На широкий простор - Колас Якуб Михайлович

Вскоре гости разбились на группы. В каждой группе были свои специфические интересы и темы разговоров, но все разговоры вертелись вокруг нового польского государства и его исторической миссии. Одна только молодежь — паненки, паничи и молодое блестящее офицерство — не принимала участия в этих разговорах, отдавшись целиком безудержным радостям молодости. Не умолкая гремел военный оркестр. Бурные польские танцы сменялись один другим. Паненки и молодые дамы старались перещеголять друг друга изысканностью движений, обаятельностью улыбок и нежностью взглядов. Кавалеры лезли из кожи вон, чтоб обратить на себя всеобщее внимание и затмить всех остальных. Каких только талантов здесь не проявляли! Каких только номеров не выкидывали! Как залихватски выбрасывали ноги, притопывали, подскакивали! Как ловко кружили своих дам и вдруг приседали перед ними на одно колено, чтоб так же внезапно вскочить и снова завертеться в танце.

Вокруг полковника Дембицкого собралась большая группа гостей. Тут и сам пан Длугошиц, человек средних лет, с повадками аристократа: он величествен и медлителен, держится с сознанием собственного достоинства. Ксендзы Ксаверий Потейковский и Ян Голандзевский тоже напускают на себя солидность: это хитрые политиканы, дипломаты и проныры. Они больше думают и заботятся о делах земных, чем об интересах божеских. Тут же сидят и уездный комиссарж пан Крулевский, адвокат пан Ладунский и несколько мелких помещиков, не успевших снова заполучить свои имения — имения эти еще не завоеваны.

Сначала разговор касался чисто военных тем. В центре внимания находился полковник пан Дембицкий. Его слушали с напряженным интересом. Полковник рассказывал о разных операциях в войне с большевиками, в которых ему, как руководителю и начальнику штаба дивизии, приходилось принимать непосредственное участие. Бывали в этих сражениях критические моменты, и только вмешательство пана Дембицкого, его на редкость смелые, можно сказать гениальные, маневры каждый раз вырывали победу из рук большевиков… Разглагольствуя, пан Дембицкий рисует на столе пальцами, показывает позиции красных, направление движения частей и то место, откуда он бросил в бой свои резервы и разбил большевиков.

— А как пан полковник смотрит на дальнейший ход военных действий? — важно спрашивает пан Длугошиц, опершись гладко выбритым подбородком на руку. На его лице, как и на лице других слушателей, блуждает довольная улыбка.

— Попэндим[19], пся крев, аж до Смоленска, — не моргнув глазом, заверяет слушателей полковник и в доказательство этого прогноза начинает излагать различные соображения.

Прежде всего Польша — еще нетронутая молодость, в ней еще дремлют огромные возможности. А сегодня она — живой порыв, сплошной энтузиазм. Поляки — самый воинственный, самый способный к войне народ. Ян Собеский, Стефан Баторий, маршал Пилсудский — разве мало говорят эти имена? Сила Польши — в ее демократизме, какого не знает ни один народ.

При этих словах пан Дембицкий и его слушатели оглянулись на человека, казавшегося посторонним в их компании. Человек этот слушал разговоры панов, но было видно, что на все вещи у него свои взгляды, хотя он и не высказывал их. Своим обликом, манерой держаться и складом мыслей он резко выделялся из шляхетского общества. Среднего роста, широкий и коренастый, он был похож на выходца из крестьян. Небольшие серые глаза его задумчиво смотрели куда-то вглубь. Его мысли хотя и медленно, но упорно вели свою работу. Но не все, что шевелилось в его голове, излагал он перед своими слушателями. Человек этот вел какую-то тайную политику. На вид ему было лет тридцать. Звали его Галинич.

Выразительный взгляд, брошенный панами на Галинича, заставлял его так или иначе откликнуться на слова пана полковника о польском демократизме.

— Мы, белорусины, весьма считаемся, панове, с демократичностью польского народа, — сказал Галинич. — И не только считаемся с ней, но и высоко ценим ее. Вот почему мы и связываем судьбу белорусского народа с судьбой великой польской нации. И мы ориентируемся не на азиатскую большевистскую Москву, а на демократическую европейскую Варшаву!

— Натуральна жэч![20] — подтвердил ксендз Голандзевский.

Пана Длугошица, Дембицкого и других панов несколько покоробило, что Галинич поставил польский народ на одну доску с белорусским. Такое соседство двух народов за столом жизни задевало их шляхетский гонор, но, как хитрые политиканы, они ничего об этом не сказали, а только кивнули головой. Галинич же, чтоб отблагодарить ксендза Голандзевского, добавил:

— Даже тот факт, что первые белорусские газеты «Наша доля» и «Наша нива» поддерживались польской общественностью и уважаемым католическим духовенством в первую очередь, в то время как ни один представитель православной церкви их и не выписывал, показывает, кто нам сочувствовал в нашем стремлении к возрождению белорусского народа и его культуры.

Ксендзы и шляхтичи скромно опустили очи долу. В заключение Галинич обещал оружием слова помогать полякам в их борьбе против большевиков. Другого оружия белорусы пока не имеют: формирование специального белорусского войска находится еще в начальной стадии.

Паны высказали «демократу» Галиничу свое удовлетворение. Все же их продолжало что-то беспокоить. Беспокойство это прозвучало в вопросе пана Крулевского.

— Но, пся крев, хлопы все еще бунтуют. Цо то бендзе?[21]

Пан Дембицкий слегка нахмурился.

— Это, пане, чепуха! — пренебрежительно бросает он. Неприятно было вообще в такой торжественный момент вспоминать про «хлопов», тем более что «хлопы» прятались по лесам. Обстоятельство это невольно напоминало шляхтичам былые времена мятежей, когда они сами устремлялись «до лясу»[22].

— Это не чепуха, пан полковник! — осторожно возразил Дембицкому адвокат Ладунский. — Я боюсь, что недооценка силы хлопского движения может принести немало неприятных неожиданностей. Крестьянские восстания — это ответвление того же большевизма, того же темного начала, что таится в каждом человеке и особенно — в натуре простонародья. Под знаменем большевизма и под непосредственным руководством большевиков возникают восстания хлопов, и в этом их опасность. В чем сила большевизма? В его лозунгах и в призывах к разрушению. Большевики отлично знают душу голытьбы и апеллируют к ее темным инстинктам.

— А! — скривился один из помещиков. — Пан Ладунский напуган большевиками и считает их большой силой…

А музыка гремела. Веселилась шляхетская молодежь. Натанцевавшись и наговорившись, гости сели за стол. Шумным, пышным был банкет во дворце пана Длугошица под охраной батальона легионеров. Провозглашались патриотические тосты, кричали «виват» польскому государству, маршалу Пилсудскому, польскому воинству в лице генерала и пана Дембицкого, хозяину дома, католическому духовенству и наикрасивейшим польским женщинам.

Договориться о деле с Савкой Мильгуном взялся рассудительный Бруй. Он выбрал для этого подходящее время и однажды в сумерках заглянул во двор Савки.

Бруй вошел в хату и остановился возле порога: в хате никого не было. Он хотел уже повернуться и идти назад, когда с печи раздался голос:

— Кто там?

— Это ты, Савка?

— Я! — спокойно отозвался Савка, не слишком торопясь подыматься: уж больно не хотелось двигаться — хата холодная, а на печи тепло.

— Здорово, Савка! Что ты там поделываешь?

— А вот лежу себе и думаю…

— Ну что ж, и то работа, коли нет ничего лучшего… О чем же ты думаешь?

Бруй зашел с другой стороны печи, поближе к Савке. Савка попытался было встать, но тут же передумал и решил отвечать гостю лежа.

— Думаю, чем бы заняться. Надо же что-то делать, а вот что — никак не придумаю.

При этом Савка насторожился: «Интересно, чего это ты пришел?»