Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1
Сергей склонил голову на плечо Саввы и задремал. Когда же он открыл глаза, тачанка катилась по узкой улице, выходившей на площадь с молодым парком, обнесенным железной изгородью. Дорофей подхлестнул коней и крупной рысью подкатил к двухэтажному домику, в котором помещались райком партии и райисполком. На обширном дворе уже собрался порядочный обоз — возле тачанок и линеек стояли лошади в хомутах, а в холодке, под колесами, на раскинутой бурке отдыхали кучера. Дорофей посмотрел на них многообещающим взглядом и улыбнулся, как бы говоря: «Постойте, постойте, я вот тоже подстроюсь к вашему лагерю, и мы еще не такое устроим заседание!» И как только Савва и Сергей сошли с тачанки и направились в двухэтажное здание, Дорофей привстал, показал лошадям кнут, чем придал им особую резвость, сделал круг и с грохотом влетел во двор.
— Пр-р-р! — крикнул он. — Здорово булы, кучера!
Лошади были распряжены и поставлены к передку тачанки, где лежала трава. Управившись с лошадьми, Дорофей подошел к своим товарищам и стал закуривать, повесив на мизинец расшитый монистами кисет… Ай, Дорофей! И что за парень!
В приемной Хохлакова собралось человек десять руководителей колхозов и станичных Советов. Это были люди и летах и при здоровье, хорошо знавшие, что такое и степной суховей, и полуденный зной, ибо лица у них были уже не бронзовые, а коричнево-черные, с жесткими, засмоленными усами. Тут сидели и бритоголовые, и чубатые — кто носил на голове картуз, кто кубанку с красным верхом, кто войлочную шляпу, а кто и соломенный брыль. Одежда также была пестрая: у одного еще новенький костюм, у другого суконные галифе, спарованные с бешметом, у третьего шаровары, сшитые по-старинному, на очкуре, под которой заправлена рубашка с галстуком. С Саввой они здоровались по-приятельски, за руку, как обычно здороваются закадычные друзья, которые до того, как их позовет к себе в кабинет Хохлаков, успеют постоять у ларька с пивом… Тот, что был в шароварах на очкуре и при галстуке, даже обнял Савву и поднял его, точно собравшись бороться.
— Атаман Усть-Невинской! — крикнул он. — Слыхал про твой пятилетий план! Одобряю!
Тут «атамана» окружили, на него посыпалось столько вопросов, что бедный Савва и краснел, и улыбался, и не знал, что отвечать. Поднялся веселый гомон, все разом поздравляли Савву и поглядывали на незнакомого чернолицего парня.
Послышался всем знакомый скрип шагов, и в приемную вошел Федор Лукич Хохлаков.
— Что у вас тут за пленарное заседание? — спросил он.
— Савву Нестеровича приветствуем!
— Опережает!
— Такой тон задает!
— Нашли же из-за чего шуметь. Графики по косовице и хлебосдаче все привезли? А! Сергей Тимофеевич! — воскликнул Хохлаков, увидев стоявшего в углу Сергея. — Заходи, заходи в кабинет! Поговорим. А я тогда волновался: тебя, наверно, дождь накрыл!
В кабинете, уютном и чистом, Федор Лукич усадил Сергея у стола и сам тяжело опустился в кресло. Откуда-то из-за пояса вынул платок, величиной с полотенце, старательно вытер седую, низко остриженную голову, затем расстегнул ворот гимнастерки и пожаловался на боль в сердце. Сергей и сам, еще в приемной, заметил резкую перемену в лице Федора Лукича: оно было не то чтобы бледное, а какое-то болезненное, восковое, со слабо синеющими на щеках прожилками. Увеличились мешочки под глазами, шишкастый нос тоже как-то округлился и потемнел, — даже родинка на верхней губе и та чем-то изменилась. И походка у него стала вялая, как у человека, никогда не сидевшего в седле, а тут проскакавшего на коне без отдыха километров тридцать, и скрип сапог не был таким бодрым и веселым, как раньше, а сделался каким-то плачущим.
— Надо бы лежать, а я не могу, — проговорил Федор Лукич, пряча платок. — Люди приехали. Начнем пересматривать график, и это до вечера. И так каждый день. Так что болеть некогда.
— Вам бы пора на отдых, — искрение посочувствовал Сергей.
— И такое придумал, — обиделся Федор Лукич. — На отдых! А кто заменит? Вот вы, молодые казачата, подрастаете, а смены себе я не вижу, — с упреком сказал Федор Лукич. — Партия вас учит, воспитывает, а вы нос задираете. Как подрос какой способный парнишка, так и норовит удрать куда-нибудь повыше, — в край, в центр! А кто в районе будет? Кто нас, стариков, заменит?
— Вы бы хоть полечились. Вам бы в Кисловодск съездить.
— Знаю, что надо ехать в Кисловодск, а поехать не могу. — Федор Лукич даже скривил губы, так ему трудно было об этом говорить. — Партийная совесть не позволяет. Началась уборка. На кого я оставлю район? На кого? Не-е-ет, Сергей Тимофеевич, лечиться мне некогда. Да ежели говорить правду, то старая гвардия и не привыкла к этим нежностям. Это теперь молодые как что — на курорт! А я так умру стоя, как солдат на посту, и буду рад, что до последней минуты не ушел с поля боя.
Помолчали. Сергею хотелось заговорить о пятилетием плане станицы, но он не знал, как начать. Федор Лукич тяжело вздохнул и еще раз вытер платком голову, лицо, шею. Сергей придвинулся ближе к нему и сказал:
— Федор Лукич, а мы составили пятилетний план Усть-Невинской. По колхозам прошли собрания. Народ очень одобряет. И вот мы приехали к вам.
— Слыхал, слыхал, — сухо проговорил Федор Лукич. — И удивляюсь… Чего ты в это дело вмешался? Вся эта затея Саввы нереальная. Это я ему давно растолковывал, но он…
— Это не затея Саввы, — перебил Сергей. — Не затея, а желание всей станицы. И нечего все валить на Савву.
— Ну чего ж ты обиделся? Зачем обижаться? Давай план, — посмотрим, что вы там наметили.
— Савва! Иди сюда! — крикнул Сергей, подойдя к двери и приоткрыв ее. — Давай план. Вот посмотрите. Здесь все сказано. — И Сергей развернул перед Федором Лукичом папку с бумагами.
— Так, так, — задумчиво проговорил Федор Лукич, внимательно рассматривая план. — Так, так… Урожай завышен, рост поголовья тоже, но с этим можно согласиться… Трудновато, но с этой задачей можно будет справиться, раз сами колхозники решили… А вот насчет строительства. Да, размах, размах, только все это, друзья, одна фантазия. Шестнадцать вагонов леса? Да вы подумайте, что это такое? Я знаю Савву, он привык строить замки на песке.
— А колхозники говорят, что этот план реален! — твердо сказал Сергей. — И если вы лично не согласны, тогда давайте обсудим на исполкоме.
— С тобой, Сергей Тимофеевич, нельзя спокойно разговаривать, — болезненно морщась проговорил Федор Лукич. — Вот что, пойдемте лучше к Кондратьеву. Кстати, он давно хотел с тобой повидаться.
Федор Лукич тяжело поднялся и повел Сергея и Савву на второй этаж. Они прошли по коридору и вошли в кабинет, который внешним своим видом решительно ничем не отличался от многих кабинетов первых секретарей сельских райкомов на Кубани. Тот же длинный, в виде буквы «Т» стол, покрытый зеленым сукном, те же массивные стулья, расставленные не только вокруг стола, но и вдоль стен, те же два дивана — один кожаный, изрядно потертый, другой еще новый, обитый каким-то цветным материалом, те же четыре окна смотрят на площадь, и из них виден молодой сквер с железной оградой.
Из-за стола поднялся Кондратьев и пошел навстречу гостям. О нем Сергей много слышал, и ему казалось, что Кондратьев должен обязательно быть высокого роста, в военном костюме, стройным и чем-то очень походить на генерала — командира Кантемировской танковой дивизии, в которой служил Сергей. Перед ним же стоял чернолицый худощавый мужчина в обычном штатском костюме, опрятном, но далеко не новом. Роста он был среднего, коренастый, голова почти седая — особенно сильно побелели виски, а лицо строгое, усталое и немного грустное. Приятными были у Кондратьева карие глаза — в них постоянно жила какая-то скрытая улыбка, и взгляд их был так внимателен и проницателен, точно говорил: «Ты там что мне ни рассказывай, а я, дорогой, все твои мысли наперед знаю». Во время беседы он не любил сам рассказывать, но зато любил расспрашивать и слушать, — и так умел он внимательно слушать собеседника, что, казалось, в эту минуту забывал обо всем, кроме того, что говорили ему. Обычно он расспрашивал обо всем, даже и о том, что сам знал наверняка, — для проверки.
— Ну, как ваш пятилетний план? — спросил Кондратьев у Сергея после короткой беседы.
— Да вот мы и зашли по этому делу, — заговорил Федор Лукич, подсаживаясь к Кондратьеву. — План-то есть, но составлен он без всяких реальных возможностей. Рассуди, Николай Петрович.
— А с районным планом ты ознакомился? — спросил Кондратьев у Сергея.
— Ознакомился… — Сергей встал. — Но поймите, товарищ Кондратьев, по тому плану устьневинцам строить-то нечего.
— Как же нечего? — спросил Федор Лукич.
— На три колхоза одна конюшня и три кошары. — Сергей положил перед Кондратьевым папку. — А посмотрите этот план! Тут намечается строительство электрической станции. Да и не только станции. Вот весь список объектов строительства.
