Виктор Конецкий - Том 1. Камни под водой
— Акт! — сказал Вольнов.
— Всегда готов! — сказал длинный, как пионер на линейке. — Только пойдем под крышу, я боюсь бронхит заработать… Эй, старпом! Привяжи покрепче веревку к причалу! Занеси носовой швартов во-о-он на тот пал, понял?
— Есть! — четко сказал старпом длинному и сразу принялся раскручивать вертушку с тросом. И по тому, как все четко и быстро делалось на палубе «Седьмого», было ясно, что капитан здесь умеет не только шутить и называть трос «веревкой»…
Они спустились в кубрик и сели за стол. Вольнов вытер намокшие волосы полотенцем. Пришел механик, нацепил очки в железной оправе и уселся сочинять акт.
Длинный молчал и больше не смеялся.
Вольнов тоже молчал и стучал по столу пальцами.
Потом, головой вниз, кособоча зад и повизгивая от неудобства, спустился по трапу рыжий и мокрый Айк.
— Как звать этого кабысдоха? — спросил длинный.
— Айк, — сказал Вольнов сквозь зубы.
— А тебя как? — спросил длинный.
— Вольнов.
— Слушай, Вольнов, а чего ты такой небритый? У тебя же борода с рыжинкой, а это некрасиво… Небритость подходит только твоему Айку.
— Слушай, ты, как там тебя, — сказал Вольнов. — Какое, собственно, тебе дело до моей бороды?
— Ни-ка-ко-го! — раздельно сказал длинный и опять засмеялся. — А свое судно я еще не принял с завода и долбанул тебя только потому, что соединительная скоба на штуртросе застряла в какой-то щели под рубкой, и руль стал ходить только по семь градусов на борт.
— А зачем на таком ходу ты в ковш полез?
Длинный оживился, отобрал у стармеха карандаш, поискал глазами бумагу, не нашел ничего, кроме акта, перевернул его и стал набрасывать схемку. Механик даже в затылке почесал от такого нахальства.
— Вот, видишь… Ветер был с зюйд-веста, и шел сильный шквал… Он выбрасывал судно на ребра затонувшей баржи…
— И тогда ты дал самый полный вперед?
— Да.
Это было красиво, но рискованно: за полный ход можно было сесть в тюрьму, а за выброс на баржу отвечал бы завод.
Длинный перевернул бумажку с актом и не читая подписал его: «Капитан МРС-7, капитан дальнего плавания Яков Левин».
— Так вот, Вольнов. Ты не злись, у меня не было другого выхода, чтобы спасти суденышко.
А Вольнов уже не злился. Чего нервы портить, если акт уже подписан?
— Но почему вы хохотали, я понять не могу, — сказал Вольнов. Звание «капитан дальнего плавания» произвело на него впечатление.
— Это мне тоже интересно: почему ты смеялся… И подпиши второй экземпляр, — ворчливо сказал стармех. На него романтические звания не произвели никакого впечатления. И потом у него болел зуб.
— Честно говорить? — спросил Левин и сощурился.
— Конечно, — сказал Вольнов, протягивая ему второй экземпляр акта.
— Я всегда смеюсь, когда чувствую себя неудобно. Это потому, что я не нахал. Но, правда, я бы очень хотел им быть. Нахалам легче живется, как говорил мой старый и мудрый дядя Изя…
«Он может говорить без всякого акцента, — подумал Вольнов. — Есть такие евреи, которые иногда специально говорят так, как он сейчас. Такие евреи очень хорошо умеют рассказывать еврейские анекдоты. Он, кажется, славный парень. Только нервный».
— Да, смех есть смех, — глубокомысленно сказал механик.
— Что ты так уставился на мои руки? — спросил Левин у Вольнова. — Думаешь, я подпишу что-нибудь не то? — Он вдруг помрачнел. — Ты мне грубил, а я шутил. Но у всего должны быть границы, ты меня понял?
— А вот слабо вам подраться, полярные капитаны, — сказал механик добродушно и ухмыльнулся.
— Григорий Арсеньич, дорогой, не говори глупости, — попросил Вольнов. — А ты, Яков Левин, не мрачней. Я действительно смотрел на твои руки. Руки много говорят о хозяине… Я как раз по ним решил, что ты, должно быть, нервный.
— Ох уж эти мне домашние психологи, — сказал Левин. — Запомни, у меня не нервы, а двенадцатидюймовые троса… Ну ладно, я к тебе по делу пришел. Флагман приказал снабжение получать. Когда начнем?
— А ты из какого отряда?
— Из второго.
— Значит, вместе поплывем?
— Наверное. Так когда начнем?
— Поужинать надо, — сказал механик.
— Начальство поужинает потом, — сказал Левин и подмигнул Вольнову.
— А у тебя что, горючее есть? — спросил Вольнов.
— Наивный и оскорбительный вопрос, — сказал Левин и встал. Он был очень длинный. — Значит, сейчас я пришлю старпома за снабжением, а потом прошу ко мне вас обоих.
— Я не пью, — сказал механик. — Я теперь только наклейки на бутылках читаю.
— Прискорбно за вас, папаша, — сказал Левин.
Сзади к нему подобрался Айк и ухватил зубами за край плаща.
— Отпусти меня, Рыжий Мотль, — деликатно попросил Левин. И ушел.
3
Уже поздним-поздним вечером они вместе выпили казенного, пахнущего бензином спирта и долго сидели потом на влажных после дождя досках у забора лесопилки. Лиловая блеклая ночь скользила над Онегой. Беззвучная и светлая, дремала вода. И озеро будто прикрыло глаза и дышало чуть приметно, покойно. Пахло свежей рыбой и крапивой. Густые заросли этой крапивы тянулись вдоль всех заборов.
Отсюда, от Онеги, начинался их путь на восток. Впереди ждали шлюзы Беломорканала, смирное летом Белое море, его ветреное, бурливое горло; сизое и холодное море Баренца, Югорский Шар — мрачные ворота Арктики…
Они сидели, изредка перебрасываясь вопросами, не спеша узнавая друг друга…
— Ты воевал? — спросил Вольнов.
— Да. Рыбачий и Киркенес. А ты?
— Я нет. Ты с какого года?
— С двадцать шестого.
— Выглядишь моложе.
— Все говорят. Это от врожденной глупости…
Черные перевернутые лодки лежали на белом песке возле берега. На их пузатых днищах ночевали чайки. Иногда то одна, то другая срывались в озерный простор и исчезали в нем.
— От этого спирта у меня всегда шумит в ушах, — сказал Вольнов и швырнул галькой в ближнюю лодку. Галька гулко стукнулась о днище. Потревоженные чайки метнулись в озерный простор.
Левин промолчал, повернул фуражку козырьком назад. Его лицо, с мешками под глазами и темными насмешливыми глазами, подобрело от этого. Он сидел расслабившись, раскинув в стороны длинные ноги.
Далеко в озере показались огни и медленно начали приближаться, лучисто, но неярко помигивая.
— Рейсовый теплоход из Ленинграда, — сказал Левин.
— «Короленко» чапает, — сказал Вольнов. — Я ведь когда-то здесь боцманом на речном буксире плавал… Плывешь, а ивы прямо на палубу лапы тянут… И травой пахнет. За день солнце нагреет цветы на заливных лугах, а потом ночью знаешь, как они здорово пахнут?
— Нет. Не знаю.
— А ты давно на море?
— В сорок восьмом я плавал уже третьим штурманом на «Рубанске». Ты, Вольнов, куришь много.
— Не больше тебя.
Левин встал и похрустел пальцами, потом опять сел и вздохнул.
Вольнов отлично понимал, что Яков совсем не хочет идти сейчас в рейс на паршивом маленьком судне, где нет даже отдельной каюты для капитана.
— Я рака боюсь, — сказал Левин.
— Его теперь все боятся.
— Да. Я, пожалуй, только рака и боюсь на этом свете… Хотя тюрьма — тоже страшно…
Левин закрыл глаза и монотонным, казенным голосом забубнил:
— Пароход «Валерий Соколов» под командованием капитана дальнего плавания Левина, следуя из Генуи в Штеттин, вошел в Кильский канал. На борт были приняты канальный лоцман каналья Блеккер и рулевые Дирекс и Труш. Далее судно следовало по указанию лоцмана. На мостике были капитан, вахтенный второй штурман Водкин (не пьет совершенно!), матрос первого класса Ухо. Когда пароход находился в уширенной части канала (фрицы обзывают ее «Гросс-Нордзее»)… Ходил каналом?
— Нет.
— …был услышан сигнал «один продолжительный, два коротких и два продолжительных» английского судна «Исаак Картер», имеющего на борту четыре тысячи пятьдесят тонн бумажной массы. Судно следовало из Лондона в порт Гефле под командованием капитана Лэнгрея, имеющего сертификат мастера заграничного плавания… Как ты понимаешь, он меня обогнать хотел. Я застопорил ход и положил руль лево на борт. Он дал узлов десять и стал обходить меня. Запомни: в Кильском канале нельзя ползать быстрее восьми. Волной от этого «Исаака» нас развернуло поперек канала. И здесь я сделал глупость: положил руль на борт и дал полный ход вперед. Я думал, что на полном ходу смогу все-таки вывернуть судно. Но не смог этого. Ошибся на три-четыре метра. Да, и в самый этот моментик я первый раз услышал этот запах, запах тюрьмы. Прямо над водой канала потек запах портянок, непросушенных деревянных полов и хлорной извести… «Исаак» ударил нам в правый борт. Пробоина ниже ватерлинии. Пароход стал крениться. Машинная команда, несмотря на воду, которая хлестала в машину, в течение двух минут успела стравить пар, предотвратить взрыв котла и закрыть клинкет в коридор гребного вала… Это Валька Иванов — он у меня стармехом был. А крен все увеличивается. Я спустил шлюпки и приказал завести швартовы на деревья — благо берег близко. Но пока их заводили, главная палуба и грузовые люки на крене ушли в воду… Единственное счастье — люди не погибли. Но пока машинная команда в машине сидела, — а там пар гудит как черт-те что! — за эти две минуты я чуть головой рубку не пробил: так подпрыгивал…
