Виктор Конецкий - Том 1. Камни под водой
— Наши идут, товарищ капитан, — сказал боцман.
По причалу шли трое матросов с мешками на плечах. Позади них катился механик. Он нес какие-то шланги. А матросы тащили продукты. И все они торопились, поглядывая в сторону озера, в сторону приближающегося дождя.
— Называй меня Глебом Ивановичем, — сказал Вольнов. — И закрывай трюм. Намочит сейчас все дождем.
— Есть, Глеб Иванович, — послушно сказал боцман.
— Сосиски, сардельки, печенки и маленькие собачонки, — сказал Вольнов без улыбки. И боцман, и матросы были еще очень молоды. Они всего второй раз собирались идти в море. Они были курсантами средней мореходки, должны были набирать плавательный ценз и практиковаться на этом перегоне. И вот с ними предстояло идти через всю Арктику на Камчатку.
— Вы думаете, они сосиски и сардельки получали? — спросил боцман с наивной радостью.
Теперь Вольнов засмеялся.
— Сплошь печенки и маленькие собачонки, — повторил он. — Сплошь.
Боцман затягивал трюмный люк брезентом. Айк кусал его за штаны и мешал работать.
— Положи под брезент весло, — сказал Вольнов. — Тогда вода не будет скапливаться в провисе. Она будет скатываться, как с палатки. Все ясно?
— Ага, — сказал боцман.
«Из этого парня выйдет толк, — подумал Вольнов. — Он очень хочет стать настоящим моряком, и он им станет, даже если ему никто не будет помогать, потому что Боб умеет хотеть. Самое трудное в жизни — уметь чего-нибудь по-настоящему хотеть… Чекулин тоже станет хорошим моряком… А вот Корпускул — это вопрос. До чего же точно ребята умеют давать прозвища… „Корпускул есть Корпускул“, как сказал бы механик. И больше ничего не надо прибавлять. Он станет моряком, только если капитаны позаботятся об этом и не побоятся утруждать себя беспощадностью. Да, именно утруждать, потому что это совсем не легко и не просто быть беспощадным».
Вольнов смотрел на матросов. Первым шагал Чекулин — здоровый, с румянцем во всю щеку, мягкий, но физически сильный парень. Чувствовалось, что он вырос в дружной семье и любит родителей. Как-то по-особенному пахнет от тех юношей, которые жили с хорошей мамой и хорошим папой и хорошей младшей сестренкой. Такие парни любят писать письма и легко, без натуги их отправляют. Они не носят конверты с собой по две недели и не завязывают узелков на платке, чтобы не забыть их отправить.
— Боб, у Чекулина сестренка есть? — спросил Вольнов.
— Да, а вы откуда знаете? — сказал боцман. — Она этой зимой корью болела.
— Я, брат, все знаю, — сказал Вольнов. За Чекулиным, низко согнувшись под тяжестью мешка, шагал Корпускул. Фамилия его была Емельянов, но никто так его не называл. Он был бледный, не курил и больше всего на свете любил спать. «Скучный тип, как сплошной забор», — сказал о нем однажды боцман. Боцман сказал это прямо в лицо Емельянову, но тот даже не отмахнулся. Наплевать ему было на то, что он скучный.
— Пойду им навстречу, — сказал боцман. — У Корпускула, видно, мешок сильно тяжелый.
Он накинул ватник на голые плечи и полез на причал.
— Механику помогите, — сказал вдогонку Вольнов.
Даже отсюда, издалека, было видно, что старик не может поспеть за матросами, хотя и старается изо всех сил. Вольнов отвернулся, ему тяжело было это видеть.
С озера, фырча дизелем, нацеливался в ворота ковша незнакомый сейнер. Ветер догнал его, вывернул и рванул флаг на гафеле. Сейнер еще чаще застучал двигателем.
— Черт! — сказал Вольнов. — Откуда он и кто там капитан?
Сейнер бежал почти вплотную возле затонувшей баржи. Варяжский форштевень баржи можно было достать с его борта рукой.
Вольнов устроился поудобнее под навесом шлюпочного чехла и принялся наблюдать за незнакомым сейнером, поглаживая от хвоста к голове Айка. Вольнов был уверен, что сейчас произойдет что-нибудь интересное. Нельзя на таком ходу влетать в этот ковш. Из-за угла причала не видны камни и буй возле них. Как только сейнер вырвется из горла ковша, ему придется давать самый полный назад, корму судна забросить влево, потому что винт у него правого шага. Да еще ветер навальный будет, когда шквал подоспеет…
Все затихло вокруг, ожидая дождя. И стал слышен далекий зуд электропилы на фабрике. Берег был пустынным. И суда вдоль причалов стояли очень молчаливые какие-то, пустынные. То ли команды поуходили в город, то ли на судах ужинали. Первые капли дождя горохом посыпались на трюмный брезент. И в такт им четко и дробно простучали по доскам причала сапоги матросов. Матросы по одному спрыгивали вниз. И под Вольновым мягко заколебалась палуба.
— Пацан прыгнет, а пароход уже на борт ложится, — пробурчал Вольнов себе под нос. — Хороший пароход, прямо авианосец…
Ветер ударил сильным и холодным порывом. Из-за угла причала вынесся незнакомый сейнер. Вольнов только теперь разобрал его бортовой номер: МРС-7.
— Подвинься, капитан, — сказал механик, поспешно опускаясь рядом с Вольновым. От механика потянуло запахом пота и мазута. Старик тяжело дышал, но на его губе, как всегда, висела разжеванная сигарета. Две пуговицы на поясе брюк расстегнулись, торчал клок синей рубахи.
— Сейчас он даст полный назад и завертится, как селедка на сковородке, — прохрипел механик, кивая на МРС-7.
— Абсолютно точно, Григорий Арсеньевич, — мягко и одобрительно сказал Вольнов. — Я этого и жду.
Вольнов видел старика насквозь. И старик, наверное, знал об этом, но все равно часто говорил то, чего не следовало говорить. Сейчас он хотел показать, что все отлично понимает в сложностях морской жизни, что он во всем по-прежнему разбирается, что он честно сдал экзамены по техминимуму, что он не подведет Глеба там, впереди, во льдах.
Дождь пошел сильнее. Ровный шум разбивающихся о воду брызг приглушил стук двигателя на «Седьмом». Кто-то очень длинный и сутулый стоял на его верхнем мостике и крутил штурвал.
— У меня клык качается, — сказал механик и сплюнул сигарету за борт. — Качается, понимаешь, капитан, у меня зуб. Туды его в качель.
— Один момент, — сказал Вольнов. — Мне кажется, у них не в порядке рулевое управление.
«Седьмой» все-таки развернулся и теперь шел почти под прямым углом к причалу. Длинный человек на его мостике отчаянно крутил штурвал.
— Судя по всему, он хотел швартоваться к нам. И все еще хочет, — сказал механик, шепелявя, потому что одновременно раскачивал свой клык указательным пальцем.
— Боцман! — крикнул Вольнов. — Кранцы на правый борт!
Ему ответил только шум дождя, ветра и тревожный лай Айка. Очевидно, боцман и матросы уже спустились в кубрик и не слышали.
«Седьмой» приближался.
— Да. Конечно. У него не в порядке рулевое управление, — сказал механик. Он уже забыл про свой клык и сидел, стиснув толстые, широко расставленные колени черными крепкими пальцами.
На палубе «Седьмого» суетились люди.
Вольнов выскочил под дождь, вжав голову в плечи, и подхватил тяжелую автомобильную покрышку, которая служила вместо кранца.
— Осторожней, Глеб! — крикнул механик запоздало.
Вольнов совсем близко увидел сварочные швы на борту МРС-7. И на миг стало жутко — так стремительно и неумолимо надвигался и вырастал этот чужой борт. Но Глеб все-таки шагнул ему навстречу со скользким кругом покрышки в руках. Он швырнул тяжелую резину в узкую щель между бортов и отскочил.
…Короткий гулкий удар, заелозившая под ногами палуба, стеклянный звук лопающихся леерных стоек и — совсем рядом — незнакомые лица матросов на палубе «Седьмого».
— Приехали! — сказал длинный на мостике «Седьмого» и вдруг засмеялся, откинув назад голову без фуражки, с мокрыми, налипшими на лоб волосами.
Вольнов зло и монотонно сыпал на длинного грубые слова.
— Хватит латыни, — сказал длинный, продолжая смеяться.
— Заткнись! — заорал Вольнов.
Механик деловито и невозмутимо осматривал повреждения, его руки мягко ощупывали рваную сталь стоек, мерили стрелу прогиба у вмятины, похлопывали по закрутившемуся от удара стальному поясу на привальном брусе. Механик бормотал свое неизменное: «Руль есть руль… Да, без рулевого управления худо… Руль есть руль…» Рядом топтались матросы, покачивали головами с видом бывалых знатоков аварий, переругивались с матросами «Седьмого», подражая своему капитану.
И всех их сек и сек холодный дождь. Он пузырился на воде, и вода побелела, взъерошилась, шквальный ветер прогонял по ней короткие судороги.
Длинный слез с мостика, подошел к Вольнову и сказал:
— Больше не шуми на меня, а? — и опять захохотал. И поднял воротник своего заграничного морского плаща с погончиками.
— Акт! — сказал Вольнов.
— Всегда готов! — сказал длинный, как пионер на линейке. — Только пойдем под крышу, я боюсь бронхит заработать… Эй, старпом! Привяжи покрепче веревку к причалу! Занеси носовой швартов во-о-он на тот пал, понял?
— Есть! — четко сказал старпом длинному и сразу принялся раскручивать вертушку с тросом. И по тому, как все четко и быстро делалось на палубе «Седьмого», было ясно, что капитан здесь умеет не только шутить и называть трос «веревкой»…
