексей Фомич, а завтра за дело.
— Вот и без меня заседаешь, Андрей. Привык уже?
— А что привыкать? Дело знакомое!
«Жизнь не стоит на месте, — думал Холмов. — И потому те, кто еще совсем недавно без меня, казалось, шагу не могли ступить, во всем советовались со мной, прислушивались, теперь легко обходятся без меня, и этому надо только радоваться. И все же немножко грустно оттого, что Проскуров даже ради приличия не сказал, что, мол, трудно, а сказал: „Дело знакомое!“»
— Какие вопросы на бюро? — спросил Холмов.
— Вопрос один: надо спасать посевы. Задождило не на шутку. Льет и льет, сорняк из земли чертом прет!
— В прошлом году, помнишь, посевы горели от засухи, а нынче дожди заливают. — Холмов раскрыл коробку «Казбека». — Кури!
Они закурили. Холмов смотрел на струйку дыма от папиросы, на свою сухую кисть и думал о том, что особняк, в котором прожито столько лет, сегодня освободится и завтра в него переедет Проскуров с семьей; что на этом просторном балконе будет стоять не он, Холмов, а Проскуров, и что так же по весне будет цвести акация. «Так оно и должно быть, — думал Холмов. — И я рад, что Проскуров — тот человек, кому спокойно можно доверить область».
За городом вставала и плыла на запад черная стена. Молния чертила на ней огненные линии. Проскуров посмотрел на грозовые тучи и сказал:
— Усть-Каменку поливает. Погибнут посевы.
— А ты прими меры, чтоб посевы не погибли.
— Постараюсь. — Понимая, что на балконе не место и не время вести разговоры о сорняках, Проскуров спросил: — Ну что, хорошее жилье приготовлено в Береговом?
— Какой-то домишко. Как раз для пенсионера.
— Благодатный уголок на земле этот Береговой! — сказал Проскуров, чтобы что-то сказать. — Климат исключительный. И море, и лечебный источник, и воздух. Как раз то, что нужно. А какие леса! Карагач, дуб, ясень. А ежевики полон лес!
— Кому это ты расхваливаешь? — с обидой в голосе спросил Холмов. — Береговой-то я знаю, может, и лучше тебя.
— Я к тому говорю, что поезжай, Алексей Фомич, в Береговой, устраивайся там и живи, — краснея и как бы оправдываясь, говорил Проскуров. — Ежели в чем будет нужда — дай знать. Поможем. Я уже звонил Медянниковой.
— Вот это ни к чему!
— Чтобы знала, кто поселится в ее городе, — сказал Проскуров. — И Чижову я наказал ехать с тобой. Пусть поживет в Береговом столько, сколько нужно. Без Чижова тебе будет трудно.
— От него не откажусь. А Медянниковой скажи, чтоб встречу не устраивала. Лучше всего приехать мне в Береговой незаметно.
— Не желаешь, чтоб встречали? Хорошо, все будет так, как ты скажешь, — продолжал Проскуров, доверительно улыбаясь Холмову. — Главное для тебя, Алексей Фомич, — отдых и отдых. Ты его заслужил! Отдыхай, поправляй здоровье, наслаждайся жизнью. Особенно важно набраться новых сил.
— Силы-то мне, Андрей, зачем? — Холмов с тоской смотрел на тлевшую папиросу. — Зачем теперь они мне, силы?
— Для тебя самого, — с той же приятной улыбкой на молодом лице ответил Проскуров. — Для личного, так сказать, благополучия.
— Говоришь: для себя, для личного благополучия? — Холмов прошелся по балкону, выпрямляя худые плечи и поднимая белую голову. — Личное благополучие? Наслаждение жизнью? Что оно такое, Андрей, личное благополучие и наслаждение жизнью? Ответь, поясни! Улыбаешься и молчишь? — Холмов обнял Проскурова. — Андрей, Андрей, видно, так мы воспитаны, что личное благополучие и наслаждение жизнью не для нас. Так, а?
— Да оно, конечно, так. Но все же…
Проскуров и раньше замечал за Холмовым привычку при случае прихвастнуть и сказать о себе красивое словцо. Но на этот раз и по голосу и по взгляду Холмова чувствовал, что сказал он так о себе не ради самопохвалы, что отъезд в Береговой был для него нерадостным и нежеланным.
— Как другу сознаюсь, — продолжал Холмов тем же грустным голосом. — Это теплое царство, именуемое Береговым, мне и даром не нужно. Ты же знаешь, я неожиданно рано стал пенсионером, и душа эту новую для меня жизнь не приемлет. Понимаешь, душа не принимает! И я согласился уехать в Береговой только потому, что оказался не у дел и оставаться в Южном и видеть, как все делается тут без меня, свыше моих сил. И врачи требуют и жена… — Тяжело, всей грудью вздохнул. — Как буду жить в Береговом? Как привыкну к безделью? Ничего, брат, я не знаю. Да и ни думать, ни говорить об этом не хочу. Поговорим о тебе, Андрей! Ты молод, у тебя затылок не болит, и бессонница тебя не мучит. — Кивнул на висящий на улице запретный знак. — Вызови блюстителей тишины и прикажи убрать!
— А ты почему не убирал?
— Как-то хотел убрать, да не убрал, — ответил Холмов. — А ты не во всем следуй моему примеру. Пусть свободно едут машины.
— Да, верно, — согласился Проскуров. — Ни к чему здесь эта преграда.
— Ну, когда переселишься в мои апартаменты? — весело спросил Холмов. — Завтра? Или сперва отремонтируешь? Тут ремонт потребуется пустяковый. Прикажи Гусляренко — в три дня сделает.
— Что-то желания нет сюда перебираться. — Проскуров отвернулся и отошел к перилам. — Как-то, понимаешь, не хочется.
— Не скромничай, Андрей, ни к чему, — твердо сказал Холмов. — Занял мое место, так занимай и мое жилье. Что положено, то и бери. А как же?
— Не получается. — Проскуров смотрел не на Холмова, а на заслон из туч, стоявший за городом. — Не получается. Дом-то уже отдан детишкам.
— Как отдан? — удивился Холмов. — Сам пожелал? Или позвонили и посоветовали?
— Горсовет так решил. Да и я тоже не возражал. — Проскуров с улыбкой смотрел на грозовую тучу. Ему хотелось с улыбкой посмотреть на рассерженного Холмова, и он повернулся к нему: — Да, Алексей Фомич, так-то оно лучше.
Холмов усмехнулся:
— Вот, мол, какой я добренький. Холмов-де сколько лет жил в особняке и о нуждах матерей не думал, а Проскуров, видите ли, приехал из района и сам отдал особняк детям? Так, а?
— Да нет же, и ты не злись, — ответил Проскуров. — Мы с женой уже думали. Ни к чему нам этот дом. Как-то даже неудобно.
— А что в том неудобного, что руководитель живет в отдельном доме?
— Алексей, не будем сейчас говорить об этом. Я вот о чем думаю. Уедешь в Береговой, а случится что, с кем посоветоваться? С тобой было легко.
— Привыкнешь и без меня. Да и я-то не за горами. Станем ездить друг к другу в гости. — Холмов, о чем-то думая, прикурил потухшую папиросу, помолчал. — И все же на прощание хочется сказать вот о чем. Ты молод, по натуре горяч, силенки у тебя много. И я побаиваюсь, как бы собой ты не подменил других.
— Вот уж этого, Алексей, не бойся.
— Надо низовым работникам дать возможность проявить в работе инициативу, самостоятельность, — продолжал Холмов. — Это всегда, из опыта знаю, повышает авторитет и укрепляет дисциплину. И не простую дисциплину, а с высокой степенью сознательности. Ну а теперь пойдем. Мне пора.
Они вошли в дом, и сразу взгляды гостей обратились к Холмову. Дмитрий Петрович Корнев, по рекомендации Холмова ставший вторым секретарем, полнолицый, улыбающийся брюнет, подошел к Холмову, и не один, а со своей красивой женой, прижимая локтем ее голую, полную, коричневую от раннего загара руку. Жена Дмитрия Петровича носила смолисто-черную высокую прическу, формой своей похожую на копенку сена, и умела застенчиво улыбаться. Перебивая друг друга, муж и жена давали Холмову советы, касавшиеся моря.
— По вечерам непременно сидеть на берегу и любоваться закатом. Морской закат очень успокаивает, — уверял Дмитрий Петрович.
— В такие моменты особенно важно глубокое дыхание, — добавила жена Дмитрия Петровича. — В вечерние часы морской воздух исключительно насыщен йодом… А где наша милая Ольга Андреевна? — спохватилась она. — Пойду разыщу!
И ушла быстрой, энергичной походкой.
Просторная лестница устлана ковровой дорожкой. По ней быстрыми шагами поднялся веселый, деловитый и до педантичности во всем аккуратный Чижов. Следом за ним Елена и Игнатюк, бывший шофер Холмова, а теперь шофер Проскурова, несли на медных подносах шампанское и бокалы. Гости радостно посмотрели на подтянутого, в армейской форме Чижова, понимая, что это он, Чижов, ради проводов Холмова еще вчера купил шампанское. «Молодец Чижов, — одобрительно подумал о своем помощнике Проскуров. — Мне и в голову такое не могло бы прийти, а он все сделал, все приготовил, и кстати. Знает, дьявол, что к чему и где что нужно…»
Подозвал к себе и негромко, чтобы никто не слышал, сказал:
