Полиен Яковлев - Первый ученик

П. Н. Яковлев и его книги

В середине двадцатых годов я работала фельетонисткой в ростовской газете «Советский Юг». Редакция «Советского Юга» помещалась на 2-м этаже большого дома на Дмитриевской улице, а на 3-м этаже того же дома, как бы упрятанная за многими дверями и проходными комнатами, находилась маленькая редакция краевой крестьянской газеты «Советский пахарь». Иногда из тех проходных комнат выходили сотрудники, здоровались, я отвечала на приветствия, но мы ничего друг о друге, в сущности, не знали и связаны ничем не были.

И вот стал выходить оттуда и приветливейшим образом здороваться сухонький пожилой человек небольшого роста, чуточку прихрамывавший на ходу, обросший чистенькой седой щетиной, с таким добрым и приветливым взглядом, что радость была на него глядеть.

Встречались мы этак несколько раз, здоровались, и однажды он себя назвал:

— Яковлев, Полиен Николаевич, бывший сельский учитель, а ныне работник «Советского пахаря».

А потом вдруг задал вопрос:

— А вы довольны вашей работой в «Советском Юге»? Не скучно вам?

— Что вы, — сказала я, — сплошное веселье.

— Я вам хочу предложить кое-что повеселей, — сказал он. — Крайбюро юных пионеров предполагает открыть новую пионерскую газету, и я буду ее редактировать. Идите ко мне секретарем редакции, мы с вами, знаете, какие закрутим дела!

— Да ведь такая газета уже есть, — сказала я, — и я — её секретарь.

В самом деле, в Ростове существовала маленькая газета под названием «Ленинские внучата». Издавали ее крайком комсомола и общество друзей детей. Первый осуществлял идейное руководство, а второе давало деньги. Редактором был Михаил Глейнер, он же редактор юношеской газеты «Молодой рабочий», а меня Глейзер включил в штат в качестве «швеца, жнеца и в дуду игреца». Я организовывала пикоров — пионерских корреспондентов, собирала и правила заметки, выпускала газету. Во всем мне помогали детишки-пикоры, вплоть до того, что они на саночках привозили из типографии отпечатанный тираж, раздавали газету подписчикам и принимали подписку.

— Нет, — сказал Полиен Николаевич, — это не та газета, какая нужна детям. У нас будут сотни тысяч подписчиков, и писать в газету будут все дети, сколько их есть на Северном Кавказе.

И я поверила ему, пошла секретарем во вновь открытую газету «Ленинские внучата» и никогда об этом не пожалела. Он отвоевал для нашей редакции отличную светлую комнату с балконом, мгновенно собрал в эту новую редакцию множество новых людей — педагогов, ученых, детских библиотекарей, поэтов, вожатых, и кого-кого у нас не было, и все писали нам статьи всяк по своей специальности, и отвечали на вопросы читателей. А вопросы эти так и хлынули, едва мы выпустили два или три номера нашей газеты. И карикатуристы у нас появились, и бедовый раешник (его сочинял сам Полиен Николаевич), а писем пошло столько, что очень скоро Полиен Николаевич сказал:

— Верочка, нам вдвоем с этим потоком не справиться, возьмем-ка технического секретаря.

В редакции появилась Люба Нейман, рыжая, спокойная и педантичная, словно специально созданная для того, чтобы ни одно ребячье письмо не терялось и не оставалось без толкового и скорого ответа. А еще через сколько-то времени Полиен Николаевич сказал так:

— Дорогие мои, все это хорошо, но мало, мало! Надо взбудоражить ребят, надо их активизировать. Вот возьмем-ка да объявим конкурс на лучшие умелые руки, вот тогда увидите, что получится.

И мы, то есть газета, объявили этот конкурс. Мы выпустили и разослали по всему краю призывы, чтобы ребята-школьники присылали на этот конкурс все сделанное их руками — модели машин, рукоделия, рисунки, игрушки. Единственное было условие — чтобы работы эти были выполнены самостоятельно, без помощи специалистов. Наше начинание поддержали широко и щедро, так, что мы могли объявить хорошие премии за лучшие экспонаты.

Бедная Люба Нейман! Теперь ей некогда было отвечать на письма. С утра до вечера она распаковывала посылки, приходившие в редакцию. Тут были и модели, и игрушки, и рукоделия, и всякая всячина. В том числе тропические растения, выращенные трудолюбивыми детьми в комнатных условиях, мудреные радиоприемники (один, помню, был сконструирован на карандаше); художественные куклы, и чего-чего тут не было. Под все эти экспонаты нам отвели большое помещение, и выставка наша пользовалась огромным успехом. Яковлев умел хорошо подать такие вещи. Лучших юных мастеров он выписал в Ростов, и они сами демонстрировали свои изделия. Результатом было то, что авторитет «Внучат» неслыханно возрос среди ребятни, а тираж газеты превысил на Северном Кавказе тираж «Пионерской правды» и «Ленинских искр».

При всех этих заботах Полиен Николаевич находил время писать книги. Он был писатель прирожденный, то есть у него было что сказать читателям, и высказывать это он умел впечатляюще и ярко.

Кончив главу, он звал деткоров (так вскоре стали именоваться пикоры) и читал им вслух.

И не только он, автор, но и мы с Любой душевно радовались, видя, как живо воспринимают ребята-слушатели его произведения.

Так, на наших глазах была написана книга «Первый ученик». Уже не помню, вышла эта книга до Первого съезда советских писателей или немного позже, но на этот съезд, состоявшийся в 1934 году, Полиен Николаевич Поехал в качестве делегата, члена Союза советских писателей.

За годы, прошедшие с тех пор, тысячи ребят перечитали книги П. Н. Яковлева. В тысячах юных сердец запечатлел он свою доброту, человечность, преданность высочайшим идеалам нашего времени, тысячи людей научены им понятиям чести, справедливости, верности советской Родине.

И о чем бы ни писал Яковлев, — для тех, кто его знал, — его книги несут в себе зародыш автобиографии. В старой ли гимназии, в кубанской ли станице трудных времен гражданской войны, где бы ни происходило действие, — читатель убежден: автор сам все это видел и пережил. Об этом говорит и железная достоверность всего происходящего, и прекрасная искренность авторской интонации. И более того, в «Первом ученике» мы, лично знавшие Полнена Николаевича, среди множества действующих лиц узнаем и его самого — в лице доброго математика, поддержавшего беднягу Самоху в тяжкие часы его трудного детства. Ибо главенствующей чертой Полнена Николаевича была его горячая, всепонимающая любовь к детям. Он умел проникать в самые сокровенные закоулки их душ и никогда не находил там ничего дурного, находил только доброе и чистое.

Радостно думать, что этот прекрасный писатель и педагог не забыт, что его произведения продолжают жить и учить новые поколения советской детворы.

Вера Панова

ПОЛИЕН ЯКОВЛЕВ

ПЕРВЫЙ УЧЕНИК

Моему сыну Вадику.

Автор

САМОХА

— Самоха! — обрадовался Корягин. — Ты ли?

За Корягиным — Медведев. Вылез из-за парты и зашумел:

— Ге! Наше вам!

Самохина окружили, по очереди жали руку, расспрашивали:

— Отстал, небось?

— Соскучился дома?

Самохин не успевал отвечать на вопросы. Радостно хлопал каждого по ладошке, даже Колю Амосова пожал за локоть, спросил сердечно:

— Ну как, зубрилочка? Стараешься?

Коля осторожно освободил руку, из вежливости сказал: «Здравствуй, Самохин», — постоял немного и отошел к окну.

— А я, брат, без тебя один тут за партой, — вздохнул Коряга. — Па-ар-шиво одному.

— Без тебя он у нас совсем заскучал, — сказал Медведев. — Сидит за партою сыч сычом. В своей половине книжки держит, а в твоей — гадость всякую. Два дня у него там мышь жила, день — цыпленок, дня три котенок гостил. Принесет в ранце и выпустит, а как домой идти — опять их в ранец.

Самохин слушал и радовался.

«Эх, — думал он, — снова я в классе. Весело!»

— А то была у нас история, — спешил поделиться новостями Медведев. — Входит как-то батюшка и садится. Погладил бороду и спрашивает: «А где же Корягин?»

Смотрим — действительно, нет Корягина. Лобанов — дежурный — докладывает: «Не знаем, куда девался. На перемене был. Должно быть, заболел, домой отпросился».

— Ну-с, хорошо. Сидим это мы на уроке. Никто ничего не знает. Вот батюшка и говорит: «Эх вы, прости господи. Лентяев среди вас куча».

Мы спрашиваем: «Кто же лентяи?» Батюшка перечисляет: «Медведев, Корягин, Лобанов…» — «Ничего подобного, — вдруг кричит кто-то, — ничего подобного. Коряга — цаца».

Батюшка посмотрел на меня, погрозил пальцем и продолжает: «Вот Медведев у вас двоечник, Корягин — лентяй и лодырь». Не успел он сказать, как опять: «Ничего подобного! Коряга — цаца».

Мы все переглянулись, думаем: кто это? А это, оказывается, сам же Коряга гудит из-под парты. Залез он туда еще перед уроком. Батюшка рассердился, ну и, конечно, выгнал его из класса. А Коряге что? Ему того и надо. А вообще, — вздохнул Медведев, — у нас тут без тебя не очень-то весело. Как заболел ты, так и началась у нас скука. Сидим, не знаем, что бы это выдумать. А тут еще Швабра такой на нас страх нагнал: что ни день — то двойки, что ни день — то колы. Злится, придирается, режет, хоть караул кричи. Замучились.