Гавриил Кунгуров - Албазинская крепость
— Слышу вопль гордости…
Корабль скрылся в темноте, затих всплеск волн, опустел Амур.
Пустынное место мертво…
…В один из осенних дней эвенкийские охотники набрели на албазинское пепелище, обошли могильный холм, — узкая тропинка довела их до пещеры. У входа в пещеру возле умирающего костра сидела старуха и плела иссохшими пальцами венки из желтых степных цветов. Венков было много. На блеклые цветы из потухших глаз старухи падали крупные слезы, цветы расправляли нежные лепестки, загорались и оживали.
Старый охотник сказал:
— Видно, горе большое утопило сердце женщины в слезах. Как зовут женщину?
Старуха подняла голову, взяла венки из желто-огненных цветов, протянула их пришельцам и чуть слышно сказала:
— Ноги мои немощны и служить отказались. Снесите венки, сплетенные из Степанидиных слез, на могилу моего Ярофеюшки…
С той поры по Амуру желтые степные цветы и называются «Степанидины слезы».
…Минуют годы и века.
На месте славной Албазинской крепости русские люди возведут город. И зацветут в садах города и окрест его солнечным пламенем «Степанидины слезы», и совьют из них венки и сложат букеты ласковые руки пионеров, чтобы возложить те венки и букеты на скромный зеленый холмик, с которого видны голубые амурские дали, за ними — мирная китайская земля.
Загуляет по Амуру ветер-верховик, как гулял он и в давно-давние времена, и взлетит над древней рекой светлокрылая песня о том, как протянули друг другу братские руки два великих народа — русский и китайский.
Меркнет лампада.
Старец Николай Спафарий с трудом поднимает припухшие веки и смотрит мутными, полинявшими глазами. Тускло глядит в оконце луна, и падают на белые листы зеленые пятна. Старец сухими пальцами сжимает гусиное перо, и трудно отличить шершавые свитки писания от морщинистых, желто-восковых рук старца.
Подле сидит муж бледнолицый, золотые кудри опустив до плеч. Вскинув ресницы, смотрит он на старца, как на закат солнца, с жадностью ловит его слова. А старец губами, словно листами пергамента, глухо шелестит:
— И как приехали, и что видели в том Китайском царстве, каковы их города, каков обличьем люд и сколь горька судьба мирных китайцев под немилосердной рукой маньчжурского властелина, обо всем прописано в своем месте. А что помечено, либо потеряно, либо позабыто по немощи нашей, то завещаем спрашивать у мужа светлоумного, сына нашего нареченного Николая Лопухова.
И здесь кончаем путешествие через всю Русь и землю Сибирскую. Здесь, на белой вершине подле реки Амура, под Китайским хребтом, и край и конец всего Сибирского царства…
Старец, шатаясь, пошел и лег на лежанку. Лампада блекла. Николай Лопухов, неслышно шагая, вышел из каморы, оставив старца отдыхать в тишине. Старец лежал недолго, подошел к лампаде, фитиль обломил, чтоб свет лампада бросала лучше, и сел возле стола. Обмакнув перо в чашку с лазурью, начал класть узорчатую вязь писания. Старец при письме шептал:
— «…А Русь единожды во вселенной рождена и бессмертна есть. Стоит она извечно, нерушимо, подобно скале.
Чем жива извечно Русь? Отчего стоит и горда и тверда и отчего перед ней шапки ломают и стоят коленопреклоненными многие земли и многие царства? Отчего мудростью переполнилась Русь, как золотая чаша каплями-изумрудами, горящими во тьме?..
Об этом наш сказ и писания наши старанием возводим.
Русь, вижу тебя в грядущем!.. Вижу!..
Горящие маковицы соборов потонут в бескрайных нивах. Нивы согбенны под тяжестью зерен, налитых благодатью. Рыбные моря, озера, реки, зеленые долины питают вдосталь Руси гордого человека.
Гордого человека — то памятуй накрепко…
Человек тот трудолюбием безмерным преобразует лик грешной земли: повергнет горы, реки запрудит, моря зажжет, слезами и кровью утолит ненасытную жажду земли… Из того боя выйдет гордый человек победителем…»
Голова старца упала на писание, чаша с лазурью опрокинулась, густая синь поплыла по листам писания, скатилась на пол… Перо из рук выпало. Скрюченными пальцами старец схватил листы. Чудилось: страшился старец, что погибнет все написанное им.
Лампада погасла…
…Утром солнце озарило камору, луч играл в сединах старца, озаряя его высокий круглый лоб. Казалось, он спал.
Старца схоронили в ограде церкви великомученика Николая. Заветы старца крепко пали на сердце Николая Лопухова, нареченного сына.
Камору заливал свет зари вечерней. Она умирала и терялась за горами, чтоб поутру родиться и вновь озолотить небо и землю с востока.
Примечания
1
Куяк — шлем, кивер; старинные щитковые, чешуйные или наборные латы из кованых пластинок по сукну.
2
Лочи — русские (по-эвенкийски).
3
Китайская денежная мера в слитках серебра.
4
Ровдуга — оленья или козья шкура, выделанная замшей.
