На широкий простор - Колас Якуб Михайлович

И этот невысокий худощавый человек, одетый по-городскому, — хотя и обувь и платье его были приспособлены к долгим походам, — казалось, поддался чарам лесной тишины и покоя.

Иногда он пристально всматривался в причудливые сплетения деревьев своими серыми холодными глазами. Вот стоит раскидистый дуб. Могучие ветви его и широкая крона немного наклонились в ту сторону, откуда светит солнце. Между ветвями дуба просунула свою круглую голову стройная осина. А с другой стороны высокая тонкая ель протягивает сквозь дубовые ветви свои зеленые колючие лапы. Там, где ветви переплелись, кора на них стерлась. Теперь ветви неподвижно застыли. Но только ветер, торопясь в дальние края, проходит над лесом, ветви начинают тереться друг о друга и глухо скрипеть.

Невысокий худощавый человек зорким глазом замечает все эти подробности. Он еще раз окидывает взглядом чудесную группу деревьев и спрашивает себя мысленно: что это — борьба за существование или союз и дружба?

Он не верит ни этой тишине, ни этому лесному покою. Он знает, что это только обманчивая видимость тишины и покоя. На широких просторах земли бурлит водоворот борьбы, жестокой, безжалостной, но не бессмысленной и хаотичной, а борьбы, подчиненной определенным законам. В буре этой борьбы невысокий худощавый человек всем сердцем чувствует рождение новой эпохи и укрепление ее на земле. Вот почему так тверд его шаг. Говорят: кто сеет ветер — пожнет бурю. Невысокий худощавый человек — сеятель бури! После этой бури придет новый порядок, родится новый человек.

Этот сеятель — товарищ Невидный, тот самый Невидный, фамилия которого, да и сам он так заинтересовали деда Талаша. За пазухой у Невидного — объемистый пакет. В пакете — воззвания к крестьянам оккупированного Полесья, инструкции для подпольных большевистских организаций, этих тайных живительных источников энергии борющихся масс, опоры Советов. В этом же пакете много материалов, написанных рукою классового врага. Тут же обращение польских властей к помещикам, чтобы они возвращались в Белоруссию и занимали свои «законные» владения, и приказ крестьянам вернуть все взятое ими из помещичьих усадеб в дни революции и советской власти. Невидный аккуратно собирает такие документы. Пользуясь ими, он разоблачает разбойничью сущность оккупантов и ведет против них пламенную агитацию. Рискуя головой, он идет от села к селу, создает новые ячейки, помогает тем, которые уже организованы.

Сейчас он идет в деревню Поставы. Месяц назад, когда Поставы находились еще в руках Красной Армии, Невидный был там, наладил связи, завязал знакомства. Невидного интересует, как действует ячейка, организованная им в Поставах: он давно не имеет о ней никаких известий. Ему надо знать, как живет, чем живет и живет ли эта ячейка вообще.

Самая неприятная вещь — когда человек находится в полном неведении. Что знает сейчас Невидный о деревне Поставы? Ничего. Знает только, что деревня под пятой оккупантов, что в Поставах есть шпионы и агенты врага, что время от времени появляются там разъезды легионеров. Вот почему Невидный продвигается осторожно. Он знает, как зорко следят жандармы, полиция и польская контрразведка за такими «опасными» людьми, как он. Знает, что ожидает его, если он попадется к ним в руки. Обидно терять свободу и жизнь. И нельзя допустить провала той работы, которую доверила ему партия.

Прежде чем войти в деревню, Невидный притаился в зарослях лозняка возле замерзшей реки и начал приглядываться и прислушиваться.

В деревне было тихо и безлюдно. Невидный стоял и терпеливо ожидал удобного момента, чтобы выйти из своей засады. Но этот момент не наступал.

Внезапно откуда-то сбоку, с реки, послышались голоса детей. Сквозь ветви оголенных кустов он увидел ребят школьного возраста. Было их пятеро. Они расчистили на льду длинные узенькие дорожки и катались — кто на деревянных чурках, привязанных к стареньким лаптишкам, а кто и без чурок, прямо с разгона, на своих двоих. Одеты они были в старые заплатанные суконные армячки, подпоясанные домоткаными цветными кушаками. На ногах ребят смешно трепыхались посконные ноговицы. Из-под распахнутых армячков виднелась голая грудь. Шапки на ребятах были самые разнообразные, непомерно огромные — на ком зимние, на ком летние. Но ребятам было весело. Они громко перекликались, иногда переругивались и звонко хохотали.

Невидный почувствовал какую-то радость, когда до его слуха долетел этот щебет детских голосов, а их фигурки возникли перед его глазами. Чтоб не напугать ребят, он осторожно выбрался из кустов и неторопливо пошел в их сторону, беззаботно насвистывая мотивчик веселой песни. Ребята, завидев его, сразу насторожились и приумолкли.

— Играйте, хлопчики, играйте! Не бойтесь!

— Мы не боимся! — храбро ответил один из них.

Невидный подошел поближе. Ребята все еще недоверчиво поглядывали на него, прекратив свои игры.

— Почему же вы, хлопцы, в школу не ходите, а катаетесь?

— Учителя нет! — хором ответили ребята.

Невидный встревожился:

— А где же ваш учитель?

— Легионеры забрали.

— Арестовали?

— Ага!

Невидный насторожился. Это известие поразило его.

— А когда арестовали?

— Вчера.

Наступило короткое молчание. То, что этот незнакомый человек так интересовался их учителем, расположило ребят к Невидному.

— А скажите, хлопчики, — нарушил молчание Невидный, — Ничипор Барейка дома?

Голоса ребят разделились. Одни говорили, что Барейка дома, другие — что его нет. Они уже совсем освоились с Невидным и считали его своим человеком. На его вопросы отвечали все вместе, но в более трудных случаях, когда отвечать на вопросы надо было осторожно и дипломатично, за всех говорил старший из ребят, Никитка Гулик. Он сразу же распорядился послать в деревню Михалку Крупика — узнать, дома ли Ничипор. Невидный объяснил мальчику:

— Если он дома, то скажи, пускай придет сюда! С ним, скажи, хочет поговорить Невидный.

Старательный Михалка хотел было уже бежать, но Невидный задержал его.

— Подожди маленько… А легионеры в деревне есть?

— Теперь нет, — ответил Михалка. — Но они стоят здесь недалеко.

— Так ты, браток, передай Ничипору потихоньку, чтоб никто не услышал.

Михалка побежал, а Невидный стал беседовать с ребятами:

— Ну как, хорошо вам живется при поляках?

Ребята потупили глаза. Видно, они не решались сказать всего, что думали: как бы не ошибиться. Наконец Никитка со вздохом произнес:

— Нет, нехорошо.

— Почему?

— Да вот забрали нашего учителя. Хлеб, живность отбирают. А если кто хоть слово скажет против, того бьют…

— А как вы думаете, за что забрали вашего учителя? — спросил Невидный, хотя отлично знал причину ареста.

Детям нравилось, что этот незнакомый взрослый человек интересуется их мнением.

— Говорят, за то, что большевиком был, — несмело проронил Никитка.

— А как могли легионеры узнать, что он большевик?

— Мартын Крук выдал его, — решительно заявил Никитка.

— А кто такой Мартын Крук?

— Есть тут такой. У него большевики взяли коня. Так он от злости и топит всех, кто большевик, — разъяснил Никитка.

— Откуда ты знаешь, что его выдал Крук?

— Все так говорят.

Разговор оборвался. Из деревни бежал Михалка. Всем было интересно, с чем он вернулся. А Михалка еще издалека крикнул, что Ничипор дома и сейчас придет сюда. И в самом деле, через несколько минут явился Ничипор. Рыжеватые брови срослись у него на переносице, а сам он, всегда такой задиристый, был сейчас хмурый и озабоченный. На вид Ничипору можно было дать лет двадцать с хвостиком. Чувствовалось, что его сильно беспокоила какая-то мысль. Лицо Ничипора просветлело, когда он приблизился к Невидному.

Невидный глянул ему в глаза:

— Что, брат, невесел?

— Не до веселья что-то, — виновато вздохнул Ничипор.

Ребята стояли рядом: им хотелось услышать, о чем будут говорить взрослые мужчины. Никитка крикнул, чтоб ребята снова шли кататься, а сам отошел в сторону: прирожденный такт подсказывал ему, что не ребячье дело слушать разговор взрослых, да еще в такой обстановке.