Девушка с хутора - Полиен Николаевич Яковлев
А теперь вот и ей, Нюре, комсомольцы поручили одно дело. Правда, дело это было неопасное, но она все же волновалась. Ведь это было первое поручение. Она теперь только и думала о том, как бы не уронить себя в глазах Степы и Оли. Дашу она как-то меньше стеснялась, меньше считалась с ней. Наверное, потому, что была к ней ближе.
Ей поручили переговорить с Галей. Решено было вовлечь и ее в комсомол. Знали, что галин отец тоже ушел с красными, и поэтому были уверены, что она согласится. Нюра когда-то сидела с ней на одной парте, и они дружили.
«А вдруг не захочет? — забеспокоилась Нюра, — а вдруг побоится? Олька скажет: — эх ты, не могла уговорить... Еще посмотрю, кого они уговорят...»
Вспомнила, как впервые Оля с Дашей открылись ей. и снова почувствовала еще не совсем остывшую обиду. «Не сразу ведь сказали, исподволь... Верили, а не совсем... Может, и сейчас еще не всё говорят мне, остерегаются...»
Потому-то и хотелось во что бы то ни стало выполнить поручение, доказать, что и она может делать все, что надо. Вот указал бы ей Степа, где скрывается Гаркуша, и она бы не хуже его ночью одна пошла. Вог и узнали бы, можно на нее положиться или нельзя. Скакала же она однажды в глухую ночь через степь на неоседланной лошади, чтобы предупредить отца. Это пострашней было... И вдруг всплыло в памяти: а вот на поезде в город уехать так и не решилась...
«Ничего подобного! — с досадой сказала она себе. — Захотела бы и уехала. Олька же ехала...»
Но ее мысли перебил звонок. Начался урок. А после занятий она решительно отправилась к Гале. Застала ее во дворе. Та обрадовалась, но тут же сказала с укором:
— Что ж ты ни разу не пришла?
— А ты?
— Я — другое дело. К тебе разве можно придти? Твоя тетка и на порог не пустит. Ну, заходи.
— А дома кто есть?
— Никого. Мама сейчас вернется.
Они вошли. Нюра и раньше когда-то бывала у Гали, помнила скромное убранство ее хаты. Справа в углу стояла большая печь, в другом углу, под образами, — скамья и стол, между окон, в простенке, — тоже маленький столик, который особенно ей запомнился. На нем всегда была аккуратно выглаженная скатерка с красной вышивкой по кайме, а сверху стояла новенькая швейная машина —- радость и гордость Гали. Сколько было разговоров об этой машине в классе! Галю тогда даже 122
прозвали невестой. Смеялись: «Невеста с приданым!» Она знала, что у тех подруг, кто побогаче, швейная машина — не диковинка, делала вид, что и ее она нисколько не поражает, а сама не могла нарадоваться. Дома только и знала, что обтирала чистой полотняной тряпочкой никелированный ободок колеса да сдувала пыль с гладкой полированной доски, а уж батьке за подарок не знала чем и угодить. Думала, думала, побежала в степь, нарвала мяты и обсыпала этой мятой ему кровать и даже в кисет с табаком положила перетертые душистые листочки.
А сейчас Нюра и не узнала хаты. Ни столика, ни машины, ни скрыни, что стояла в углу, даже скамьи не было. Миски лежали на подоконниках, а скамью заменял покрытый рядном небольшой кособокий ящик. Лишь иконы уцелели.
— Садись, — Галя указала на ящик и, сбросив с себя кожух, повесила его на гвоздь у дверей.
И тут только Нюра заметила, что и кожух-то на Гале был не ее, а матери. Невольно посмотрела на галины ноги. Обута она была в большие мужские сапоги.
Нюра покосилась на ящик, но не села на него. «А на что Галя сядет? — подумала она и встревожилась: — А на чем же спят?» Заглянула в другую горницу, увидела на полу разостланное рядно, какой-то узелок и розовую ситцевую подушечку.
— Видишь? — спросила Галя.
— Вижу...
Но стоя разговаривать все же было неудобно. Нюра присела на край ящика, рядом усадила Галю. Вдвоем было тесно, и они прижались друг к другу.
— Ну, как в школе? — тихо спросила Галя.
— А что тебе школа? — сейчас же насторожилась Нюра, покраснела и вскочила,—Знаю, почему про школу спрашиваешь. Тебя обратно не взяли, а меня взяли. Про это? Да?
Галя не ожидала, что ее вопрос так заденет подругу, и сказала СПОКОЙНО;
— Нет, не про это. Я так спросила... Знаю, что ты не за кадетов.
— Откуда знаешь? — Нюра испытующе посмотрела на нее.
— Знаю. И где батька твой, знаю, — все так же спокойно говорила Галя, и ее лицо показалось Нюре совсем другим, совсем не таким, каким она его обычно помнила. Галя всегда улыбалась, ее звонкий смех то и дело слышался в классе, и со щек ее не сходили ямочки. Эти ямочки Нюре особенно нравились. И глаза у Гали всегда были смеющиеся. Сама хохотушка, веселила она других, всегда придумывала что-нибудь остроумное. Находчивая, бойкая, наблюдательная, первой обычно подмечала она смешные стороны у подруг, у учительницы, у прохожих, ловко передразнивала каждого, но все это делала незлобно. За это и любили ее подруги. А сейчас сидела она скучная, тусклая.
Нюра снова села рядом и чуть ли не со слезами сказала:
— Ну, клянусь тебе, — я ничего не знала, а кабы знала...
— Да ты что дрожишь? — испугалась Галя. — Я ж тебя не корю. И мама моя знает, что ты не виновата. Это Лелька, дрянь, да Симочка про тебя разболтали. А я ведь и сразу не поверила.
— Сразу? ■—обрадовалась Нюра и обняла подругу. — Галя, ты правду говоришь? Ты, может, только меня утешаешь, а сама думаешь... Ну, ладно. А я к тёбе, знаешь, зачем? Я тебе скажу что-то. Я уже уходить хотела, думала: «Раз попрекаешь меня за школу, так что ж мне и говорить с тобой?» А теперь скажу.
— А машина моя, знаешь, где? — спросила Галя.
— Где?
— Недавно только узнала. Как забрали у нас всё, стали с аукциона продавать, а машину спрятали. А потом тихонько, ночью и отнесли ее. Ты не поверишь, к кому отнесли.
— Подарили?
—- Ага.
— Кому?
— Батюшке, райкиному отцу.
— Врешь! — невольно вырвалось у Нюры. - Попу?
—■ Честное слово. Люди видели.
— А Райка-то, Райка-то! Вот бессовестная!
— Чтоб у нее руки поотсыхали! —
