Петр Замойский - Лапти
Говорил Грачев спокойно, уравновешенно и глядел поверх мужичьих голов. Окончив речь, Грачев отер лоб и опустился на табуретку, подставленную Лобачевым.
Ефим, стоявший возле крыльца, первым крикнул:
— Мужики, слыхали? Только хотелось бы знать, какой это еще коллектив организовался. Про нашу артель все село знает, а про товарищество ни гугу!
И, обращаясь к Грачеву, спросил:
— Александр Иваныч, какое товарищество «Пример»?
Нехотя встал Грачев, посмотрел на Митеньку, стоявшего в дверях, открыл портфель, долго копался и, наконец, вынул бумаги. Прежде чем читать, снял фуражку, провел рукой по широкой лысине и, как бы досадуя, сказал:
— Странное дело. Вы даже не знаете, что у вас организованы коллективы.
— Артель знаем, а о товариществе и слыхом не слыхать.
— Прочитайте нам, кто в товариществе. Может, не из нашего села?
Грачев надел очки, долго поправлял их, развернул бумагу и, прищурившись, начал вычитывать:
— Члены товарищества по совместной обработке земли нижеследующие: Лобачев, Семен Максимович…
— Лавочник! — во все горло крикнул Ефрем и загнул палец.
— Извиняюсь, — поднял руку Грачев. — … Карягин Дмитрий Фомич.
— Столыпинский отрубник и арендатор, — загнул Ефрем второй палец.
— Поликарпов, Нефед Петрович…
— Маслобойщик.
— Простите, я дальше не могу читать, — отложил бумагу Грачев. — Это безобразие.
— Читай, читай, Александр Иваныч! — крикнули ему.
— Остапов, Трофим Гурьянович…
— Бывший урядник! — крикнул Ефрем и расхохотался. — Он права голоса лишен.
— А земли-то не лишен?.. — выскочил Митенька.
— Ага, вон ты где! — усмехнулись мужики, увидев Митеньку, высунувшегося из двери.
— Дальше!
— Гришин, Яков Самсонович…
— Абыс? — удивился кто-то. — Ба-атюшки-и!.. И он в товариществе? Ну, тут дело бутылкой пахнет.
— Панфилова, Аграфена Петровна, — медленно прочитал Грачев.
— Бе-дня-чка, — высунулся Митенька.
— А как она к вам попала? — спросил Петька.
Но ему ответили из схода:
— У нее Лобачев землю арендует.
— Ти-ша-а! Еще кто?
— Копылов, Афанасий Андреич.
— Ба-атра-ак, — снова высунулся Митенька.
Ефрем выступил на крыльцо, заслонил рукою список.
— Стой, довольно читать! Слыхали, граждане? Афонька в товарищество попал. А знаете, у кого этот батрак батрачит?
— У Лобачева! — заорал сход.
— Ловко строят дело. Небось этот батрак ни сном, ни духом, а его в товарищество. Фальшивка, а не товарищество. Сейчас же его надо разогнать!
— Погоди разгонять! — выскочил Митенька. — Наше товарищество «Пример» узу не опротестовало, а утвердило. Не знаем еще, как ваше. У нас хоть батраки есть, бедняки, процент соблюден, а у вас кто? Середняки сплошь.
Перегнувшись через перила, Митенька единым духом прокричал:
— Граждане, согласно земельного кодекса и устава нашего товарищества, от своей группы прошу вас вынести такое решение: «Против вырезки земли на бывших отрубах по берегу Левина Дола, начиная от седьмого столба и заканчивая церковной землей, а также супротив прирезка госфондовской товариществу «Пример», как культурным земледельцам, сельское собрание ничего не имеет против и поддерживает».
— А какую землю артели отведете? — спросил Петька.
— Полати.
— Спасибо, сухой черт! — подхватил Ефрем.
— А чем не земля?
— Это ты иди туда со своим «Примером». Там как культурный хозяин и показывай пример. А мы камни глодать не охотники.
— А-а! — разинул рот Митенька. — Вам поповской землицы захотелось? Вам фондовская глаза мозолит? Дудки! Я на фондовскую три тысячи возов навозу ахнул, я ее «аксаем» поднимал. Я хрип на ней гнул. Все жилы вытянул.
— Чужими руками ты ее обрабатывал.
На смену Митеньке Лобачев выступил.
— Вот что я вам скажу, — крикливо начал он, — время сейчас рабочее, вам, мужики, канителиться с нами некогда. Так что давайте сразу решим этот вопрос, о коем говорил Александр Иваныч. Применим простое поднятие рук за наше товарищество.
— И голосовать нечего! — подхватил Митенька. — Знамо, все согласны… Граждане, как вы?
Но мужики хитро ухмылялись и поглядывали на Алексея, который собрал за крыльцом своих артельщиков. Там же с ними находился и комсомолец-землеустроитель. Он о чем-то горячо говорил, часто упоминал Грачева.
— Пошел! — подтолкнул Петька Алексея.
Забрался Алексей на крыльцо, заслонил Грачева и, поводя раскосыми бровями, начал говорить о том, что такое коллективы, какая их цель, а потом перешел к землеустроительной работе.
— Товарищи, посмотрите на этих людей, записавшихся в товарищество «Пример». Что тут такое? Где-то под шумок, не то на маслобойке у Нефеда, не то на дранке у Лобачева — р-раз! — и товарищество. Сначала на отруба хотели, не выгорело. Не сдают фондовскую. Теперь на товарищество перекинулись. И как скоро перевернули все дело! А глядите, кто собрался? Черт на Матрене поженился. Неразменной монетой, беднотой заручились. Есть чем перед узу щегольнуть. Там, конечно, не разобрались и, наверное, обрадовались. Не было, мол, ни копейки, и вдруг — два колхоза в Леонидовке. Теперь дальше пойдем. Кого прислало узу отрезать землю? А прислало оно вот…
Алексей отодвинулся в сторону и показал на Грачева.
Оба, техник и старый землемер, посмотрели в упор друг на друга и тяжело отвели глаза.
— Пожалуйте, любуйтесь. Эта фигура еще жива. Многим вам знакома. Помните, как загонял он вас на отруба? Как усердно выполнял он столыпинский закон, как приезжал со становым? И вот снова тут. Жи-ив… Какая у этого человека политика? Ясно, кулацкая. А Лобачев ему старый знакомый. Точь-в-точь как в песне: «Ворон к ворону летит, ворон ворону кричит». И остановился у него, как будто не у кого больше остановиться. Известное дело, на старой квартире. А Семен Максимыч — человек дошлый, он свое дело ведет крепко. Он с Нефедушкой, а особенно Митенька, наизусть знают земельный кодекс. Да не только кодекс, Митенька газеты читает. И вот, если не ударить их по рукам, они своего добьются. Я, граждане, предлагаю вот что: никаких статей, никаких решений не выносить, а спокойно разойтись по домам. Это дело требуется разъяснить.
— Постой, постой! — выскочил Лобачев, увидев, что крестьяне начали расходиться. — Погодьте, граждане.
Но его крикливый голос потонул в общем шуме.
Через некоторое время возле крыльца осталось несколько мужиков, землеустроители и артельщики. Грачев осмотрел Алексея с ног до головы и, кольнув его сухими серыми глазами, процедил:
— О вашей демагогии я доложу в узу. Вы срываете план землеустроительной работы.
— Не трудитесь, — не глядя на Грачева, а усмехнувшись Петьке, ответил Алексей, — мы сами заявим!
Лобачев, волнуясь и силясь улыбнуться, хлопал Алексея по плечу:
— Зря ты затеял, Алексей Матвеич, ей-богу, зря. Какого тебе черта надо? Ехал бы ты в город к своим пролетариям, отвез бы я тебя с колокольчиками. Чего ты под ногами у нас путаешься? Все равно ведь дело по-твоему не пойдет, а по-нашему обернется.
Митенька, насупившись, изредка бросал косые взгляды на Алексея и молчал.
Землеустроитель-комсомолец сидел с Петькой на ступеньках крыльца и то и дело пререкался с Грачевым, укоряя его, что тот неправильно говорил о коллективах и пристрастно толковал земельный кодекс. Грачев жевал усы. Ему совсем не было охоты вступать в спор со своим подчиненным. Эти споры ему уже надоели, и он обдумывал, как бы поскорее избавиться от этого неудобного ему комсомольца, только что выпущенного землеустроительным техникумом.
Вечером Никанор и Петька созвали коммунистов с комсомольцами, пригласили на совместное заседание ячеек молодого землеустроителя и, обсудив все дело, решили направить Петьку в уком партии. Он пешком ушел в Белинск.
… Артель занялась работой. Разбившись на группы, часть уехала сеять озимое, другие устанавливали конную молотилку, третьи подвозили с поля снопы.
Грохот, свист и гул пошел на большом току. Неумолчно ревел барабан, зубчатыми языками соломотряса выбрасывая густую солому. Задавальщиком у барабана — Ефим Сотин. Широкая спина его, как круп лошади, от пота была пятниста, а лицо, строгое и хмурое, усеяно мелкой пылью. Сотин хоть и не записался в артель, но, как говорили про него, «надцыкнулся». И когда позвали молотить машиной «вместе», не отказался.
Эта дружная работа напомнила Алексею город. И сам он вошел в нее, навивал солому и не чувствовал, что набил мозоли и что с его лба скатывался пот и рубаха прилипла к телу.
Через три дня пришел Петька прямо на гумно. Артельщики окружили его и уставились вопрошающими глазами. Петька снял картуз, шлепнул его на ток и заявил:
