Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
Ожидая своей очереди, Воловик рассеянно наблюдал, как стремительно вертится серый круг, как возникают на лезвиях светлые полосы, как при соприкосновении стали с вращающимся кругом высекаются чуть видные при дневном свете искры. Он прислушивался к шуткам точильщика и к ответным шуткам женщин, к легкому скрежету наждака, обтачивающего металл, и даже, пожалуй, не думал ни о чем. Но точильщик, женщины, улица вдруг куда-то отступили, исчезли из поля зрения, и остался только быстро вращающийся круг, обтачивающий металл, — не этот, а другой, более тонкий и прочный круг еще неведомого сплава, который свободно, несомый легко разворачивающимся послушным суппортом, входил в узкие щели между рядами лопаток и, нежно прикасаясь к их ребрышкам, быстро и точно подравнивал их, снимая наросты лишнего металла.
Это видение было так неожиданно и так чудесно, что Воловик чуть не выронил покупки. А круг продолжал быстро вращаться, плавно двигаясь между рядами лопаток, послушно меняя направление, наклон, силу нажима и придавая сотням острых ребрышек ту идеальную одинаковость, какой никогда не достигнет самая искусная рука человека.
— Женя, круг, понимаешь — круг! — задыхающимся голосом повторял Воловик, стоя на пороге квартиры и прижимая к себе бутылку, пряники и так и не отданные точильщику ножи.
Ася выбежала в переднюю и замерла, увидев мужа.
— Нашел, Ася, — прошептал он, свалил покупки на стол, поднял Асю в воздух, поцеловал в губы, в щеки, в лоб, в нос и засмеялся: — Круг, понимаешь, круг! Женя, круг!
Он увлек обоих к столу, спихнул с него книги, схватил листок бумаги и карандаш, попробовал нарисовать, прорвал бумагу острием карандаша, снова засмеялся и стал раскачиваться, дергая себя за волосы.
— Ох, и дурак же я! Ох, и дурак! Ведь так просто, милые вы мои, так просто, что и думать-то было нечего!
Он снова схватился за бумагу и неуклюже нарисовал схему станка.
— Понимаешь, Женя? И ведь, главное, думал я о круге! В самом начале подумал и отбросил. Как же так, а?
Он силился вспомнить ход мыслей, заставивший его сразу отказаться от использования круга. Хода мысли не вспомнил, но понял, что с самого начала находился во власти ручного процесса спиливания наростов, и все усилия направил на то, чтобы воспроизвести в механизме, скопировать ручной процесс. А надо было отвлечься от знакомого процесса и найти не механическую копию, а самостоятельное решение. Ведь и первый самолет был создан только после того, как ищущая человеческая мысль оторвалась от копирования движущихся и взмахивающих крыльев птицы.
— Это будет так, именно так, Женя! — говорил он через минуту, уже спокойно повторяя схему станка. — Мы еще выверим, рассчитаем, испытаем... Но я уверен, уверен! Женя, пошли немедленно на завод, я должен сейчас же поговорить с Полозовым, с Яшей. Пошли!
Уже в дверях он вспомнил об Асе.
— Асенька, ты уж прости! Сама видишь... Мы вернемся.
Он старался не глядеть в ее напряженно улыбающееся личико.
— Да, я ведь тебе шоколадку купил! Мы скоро, Асенька! И вина тогда выпьем — уже теперь будет за что!
Ася закрыла за ними дверь, вернулась в комнату, к неубранной посуде, разбросанным книгам и забытым листкам с чертежами. Она устала за день и уже ничего не хотела убирать. Села на подвернувшийся стул, сорвала обертку с зайчиком и откусила кусочек шоколада, с трудом удерживая слезы.
4
Диденко выехал в Москву дней на пять, но уже к концу второго дня заторопился домой, не поспел на последний поезд и решил лететь самолетом.
По дороге на загородный аэродром он то дремал в мчащемся на предельной скорости автомобиле, то с нетерпением выглядывал в окно, но видел только мглистые поля с редкими огоньками спящих поселков да красные точки сигналов на идущих впереди машинах.
Тем разительнее была перемена, когда он попал в залы аэропорта, полные шума и движения.
Каждые несколько минут громкий голос, усиленный репродуктором, объявлял:
«Граждане пассажиры! Начинается посадка на самолет Сталинград — Баку — Ашхабад!»
«Начинается посадка на самолет Одесса — Бухарест — София!»
«...Свердловск — Новосибирск — Иркутск — Хабаровск — Владивосток!»
«...Уральск — Актюбинск — Ташкент — Термез — Кабул!»
С привычной общительностью бывшего монтажника, исколесившего всю страну и везде чувствующего себя как дома, Диденко с интересом заговаривал с собравшимися тут людьми и через несколько минут уже знал, что группа женщин едет делегацией дружбы к демократическим женщинам Италии, что шумная компания студентов летит в Прагу, а группа солидных людей, которых Диденко принял было за хозяйственников, — лесорубы из Архангельска, приезжавшие на коллегию министерства.
Его внимание привлек красивый пожилой мужчина; рядом стояли очень милая, явно взволнованная женщина и мальчик лет десяти, смотревший вокруг сонными глазами. Когда началась посадка на Берлин, женщина порывисто обняла и крепко поцеловала мальчика, потом мужа. Диденко услышал, как она сказала:
— Вы только не волнуйтесь, месяц пролетит незаметно.
Все трое пошли к выходу на поле, а через несколько минут Диденко увидел, как отец и сын прошли обратно с посуровевшими лицами — двое мужчин, старающихся скрыть свои чувства. Кто она, эта милая женщина, с болью оторвавшаяся от близких ради какого-то важного дела в Берлине? Вон оно как. В Берлине…
— Граждане пассажиры, начинается посадка на самолет Ленинград — Петрозаводск — Архангельск!
«Правильно ли я делаю, что так быстро уезжаю?» — с запозданием спросил себя Диденко, когда моторы взревели на полных оборотах.
Неспокойный бег самолета по полю сменился плавным полетом. Стало тише. Диденко приник к стеклу и увидел наискось от себя освещенное здание аэропорта, ряды самолетов, а вокруг — темную землю с редкими огнями. Но самолет набрал высоту, развернулся, и вдруг под крылом, далеко внизу и сбоку, открылась панорама огромного города, сияющего в предутренней мгле тысячами огней. В этом светлом зареве мелькнули башни Кремля, извилистая темная полоска Москвы-реки, силуэты строящихся высотных зданий с красными огоньками на стрелах подъемных кранов... Самолет снова повернул — и панорама ушла назад, а перед глазами распростерлось большое небо с зачинающейся на востоке зарей.
Диденко вытянулся в кресле и закрыл глаза: впереди горячий день, надо поспать. Но только он сказал себе это, как на место рассеянных впечатлений предотъездного часа вернулись мысли, заставившие его вылететь первым самолетом.
Диденко поехал в Москву, надеясь получить помощь для выполнения краснознаменского заказа, а заодно, как было решено с Немировым, постараться ускорить строительство домов для заводских рабочих и инженеров. Но главной целью, конечно, было нажать на поставщиков, «вырвать» до срока новые станки, получить разрешение на сверхурочные часы. Диденко твердо верил, что для такого государственно важного дела никто и ничего не пожалеет.
Что ж, никто не отрицал важности дела. Все хотели помочь и кое в чем помогали. Но, попав в строгий, деловой порядок, где подобных забот и тревог очень много, а есть дела и поважней и потрудней, Диденко сам невольно отказался от сознания исключительности своего дела. Важны краснознаменские турбины, но разве они не должны посторониться перед мощными экскаваторами для Волго-Донского канала? Очень нужен, государственно важен краснознаменский промышленный район, но вот люди из других таких же новых и важных промышленных районов, где свои потребности, своя спешка, свои обязательства.
Об этом же был разговор и с Николаем Сергеевичем Ивановым в отделе машиностроения ЦК.
Разговор был долгий. На Диденко успокоительно действовали и негромкий голос Иванова, и его манера внимательно слушать, и самый стиль, царивший в ЦК, — стиль деловой, сосредоточенной работы, когда ничто не решается наспех.
Слушая Диденко, Иванов изредка задавал вопросы:
— А свои мощности вы до конца используете? Много у вас трудоемких операций еще не механизировано?
И Диденко даже не заикнулся о разрешении на сверхурочные.
Иванов сказал, делая запись в блокноте:
— В чем вам действительно надо помочь — это в ускорении жилищного строительства для рабочих. Нажмем на министерство! И некоторое давление сверху на кооперированные с вами заводы тоже, видимо, придется оказать. Только разве вы использовали тут собственные возможности? Съездили вы на эти заводы? Поговорили с директорами, с парторгами, с рабочими? Путь нажима сверху и дополнительного снабжения — самый легкий, но не самый правильный.
Ни в чем не обвиняя Диденко, Иванов как бы просто рассуждал:
— На вашем металлическом заводе за счет экономии металла целую турбину лопатками обеспечили. Или на Уралмаше... да примеров множество, вы их должны знать. Невыполнимых задач никто заводам не ставит. Мы бы этого никогда не поддержали. А вот требования, которые помогают предприятиям подтянуться и бережливо, без расточительства, умно распределять и расходовать свои силы, — такие требования мы всегда поддерживаем и сами выдвигаем. Правда, они не всегда легки, но ведь мы с вами и не ищем легкого.
