Алексей Горбачев - Сельская учительница
— Спасибо, спасибо, Валентина Петровна…
Проводив гостью, Валентина побежала на почту. Знакомая девушка, работница Михайловского отделения связи, пообещала тут же вызвать областной центр и попросила Валентину Петровну подождать немного.
За окном густели синие сумерки. Крепкий январский мороз вышивал на стеклах свои замысловатые узоры.
Валентина нетерпеливо расхаживала по большой комнате.
— Скоро там? — то и дело спрашивала она.
— Сейчас, сейчас, Валентина Петровна. Заречное обещает, там аккуратная телефонистка работает, — успокаивала девушка.
«Нет, не мог он сбежать, — опять раздумывала Валентина. — Не способен Игорь на предательство. Можно поругивать школьные порядки, можно быть сердитым, недовольным, можно даже оробеть перед пьяным дебоширом, но удрать, бросив на произвол судьбы ребятишек? Не верю, чтобы учитель сделал такое…»
— Валентина Петровна, город! Она схватила телефонную трубку.
— Квартира Коротковых?
— Да, квартира, — послышался сочный голос Евы Станиславовны, Игоревой матери. — Кто звонит?
— Мне Игоря. Это я, Майорова!
— Нету! — И там, в далеком городе, бросили на рычаг трубку.
Валентина растерянно смотрела на телефонную трубку, несколько раз крикнула «алло», ей никто не отвечал.
«Неужели Мария Захаровна права? Неужели? Неужели? — докучливо жужжало в ушах. — Подлец, какой же он подлец».
Дома, свернувшись калачиком и позабыв о завтрашних уроках, Валентина лежала на кровати. Перед глазами, точно кадры знакомого фильма, мелькали картины ее недавнего прошлого.
Вот она стоит в светлом институтском вестибюле и слышит — кто-то смеется, кто-то плачет. Она боится подойти к доске, на которой вывешены списки принятых в институт. Она уверенно отвечала на экзаменах, ее похваливали экзаменаторы, но конкурс есть конкурс… Непослушные ноги будто прилипли к паркету. «А вдруг не приняли», — со страхом думает она.
— Если что, Валечка, возвращайся назад, будешь работать в детском доме, — говорила ей Зоя Александровна.
Но с какими глазами она вернется? «Нет, уеду на целину», — решила Валентина. К ней подходит паренек с загорелым лицом, в белой безрукавке, светлых брюках, в сиреневых босоножках.
— Ну что, черноглазая, приняли? — развязно спрашивает парень.
Она беспомощно смотрит на него.
— Как фамилия?
Странно, Валентина забыла свою фамилию. Она силится вспомнить и не может.
— Ты уже смотрела списки?
Валентина отрицательно качает головой.
— Трусиха. Идем. — Он берет ее, как маленькую, за руку и ведет к доске. — Читай от А до Я.
Валентина так громко смеется, что на нее обращают внимание.
— Приняли! Приняли! — кричит она, готовая расцеловать этого парня, точно от него зависел прием в институт.
— Значит, будем учиться вместе. Меня тоже приняли, — не без гордости сообщил парень. — Вот читай, я подчеркнул себя красным карандашом.
— Коротков Игорь Федорович, — читает Валентина.
— Так точно, сын собственных родителей. На одно место в институт было семь претендентов. Мы с тобой оказались первыми из семи. Здорово?. — Он достает из кармана красный карандаш. — На, подчеркивай себя, чтобы все знали.
— Нет, нет, не нужно, — отказывается она.
— Ты радуешься?
— Очень.
— А что положено, если на душе радость? — спрашивает Игорь и улыбается. У него красивые глаза — серые, стального блеска, с длинными ресницами, жестковатая темная шевелюра, чистое, еще по-юношески круглое лицо.
— Чего бы ты сейчас хотела? — интересуется он.
— Мороженого!
Игорь разочарованно кривится, но тут же, придав своему лицу выражение готовности исполнить все ее желания, говорит:
— Лады. Нас ждет ближайшее «Кафе-мороженое».
Как завидовала Валентина в детстве ребятам, которых папы и мамы угощали мороженым — ешь сколько угодно… Ее никто не угощал. Правда, иногда в детском доме тоже готовили мороженое в обед на третье, но порции на блюдцах были до обидного крохотные, добавку просить не смей: все ребята хотели мороженого, и всем оно нравилось.
Они сидят с Игорем за маленьким столиком, и едят мороженое из высоких металлических чашек. Можно заказывать еще и еще…
Потом они катаются на лодке, попеременно прыгают в воду.
— Ух, как ты здорово ныряешь, — восхищается Игорь.
В девять вечера уходит автобус Валентины. Игорь отговаривает ее — можно уехать завтра, а сегодня они пойдут в цирк или в летний театр послушать оперу. Валентине уезжать не хочется, ей хорошо с Игорем — он красноречив, начитан, хорошо знает город, умеет рассказывать о древней его старине. Она все-таки в тот вечер уезжает и всю дорогу думает об Игоре. Ей даже кажется, что два очень важных события в глубине души соперничают друг с другом: первое — она поступила в институт, второе — она познакомилась с хорошим парнем Игорем Коротковым.
Вот всплыла просторная студенческая аудитория, а в ней шумное комсомольское собрание. Обсуждается позорный поступок Виктора Марченко — тот уличен в спекуляции, его задержала милиция на «толчке», где торгуют всякой всячиной. Марченко жил на частной квартире, и предприимчивая хозяйка порой принуждала его торговать пуховыми оренбургскими платками. Игорь обвиняет. Он говорит горячо и взволнованно, громя спекулянтов вообще и Виктора Марченко в частности. Он считает, что таким, как Марченко, не место в комсомоле и даже в институте. Кем собирается стать Марченко? Учителем.
— Я повторяю, товарищи, у-чи-те-лем! — скандирует Игорь. — Учитель и спекуляция в любых ее проявлениях понятия несовместимые!
Валентина утвердительно кивает головой — правильно, правильно.
С места вскакивает Зина Солнышко.
— Коротков, а ты скажи нам, сколько получает твой папаша? — громко спрашивает она.
— Это не имеет значения, — отмахнулся Игорь.
— Нет, имеет значение! — кричит Зина. — Я не оправдываю Марченко, поступок его достоин самого сурового наказания. Но если выступают крикуны и фразеры, вроде Короткова, которым тепло и уютно живется за широкими многооплачиваемыми спинами папаш, мне противно их разглагольствование! Мне попутно хотелось бы спросить, почему Виктору Марченко до сих пор не могут предоставить место в общежитии, почему он вынужден платить втридорога за частную квартиру? Я предлагаю, во-первых, сделать Виктору серьезное предупреждение и, во-вторых, просить дирекцию института предоставить ему место в общежитии!
Игорь брезгливо морщится, а после собрания говорит Валентине:
— Вот тебе и комсомольцы. Оправдали спекулянта.
— Но у Марченко действительно трудные материальные условия, — возражает она.
— В таком случае пусть бросает институт и идет работать. Я, например, сомневаюсь, чтобы из него вышел хороший учитель.
Валентина подняла голову, кадры-воспоминания исчезли, потухли, будто оборвалась лента. В комнате было темно, жутко. За окном тоскливо посвистывал ветер.
— А каким учителем стал ты? — вслух спросила она.
Кто-то стучал в дверь. Валентина нехотя встала, зажгла свет, отворила, дверь, перед ней стоял Саша Голованов.
— Валентина Петровна, все в сборе, только вас нет. Или забыли, что у нас нынче заседание редколлегии?
— Нет, не забыла.
— Что случилось, Валентина Петровна? — забеспокоился он, подходя к ней.
— Ничего, ничего, Саша…
— Но вы, кажется, плакали?
— Саша, посоветуйте, как лучше добраться теперь до города.
— Поездом. А вам зачем в город?
— Понимаете, Саша, Игорь не вернулся с каникул.
— Сбежал-таки…
— Нет, Саша, видимо, нет, — неуверенно возразила Валентина. — Мне думается, его просто не отпустили родители, уговорили не ехать. Да, да, Саша, они виноваты, — как за соломинку, ухватилась она за эту догадку. — Я должна поехать, помочь ему. Понимаете, Саша, должна!
— Понимаю, — хмуро ответил он.
— Но это нужно сделать быстро, чтобы не пропустить много уроков. Я верну Игоря, вот увидите, Саша, верну!
Саша Голованов молчал. Он рассматривал корешки знакомых книг на этажерке и думал, думал… Ему хотелось подбежать к девушке, положить руки на ее плечи, заглянуть в черные глаза и сказать: да плюньте вы на этого Игоря. Удрал — и черт с ним, нам же с вами лучше… мне лучше…
— Как же все-таки сделать, чтобы поскорей обернуться? — спрашивала она.
— Подрезов посылает машину в город. Я попрошусь в рейс, отвезу вас туда и назад. Это быстрей и надежней всего.
— Спасибо, Саша… Идемте на заседание редколлегии. Постойте, а почему сегодня? Мы собираемся по субботам, — удивилась она.
— Борозда приглашает нас в кабинет Подрезова.
Анатолий Викторович Борозда молча расхаживал по председательскому кабинету, нежно поскрипывая белыми своими бурками. Его квадратное, хорошо ухоженное лицо было непроницаемо-задумчивым, как у полководца перед решающим сражением. Когда пришел последний приглашенный агроном Ветров, Борозда начал:
