Екатерина Шереметьева - Весны гонцы (книга первая)
— Не забудь слойки к чаю! — напомнила Глаша.
Лиля не остановилась, еще раз махнула, как бы ответив: «Помню!» Глаша с Аленой посмотрели ей вслед. Она шла легко, такая длинноногая, тоненькая, будто подросток, в своем любимом чесучовом платье. Встретила Женю, и он, уже начавший «пылать в Лилином направлении», проводил ее до угла.
В эту минуту подошли Зина и Олег.
— Девочки, папа из Москвы привез термос на два литра, на всю бригаду хватит, — начала Зина, и завязался разговор о предстоящей дороге. Дождались Женю и разошлись по аудиториям репетировать.
У Алены работа не заладилась. Наталия Николаевна обещала прийти послушать ее отрывок из «Хождения по мукам» и что-то задерживалась. Алена позанималась дыханием и голосом, потом сама прочла свой отрывок и надумала позвонить домой Наталии Николаевне, узнать, будет ли.
Алена медленно шла через зал. Из вестибюля донесся голос тети Паши — вахтерши.
— Плохо вас слышу… Ну да, театральный. Ну, да, есть такая… Есть, говорю, такая. Лилия Нагорная.
«Неужели этот подонок посмел?» — подумала Алена и прибавила шагу.
— …Чего? Чего? Кто попала? Ой, господи-батюшки!
Алена подбежала, когда тетя Паша уже опустила трубку на рычаг.
— Что?! — схватив за руки старуху, только и выговорила Алена.
— Под машину Лиля… В тяжелом состоянии, сказали… Из больницы это, из «академика Павлова». Передать велели, — точно не понимая смысла собственных слов, говорила тетя Паша. — Господи-батюшки, Лилечка наша.
Алена мгновенно увидала все: чуть склоненную набок светлую голову, глаза, устремленные куда-то поверх жизни, тонкую, легкую белую фигуру и почему-то черный кузов грузовика… Алена метнулась к выходу.
— Тетя Паша, скажите ребятам… Глаше, в четвертой аудитории! И дайте денег — на такси… Сумка наверху.
Все это уже было: так же бежала она по улицам, толкая людей, проскакивая между машинами, не слушая свистков, так же твердила себе: «Не может быть этого! Не может быть!» От того, что тогда не случилось несчастья, минутами ей становилось легче, но тут же она думала: «А если изуродована?» — и вспоминала нежную Ирину Прозорову и задиристую Галю, вспоминала не раз повторенные Лилей слова: «Я должна быть хорошей актрисой… Иначе куда я?» Нет, почему «в тяжелом состоянии»? А вдруг ошибка? Ведь может же быть ошибка?
Ошибки не было. Едва Алена назвала фамилию Нагорная, сестра в справочном спросила:
— Студентка из театрального института? — Взяла телефонную трубку: — Вторую хирургию. — Еще раз внимательно поглядела на Алену: — Вы кто ей будете?
— Подруга. Строганова Елена.
— Маруся, тут к Нагорной пришли. Подруга. — Сестра послушала голос в трубке, отвела взгляд от Алены. — Присылай.
— Что с ней?
Сестра положила трубку и слишком уж сдержанным тоном сказала:
— Сейчас за вами придут.
— Вы можете сказать, что с ней?
— Не знаю, девушка, не знаю, — ответила сестра, словно отстраняясь. — У нас только сведения о состоянии. Состояние тяжелое. Тяжелое состояние. — Она опять взяла трубку и стала сердито требовать от кого-то сводку вечерней температуры.
Остроносая санитарка с круглыми птичьими глазами вынесла Алене халат и повела ее наверх по лестнице. Любопытные птичьи глаза назойливо вызывали на разговор. Алена молчала. Тогда, не выдержав, санитарка запричитала:
— Молоденькая, красивенькая, богатая, видать, и вот поди ж, какая беда! Неужели нечаянно именно под прицепу угодила? Может, на почве любви? Санитары, что привезли ее, рассказывали со слов очевидцев, будто от молодого человека шарахнулась. А?
«Неужели?.. Алена рванулась было к женщине и точно ударилась о холодный, любопытный взгляд.
— К нам иной раз привозят на почве любви и ревности, — причитающий, вязкий голос будто залеплял уши пошлыми словами. — Вчера одна тоже…
— Мне неинтересно.
— Переживаете. А родители-то у ей есть, что ли? А вы ихнего молодого человека знали?
Алена не отвечала. Свернули с площадки в широкий светлый коридор. Дежурная сестра хмуро сказала санитарке:
— Попросите выйти Нину Сергеевну. — И заботливо усадила Алену возле столика, осторожно спросили: — Вы знаете, что состояние тяжелое?
Алена кивнула. Она хотела все знать — и боялась, хотела видеть Лилю — и боялась.
— Нина Сергеевна велела им там посидеть, — сказала вернувшаяся санитарка, повела Алену в дальний конец коридора, свернула в другой, уже и темнее, и в самом конце его, между дверью с табличкой «Операционная» и другой, с табличкой «Перевязочная», указала на белую кушетку.
— Вот тут и посидите.
— Там что? Операция?
— Да нет, — ответила санитарка. — Врач сейчас выйдет к вам. Посидите.
Было очень тихо. Слышался только слабый лязг, будто где-то далеко накрывали на стол. Лиля здесь, рядом. Что с ней? Тихо чавкнула и, почему-то шипя, открылась какая-то дверь, и совсем близко, за дверью, послышались легкие шаги и будто плеск воды. Она напряглась, вслушиваясь. Шаги удалились, опять прошипела дверь, и опять — тишина и где-то далекое позвякивание.
Почему не приходит врач, не пускает к Лике? Забыли? Алёна ничего уже не боялась, она только хотела быть с Лилей. Она нужна Лике, она должна быть с ней.
Алена встала, осторожно открыла дверь и оказалась в ярко освещенной узкой комнате, где решительно все блестело: белые стены, белая раковина, стеклянные шкафчики, полированные барабаны и кипятильники. Слева из-за двери, обитой белой клеенкой, слышались тихие голоса, иногда легкое звяканье. Что там, за этой дверью? Там Лика, и надо быть с ней. Не помешать бы. Осторожно, осторожно…
Алена взялась за ручку и с усилием, одновременно сдерживая, чтоб не рвануть, потянула на себя. Отбросив ее руку, дверь будто сама собой открылась, сухонькая белая фигура возникла перед Аленой и, схватив ее руки, что-то шепча, теснила назад. Но она не заслонила комнату. В неприятно ярком пятне света Алена увидела высокий белый стол и две белые фигуры, склоненные над ним.
В ту же минуту она услышала сдавленный булькающий хрип и не сразу разобрала в нем свое имя:
— Ленка!
Она оттолкнула маленькую женщину, слыша только этот зов, как могла легко и тихо, подошла к лежаку.
На лицо Лики свет не падал, и оно почти сливалось с подушкой, только резко чернела родинка на виске, да и уголках рта, запачканного кровью, собирались яркие капли. А большие глаза в густой тени ресниц смотрели так знакомо — виновато…
— Ленка! — в груди у Лили опять что-то заклокотало.
— Лилечка!
Кто-то уступил Алене место, она подошла вплотную, наклонилась, боясь прикоснуться, боясь причинить боль. Струйка крови стекла на подбородок, и чья-то рука заботливо стерла ее марлей.
— Вам нельзя говорить, Лиля, строго предупредила полная молодая женщина, стоявшая по другую строну стола. — Подруга придет к вам завтра. Наговоритесь еще.
Алена увидела, что женщина держит белую худенькую Лилину руку, что в руке на сгибе в локте воткнута игла и от нее поднимается тонкий резиновый шланг. Алена вдруг поняла по лицам женщин, что ее сюда ни за что не пустили бы и сейчас бы прогнали, если бы не боялись за Лилю. Она растерялась. А Лиля сквозь хрип и клокотание с трудом выталкивала слова:
— Я… испугалась… кинулась от него… совершенно зря…
Кровь пенилась у нее на губах.
— Нельзя вам говорить!
— Я понимаю, Лилюха, — нашлась наконец Алена. — Я же все понимаю. Ты — молодец.
— И самолюбие… — прохрипела Лиля, стараясь улыбнуться.
— Не говори! Не говори. Я знаю. Я знаю: ты можешь все. Тебе незачем было бежать. Не говори, не говори! Я отлично все знаю. Не думай. Поездку мы отложим, ты догонишь, когда понравишься. — Алена торопилась, не останавливаясь, чтобы только успокоить, только не дать Лиле заговорить. И она знала, что говорит именно то, что нужно, она читала это в Лилиных глазах. Они всегда понимали друг друга. — Нам же трудно будет без тебя, ты же самая талантливая. Ты не говори, я и так все знаю. Веди себя умно. Слушайся. Надо тебе скорее поправляться. Нет, не говори, ничего не говори мне, я все знаю, все, все понимаю.
Глаза Лили становились спокойнее и вдруг неестественно расширились, в груди, в горле ее заклокотало так громко, будто что-то рвалось, с хрипом выплеснулась изо рта алая струя.
Алена чуть не закричала.
— Идите, — тихо приказала ей полная женщина и, не выпуская Лилиной руки, наклонилась к самому ее лицу. — Подруга придет к вам завтра, доченька, — сказала она громко и четко.
Сзади кто-то крепко взял Алену за локти и, повернув, подтолкнул к двери.
— Идите, идите. — Сухонькая старушка загородила собой Лилю.
Алена быстро пошла, оглянулась — неестественно расширенные глаза Лили уже не видели ее. Она вышла и остановилась возле самой двери. Куда идти? Куда и зачем? Ни о чем нельзя думать, пока здесь «состояние тяжелое». Что значит «тяжелое»? Почему кровь? Что теперь там делают с Лилей? Что с ней?..
