Чудесное мгновение - Алим Пшемахович Кешоков
Эльдар с любопытством наблюдал необыкновенное собрание, не похожее ни на что из того, что случалось ему видеть. Многие из гостей были русскими. Говорили главным образом по-русски, и все — и русские, и кабардинцы — обращались к Степану Ильичу, а не к Иналу, который усердно разливал в стаканы махсыму и раскладывал баранину по тарелкам. Пиршество и разговор шли в темноте. Время от времени кто-нибудь входил со двора, и тогда все затихали. «Все ли спокойно?» — спрашивал Инал и ему отвечали: «Вокруг все спокойно». Его братья несли дозор.
После многих речей, вопросов, ответов, новых вопросов и новых ответов наступила тишина, и заговорил Степан Ильич. Он говорил долго, и все слушали его речь, как очень интересную проповедь искусного муллы в мечети.
Но вот застучали, задвигали лавками, что уж совсем шло в разрез с представлениями Эльдара о правилах поведения на проповеди или даже на тхало, и к еще большему изумлению простака из Шхальмивоко многие из гостей, выслушав речи Степана Ильича, сразу же стали собираться в дорогу.
Сильные впечатления не помешали, однако, Эльдару хорошо покушать и крепко заснуть.
Еще не рассветало, когда Степан Ильич с Эльдаром и Инал со своим охранителем — остроглазым балкарцем — выехали со двора.
Таким образом, Эльдар, собственно, и не видел ни аула Прямая Падь, ни его мечети, ни его красивых девушек. А видел только звезды над этим аулом, такие же, как над Шхальмивоко.
Многое еще оставалось тайной для Эльдара, но он уже чувствовал себя приобщенным к какому-то большому важному делу. Эльдар был очень доволен и горд. Больше всего хотелось ему теперь, чтобы когда-нибудь Инал и о нем сказал: «У Эльдара сердце революционера», — хотя Эльдар плохо понимал, что означают эти слова, а Астемир не мог бы объяснить их достаточно вразумительно.
Коломейцев считал, что собрание прошло с большой пользой для дела. Он говорил:
— Мы еще слабы, и тайна нас защищает.
Инал возражал:
— Зачем тайна? Мы должны говорить прямо. Люди должны понять нас. Не любит кабардинец действовать исподтишка. Он говорит прямо и действует открыто.
— Люди не сразу поймут нас. Ты высказывайся прямо, но и сам берегись и береги своих товарищей. Нас пока мало, мы все на виду, нас легко переловит тот же Шарданов. Думаешь, он не хочет этого? Так пускай Шарданов не знает всех нас, не знает степени нашей сплоченности. — Степан Ильич старался растолковать, как необходима теперь осторожность.
Он видел, что Инал не вполне согласен с ним, а принимает его указание, подчиняясь старшему. Что же говорить о других, еще менее подготовленных, еще более горячих?
За Нальчиком, у развилки дорог, из которых одна уходила на Шхальмивоко, Степан Ильич остановил коня и обернулся к Эльдару:
— Здесь мы с тобой расстанемся, Эльдар, — сказал он. — Мы поедем дальше. Астемиру передай — скоро опять буду у вас. За конем заедет Хабиж… Инал, что скажешь ты?
— Передай Астемиру наш общий салям, — пробасил Инал, дружески оглядывая Эльдара. — Рад знать, что ты наш человек, Эльдар.
— О, Эльдар еще будет у нас красным командиром! — проговорил Степан Ильич, придерживая коня.
И тут Инал проговорил те самые слова, какие мечтал услышать от него Эльдар только час тому назад:
— Я вижу, Эльдар, что у тебя сердце революционера. Прислушивайся к нему почаще! А ну, скачи. Посмотрю я, какой из тебя выйдет красный командир.
Нужно ли было Эльдару большего? Он в восторге гикнул, стеганул коня — и только его и видели…
Глава десятая
МАЛЕНЬКИЕ БУКВЫ И БОЛЬШИЕ ДЕЛА
Да, разные люди по-разному отнеслись к событию редкостного значения и интереса — к возвращению Астемира Баташева.
На разных людей разное впечатление произвели его рассказы. По-разному встретили люди и славного гостя, кунака Астемира Баташева, русского мастера Степана Ильича, быстро заслужившего расположение одних и насторожившего других.
Большие дела приближались к тихому аулу. Но что это было — туча или солнце?
Если Эльдар готов был принять все случившееся как благотворную перемену в своей жизни, то, скажем, Муса Абуков скорее подозревал во всем этом наваждение шайтана.
Но вот кто теперь как сыр в масле катался, это Давлет: пробил час для всех любителей сборищ и споров…
Ну что же, все так и должно было быть! Все оказалось на своих местах.
Если простые чувячники, без преувеличения можно сказать, повалили в дом к Астемиру, то Муса, Гумар и прочая знать аула постарались отойти подальше, настороженные и испуганные тем, что услышали на небывалом сходе в доме объездчика, давно известного возмутителя спокойствия. При этом они стремились посеять сомнения среди тех, кому нравились речи Астемира и Степана Ильича, старались внести раздор.
Муса не видел лучей, он видел тень тучи.
Что ж, непросвещенный Эльдар судил безошибочно, когда сказал от всего сердца, что как раз теперь становится ясно, кто, кому и чему служит. Эльдар видел из-за тучи солнце.
А мулла Саид, прослышав обо всем этом, сделал немаловажное заключение.
— Что делает Баташев? — спрашивал он, словно на уроке в медресе, и отвечал: — Баташев отвергает адыге-хабзе. Правоверные, да хранит вас аллах! Да хранит он вас от посещения дома Астемира: там не хасса, нет, там совет нечестивых.
И мнение муллы, разумеется, имело вес.
— Слышали, что сказал мулла? — спрашивали мусульмане друг у друга. — Он говорит, что в доме Астемира совет нечестивых.
Но и тут разные люди отзывались по-разному. Например, кузнец Бот резонно возражал:
— Разве Истепан Ильич нечестивый человек? (Бот имел обыкновение ко всем русским словам и именам прибавлять частицу «и», полагая, что этого вполне достаточно, чтобы щегольнуть знанием русского языка.) Почему нечестивый человек Астемир? — возражал Бот. — И Астемир и Истепан как раз говорят, что не только уорки и князья, но и карахалки и даже батраки-унауты — люди чистые и честные. Вот что говорят Истепан и Астемир.
Соображения кузнеца звучали внушительно.
Нет нужды пересказывать все толки и суждения, притягательные для завзятых спорщиков — Давлета, Батоко или Масхуда Требуха в Желудке, важно отметить, что хотя Муса и отвернулся от «совета нечестивых», его все-таки сильно беспокоило, о чем там говорят и с кем спорят Давлет и Масхуд Требуха в Желудке? Тут было больше чем простое любопытство. Муса потерял покой с того памятного утра и не раз готов был поддаться призывам Давлета снова пойти к Астемиру, не отказывая себе, впрочем, в удовольствии отвечать на эти приглашения такими словами:
— Нет, я уж пойду на тот койплиж, где к столбу будут подвешивать не красный сыр,
